– Что? Да, сейчас, – словно проснувшись, отозвалась она и бросилась в дом. Там отрезала два ломтя хлеба, положила между ними изрядный кус сырокопченой колбасы – последний, тот, что оставила себе на завтрак. Колбасу привез Костик. Он как-то экономно все привозил – небольшими порциями, на один-два перекуса…

Мария завернула получившийся бутерброд в салфетку и побежала назад.

– Держите, – протянула она сверток оборванцу через забор.

– Эт шта? – хрипло спросил мужик.

– Хлеб с колбасой.

– Блин… – мужик поморщился и выдал сложносочиненное ругательство, с треском почесал в затылке. – Какие ж вы бестолковые, городские… Ну лан, давай, че уж…

Он цапнул сверток своей огромной, малиново-черной лапой.

– Вы же сами сказали – «подайте на хлеб», – с раздражением произнесла Мария. – Сказали бы – подайте на бутылку. Формулируйте правильно свои запросы.

– А ты бы дала, на бутылку-то?

– Нет! – злясь на саму себя, ответила она.

– Ну вот вишь… Все я правильно формулирую.

– Послушайте… Ну вы же взрослый человек. Мужчина, еще молодой, сильный. Вам не стыдно ходить по дворам, клянчить деньги?

– Жисть такая, – растянул в щербатой улыбке рот оборванец, глядя на Марию, словно на дурочку. Да она сама понимала, что напрасно беседует сейчас с этим бродяжкой. Ничего она ему не объяснит, но поделать с собой ничего не могла, ее словно несло:

– Так это вы, вы сами так свою жизнь устроили… Могли бы сейчас работать, жить в своем доме, воспитывать детей… А вместо этого попрошайничаете. Знаете, кто вы? Вы инфантил. Вы иждивенец, вот вы кто!

– Че? Как ты меня? – изумился оборванец. – А сама-то… а сами вы все, бабы… так и норовите мужика охомутать! Сама, поди, та еще иждивенка, мечтаешь, кому на шею сесть! Мне вон только бутылка нужна, а тебе, поди, все подавай. Ты душу, поди, у мужика готова отнять. Шта, съела?

Оборванец хихикнул и пошел прочь.

Мария так и не решилась ему ничего ответить. Опомнилась. Ну, во-первых, глупо и опасно пререкаться с каким-то пьяным бродягой, во-вторых… да, какая-то правда в его словах была, та самая правда, которой Мария боялась, и не хотела ее признавать.

А правда заключалась в том, что она действительно хотела «всего». В отношении Костика, разумеется. Чтобы он был – только ее, чтобы не приходилось его делить с Людмилой, женой.

Мария ее в глаза не видела. Вернее, ей попадалось фото, которое носил с собой в портмоне Костик. Эффектная темноволосая девушка (фото делалось на момент знакомства Костика и Людмилы). Она весело смеялась в объектив.

Бедная Людмила. Смогла бы она смеяться столь весело и беззаботно, если бы узнала о существовании любовницы у ее мужа?

Настроение у Марии окончательно испортилось, она себя ненавидела. Ведь и злой Ахмед был прав, выгоняя ее с чужого участка, и даже грязный оборванец был прав… Воровка, да. Вишни крала, чужого мужа увела… А еще и денег хотела у чужих детей отнять!

Остаток дня молодая женщина потратила на борьбу с камнями. Выкопала несколько – тех, с которыми ей было под силу справиться, на тележке перетащила на задний двор. Там в наступивших сумерках разложила эти камни аккуратно, поверх уже стоящей стены.

Вот будет удивительно, если она, Мария, своими руками построит дом, вернее, тот монастырь, который раньше здесь находился…

Видимо, от усталости и из-за неприятного инцидента, произошедшего с Ахмедом (до конца жизни стыд теперь мучить будет!), Мария долго не могла уснуть.

Она вспоминала прошлое. Детство. Те самые события, в результате которых оказалась здесь, те самые события, в результате которых она стала такой.

Хотя, если подумать, ничего ужасного в ее прошлом не таилось. Ни домашнего насилия, ни унижений, ни битья, ни испытаний холодом и голодом. Словом, по сравнению с жизнью иных людей – вполне себе обычное детство.

Мама – врач, терапевт в районной поликлинике. Работа тяжелая, нервная, денег не так много. Двое детей – Мария, младшая, и ее брат Денис, четырьмя годами старше.

Эти противные девяностые, когда бедность, хаос вокруг… Отец пил и гулял. Мать его ревновала, но почему-то не разводилась, терпела. Хотя куда бы она пошла, с двумя детьми на руках, с мизерной зарплатой?

Многие так жили. Да и не скудная, неспокойная жизнь в родительском гнезде являлась причиной страданий Марии.

Дело в том, что мать мало ее любила.

Мать открыто проявляла свою любовь лишь в отношении сына. Он являлся ее кумиром, ее отрадой, ее счастьем. Всю жизнь мать словно извинялась перед ним – что терпела отца, что зачем-то родила на свет еще девочку, что мало зарабатывала, что не имела полезных связей…

Мать никогда не проявляла своих чувств по отношению к дочери. Все ласки – поцелуи, объятия, все лучшие кусочки еды – Денису. Хорошую одежду – Денису. Битвы с учителями, скандалы с родителями тех, кто обижал в саду, а затем в школе Дениса. Все свободные деньги (а в конце 90-х – начале двухтысячных жить стало полегче) – на репетиторов, Денису.

Марии доставалось по остаточному принципу. Именно ее мать заставляла работать по хозяйству, следить за домом, ухаживать за больным отцом (тот, в конце концов, серьезно подорвал здоровье, выпивая все то, что могло сойти за алкоголь).

И это тоже не смертельно – что Мария не являлась любимым ребенком в семье, что ее загрузили хозяйством. Умение вести хозяйство – это даже хорошо, если подумать.

Мария научилась всему, от уборки до готовки, от шитья до заколачивания гвоздей, что впоследствии ей очень пригодилось. Да за это спасибо только матери можно сказать…

Но многие годы Мария в глубине души надеялась, что мать все-таки любит ее. Просто не показывает своих чувств, опасаясь ревности Дениса.

Он ведь довольно-таки проблемным мальчиком рос – замкнутый, раздражительный, молчаливый. Чуть что – запирался в своей комнате, переставал общаться с матерью, а та от этого страдала… С Марией брат почти не разговаривал, только по делу. Короткими фразами, уклончиво, в обезличенной форме он давал сестре указания – «надо бы убрать», «надо бы принести, сделать, выкинуть, купить» и т. д. и т. п. Ни на чем не настаивал, но Мария терпеливо выполняла все его просьбы. Пыталась время от времени наладить с братом отношения, но не получалось.

В детстве Денис часто повторял, с укором указывая матери на сестру: «Зачем ты ее родила?» Потом, когда брат подрос, вопрос больше не задавал, но, судя по взглядам, поведению – так и не смирился с существованием младшей сестры на этом свете.

Впрочем, открытой агрессии по отношению к младшей сестре Денис никогда не проявлял, и за это ему тоже огромное спасибо.

Отец умер, они жили втроем в двухкомнатной квартире. Комната у матери, комната у Дениса, у Марии – свой уголок на кухне. А что, не у всех детей и собственный уголок имеется…

Когда Денис окончил школу, встал вопрос об армии… Тем более что в институт он сразу не сумел поступить. Но мать умудрилась всеми правдами и неправдами спасти сына от армии. Служить брата не забрали, но и работать он тоже не пошел. Еще два года подряд Денис пытался поступить все в тот же, очень известный вуз – мечтал стать архитектором. Не поступил, хотя на все это опять же были потрачены последние семейные деньги. Поступил, наконец, в другой вуз, тоже архитектурный, но попроще, снизив планку требований.

Денис учился в нем и страдал – не то. Не то, что он хотел. Все не то и не так. Опять он обделенный, бедный и несчастный.

Друзей и в институте не завел. С девушками отношения тоже не особо ладились, поскольку, по его мнению, «современные девицы – корыстные».

После вуза работать по специальности Денис тоже не особо стремился, ибо даже эта, относительно творческая специальность – требовала нахождения в коллективе, общения с людьми – строителями и заказчиками. Поэтому дольше двух-четырех месяцев Денис нигде не задерживался.

Постоянно нервный, раздраженный, с недовольным, несчастным лицом – вот таким видела его младшая сестра. Сидел вечерами и в выходные в Интернете, шпарил пальцами по клавишам – яростно с кем-то спорил в Сети, выяснял отношения (поскольку не умел, да и боялся делать это в реале).

Кажется, брата очень уязвляло то, что Мария с первого раза поступила в МГУ. Училась там вообще без проблем. А когда потом успешно, с красным дипломом, окончила свой вуз – он вообще перестал разговаривать с сестрой, лишь иногда оставлял записки на холодильнике, составленные все в той же обезличенной, неопределенной форме.

Мать была полностью в его власти, зависима даже от взмаха его ресниц, от интонации, от того, в каком настроении сын встал утром. На Марию она внимания не обращала («ты и так проживешь», «тебе-то хорошо», «тебе просто по жизни везет!», «у тебя-то таких проблем нет», «ты все равно не понимаешь», «тебе этого все равно не надо», «ты девушка, за тебя муж все решит» и т. д. и т. п.).

Даже тогда Мария еще надеялась, что мать в глубине души все-таки любит дочь. Что она – действительно беспроблемная девочка, что у нее и так все получится, а вот Денису никто ничего на золотом блюдечке не принесет.

Потом мать заболела. Сразу, и без надежды на выздоровление. Два месяца Мария ее выхаживала. Для этого пришлось уволиться с работы. Мрачная, недовольная мать едва терпела дочь, брезгливо морщила губы, с отвращением принимая помощь. Улыбалась слабыми, истончившимися губами лишь тогда, когда появлялся рядом Денис.

Тот обычно приходил по вечерам, после работы (кажется, нашел наконец хорошее место, где ему нравилось), в комнату матери, стоял рядом с кроватью, молча, скрестив руки – минут пять, десять, затем похлопывал мать ладонью по руке и произносил напряженным, сдавленным голосом: «Ты держись, мам». Вот и все его внимание! Но мать на седьмом небе была от счастья!

И даже тогда Мария не обижалась на мать – разве кто-то виноват, что та любит больше сына, а не дочь? Ну так вышло, сердцу не прикажешь, что ж теперь…