Рацуха всегда берегла Андрея именно что от нелепости. Вот какова была ее миссия. Она не пыталась в нем сохранить животное, охотника или возвести его в число великих неприступных мужчин. Нет. Для того она была и Рацухой, чтобы не позволить своему хозяину быть нелепым. Хотя порой, где-то глубоко внутри себя, между отравленной алкоголем печенью и очередным анализом своих жизненных «достижений», Андрею что-то подсказывало, что когда-то этот конфликт с Рацухой должен будет произойти. Вернее сказать, ему хотелось в это верить, потому что его жизненный айсберг шел именно к женщине, а женщина и нелепость – это одно целое, связующим звеном которого должен стать мужчина.

Андрей умело забирался на любого рода горы, и при этом его лицо приобретало ровно те оттенки, которые сам он ему присваивал. На чью-то гору нужно было ползти с героическим выражением, на чей-то холмик – с сарказмом, в чью-то впадину можно было позволить упасть, откровенно смеясь в лицо ее хозяйки, а выкарабкавшись из нее, еще и насладиться эхом своего смеха в ее контурах. Но никогда он не был нелеп по собственному подсознательному желанию. Те ошибки, что были совершены в силу неопытности, молодости, максимализма были уже тысячу раз изучены и проанализированы. «Любую гору можно покорить. Нужен только правильный подход», – всегда соглашались Андрей с Рацухой. Изначально, так было и в этот раз.

Андрей полез на очень интересную и высокую гору. Он впервые начал получать истинное удовольствие, а не игральный азарт, от процесса, еще не зная, что то, на чем держатся его глаза, это далеко не вершина. Блондинка была с богатейшим внутренним миром, что восхищало, а, по началу, даже очень сильно напрягало Андрея. Он переживал, что рано или поздно он устанет от излишне сильной и на все имеющей свое мнение, не уступающее ни чьему другому, Блондинки. Но страхи развеивались сами собой с каждым следующим днем. Блондинка всегда была интересной собеседницей, а в ответственные моменты покорной и уступчивой. Рядом с такой женщиной непозволительно делать ни то что осечки, а даже промахи пьяному глазу. Все это играло не в пользу Рацухи, хотя ей и не противоречило. Просто-напросто, Андрей полез в гору с излишне горящими глазами, а Рацуха понимала, что недалеко с таким огнем под веками и до нелепости доползти. Но девушка вела себя правильно: заботливо, страстно и при этом скромно, робко, что заставляло все больше к Ней привязываться. В какой-то момент Андрей поймал себя на мысли, что и падать уже будет больновато, а потому стоит доползти до вершины, а там можно будет осмотреться. Но чем выше он карабкался, тем меньше он думал о парашюте за спиной в лице Рацухи, тем больше представлял свое пристанище на той вершине. Нелепость начала зарождаться в голове.

Вершина – а на тот момент думалось, что вершина – оказалась преступна. Да, верхушка была на редкость высока. Андрей был заботливым скалолазом. Он старался не оставлять следов от горных ботинок на выступах, бережно хватался за каменную породу руками и при каждом возможном случае умышленно обронял что-то свое на скальных уступах. Он старался красиво и нестандартно ухаживать за Блондинкой. Это была яркая, гармоничная, простая, но в то же время с некой неземной родословной пара. Ее глаза были написаны бирюзовой чистоты краской художника, который выкинул свою палитру после создания шедевра, дабы больше никто не смог разгадать секрет подбора цветов, что так по-разному каждый раз блестели. Его же взгляд рядом с Ней в момент терял стеклянный блик, он оставался все так же более тяжелым и непонятным в своих голубо-сероватых оттенках, но приобретал некую живость. Она улыбалась искренне, лишь изредка позволяя себе не сдерживаться до плачущего смеха, он не понимал, почему его лицо в щеках столь часто начинает напоминать шарпейские складки, и не позволял себе быть в Ее присутствии в плохом настроении. Его руки постоянно искали прикосновения с Ней, а когда это случалось, то Она их заковывала в свои кисти или объятья. Блондинка, было видно в поведении, что вдохновлена и то ли не могла, то ли не хотела уже прятать свое отношение к Андрею. Последний же с первых минут их вновь свершившегося знакомства не скрывал происходящего в нем. Она была очень сексуальна, а он был готов соответствовать Ее ахуенности. Однако при всей открытости, между ними невозможно было заметить и нотки вульгарности или пошлости. Девушка слишком уважала себя и не позволяла себе, чтобы Ее ухажер хоть на минутку подумал, что Она легкодоступна, а Андрей, подавляя в себе очередную эрекцию, которую девушка могла у него вызвать даже простым поцелуем в щеку, наслаждался тем, что ему дозволено называть Её «своей». Хотя тот факт, что они за четыре недели неоднократно вместе засыпали, перед этим разрывая друг другу губы в страсти, но при этом ни разу дело не доходило до секса, можно уже было бы записать на счет той самой нелепости, а Рацуха об этом била в колокол, но Андрей списывал это на правильное воспитание Блондинки. Так или иначе, Андрей уже не принимал половой акт с Ней за вершину горы, по которой он лезет, что очень заботило, к тому времени все более в дальний угол задвигаемую, Рацуху. Андрей уже не контролировал многие моменты: он позволял себе, в поиске компании с Блондинкой, слишком часто оставаться в гостях у Ее подруги, что продолжало сверлить его голову, но не отказываться от подобной возможности. Нелепость уже просачивалась, но девушка ее искренне не замечала и не желала, но и вершина, достигнув которую, уже можно было бы забыть о нелепых поступках, а просто оставаться для Нее лучшим, была так близка. Как непринужденно и легко звучит: «просто оставаться для нее лучшим».


Бокал вина

– Я никогда так много не смотрел девушке в глаза. Хотя, нет, один раз было, когда на сто рублей поспорил!

– Идиот,– Блондинка засмеялась и сжала ладонь Андрея.

И действительно, Андрей никогда не всматривался так в чужие глаза. Как правило, они были скучными и простыми, у кого-то неумело маскировавшими злобу и непонятно на что затаившуюся обиду, кто-то в них прятал предательство и пытался своим взглядом его не выдать, а кто-то смел даже напоить свои глаза слезами, когда Андрей делал этому человеку больно. Тысячи и тысячи взглядов были знакомы, среди них легко можно было отличать фальшь и симфонию искренностей, малодушие и безграничный океан веры, иронию и искренность, заботу и равнодушие, пренебрежение в друзьях с недооценкой и переоцененные жадные пустоты. Одни очень утомляли, другие начинали печь изнутри, но Ее взгляд казался особенным, ничего не требующим, но к ответственности за свою хозяйку взывающим. Андрей любил утопать в этом взгляде. Если сказать, что эти глаза были наполнены серебряной чистоты водой, а их дно было украшено сияющими изумрудами, что блестели, когда лучи солнца бились об их многогранную гладь, не сказать ничего. Но главное, они не осуждали за прошлое, не томились в скуке настоящего и не тянули обещаний будущего. Искренность, невероятная страсть, величественная бессмертная конечность и некая безобидная детская уязвимость так и сияли после каждого тихого хлопка Ее ресниц. Андрей не боялся показать и свои глаза. Что тогда Она в них видела, никому неизвестно, но можно сказать точно, что порой казалось, они одними только взглядами могли засмущать окружающих, будто их глаза на виду у всех занимаются любовью. Об этом очень часто думал Андрей. Такой взгляд просто невозможно описать или воспеть, ради таких моментов живет мужчина, чтобы однажды на него так смотрели, а женщина ждет вовсе не принца и не героя всей ее жизни, а именно такого взгляда взамен своего. В эту ночь он в коротких перерывах, когда их губы пропускали между собой тонкую линию воздуха, вновь и вновь всматривался, в громкой, уже посветлевшей темноте спальни, в Ее глаза.

Вечер был долгий и пьяный. Она, Ее подруга, их общий однокурсник и Андрей сидели на маленькой, но очень уютной кухне, пили вино и разговаривали обо всем подряд. Некая гармония и беспросветное торжество молодости царили в тех четырех стенах в тот вечер. Молодые люди позволяли себе цитировать великих поэтов, обсуждать классическую музыку, разбавляя «высокое» простым русским матом и грязноватыми шутками, что придавало всей этой картине невероятную живость и правдивость. Языки были пьяны, и с них срывались песни, но рассудки оставались держаться в седлах, не позволяя выглядеть никому безобразно. Руки Андрея не выпускали ступни Блондинки, что сидела рядом, протянув и положив с его позволения на него ноги. Никто не обращал внимания на время. Был вечер, когда можно не смотреть на настенные часы, когда закрываешься на засов от всего мира в подобной маленькой компании и просто разрешаешь себе снять усталость вином. Андрею даже не думалось, что завтра на работу, Ей не думалось, что «завтра» может наступить.

Поздней ночью или ранним утром компания в неком легком расстройстве от того, что вечер подошел к концу, начала готовиться ко сну. Блондинка, уже посетив ванную комнату, была в кровати, а Андрей с Ее подругой провожали однокурсника. Через минут десять в квартире повисла тишина, которая была великолепным завершением той посиделки. Андрей лег рядом с Блондинкой, слегка нависнув над Ней одним плечом.

Его кисть придерживала Ее голову чуть ниже затылка, а их глаза сцепились в тихом шторме. Непонятно, чьи губы, первыми не выдержав томительного ожидания, сдались и позволили сжечь в своем желании то незначительное расстояние, что было между ними. Казалось, что их тела уже давно спят, и только уста, жадно ласкающие друг друга, управляли ими. Андрей то уверенно, сильно, но не больно сжимал шею Блондинки, то его рука нежно продвигалась через Ее плечи и грудь к лицу, скользя по нему заношенным бархатом своих пальцев. Девушка переставала контролировать свои руки, которые то падали замертво на подушку, то начинали гладить и слегка царапать голову и спину молодого человека. Какая-то дрожь и обжигающий холодок пролетел по ногам Андрея, а Она все чаще вздрагивала от все более возбуждающей щекотки его рук там, куда просто так мужская рука не попадает. Казалось, что они танцуют какой-то невероятно интимный и личный танец, готовившийся множеством репетиций, так целостно смотрелись их движения в кровати. Ее запах опьянял, Ее кожа горела и приводила в дрожь все тело, Ее волосы сетями ловили пальцы, а Ее изгибы заставляли собой наслаждаться. С каждой следующей секундой на теле девушки оставалось все меньше мест, которые бы не посетили губы молодого человека, а Ее пальцы уже уверенно хозяйничали на всей его спине. Дыхание перебивалось, хотелось встать, оттолкнуть друг друга и просто глубоко вдохнуть, но сил не было. Казалось, что не повторяется ни одно движение, что губы не целуют дважды одинаково и в одно и то же место, от чего каждое следующее касание становилось первым. Слегка неуклюже молодой человек оголяет женскую фигуру и девушка глубоко выдыхает, когда его губы начинают властвовать на Ее шеи, а одна из рук крепко держит спину, заставляя девушку прогнуться и запрокинуть голову. После очередной поддержки корпус молодого человека оказывается между Ее бедер. Он еле касается своими губами Ее губ и входит. Сильный, но короткий выдох срывается с опустившихся молнией к подбородку молодого человека уст девушки и тут же они вцепляются обратно в его губы. Тишина становится глуше себя обыденной, но все чаще нарушается не акцентирующими на себе внимание, но звучными дыханиями двоих. С каждым следующим рывком тел навстречу друг другу все отчетливее свои очертания приобретает чувство эйфории и наслаждения. Стремление в каждом моменте понравится друг другу и провозгласить эту ночь незабываемой приводят к излишней, но без того страстной и ненаказуемой суете, которая списывается на правила «игры». И вот уже находится общая тональность, а некий маэстро начинает выдавать невероятно страстную симфонию их телами. Темп нарастает, и Ее глаза с силой сжимаются, а голова откидывается, оголяя и делая совершенно не защищенной шею. Мужские губы с удовольствием прогуливаются по Ее плечам и лицу, каждый раз останавливаясь для отдыха на губах девушки. Мужчина чувствует желание женщины, но замечает, что Она начинает себя с каждой минутой все больше контролировать. Ее ногти то судорожно впиваются в его лопатки и поясницу, то рука, будто начинает отодвигать мужское тело от своего, из Нее то прорывается голос, то куда-то пропадает. Она думает сейчас, а это самое ужасное.