– Душно как у тебя, – раздраженно произнесла Люда и решительно, настежь, распахнула окна, выходившие на улицу. Она все делала решительно и резко, выламывая порой ручки, задвижки, шпингалеты… И эту ее манеру Костя считал такой неженственной, грубой!

– Не ломай окон, где я еще тут нормального мастера найду, их чинить… – буркнул он.

– Я ломаю? – огрызнулась Люда. – Я пока еще ничего тут не сломала.

Она упала в кресло, обмахнулась журналом, лежавшим тут же, на столе.

Полная, в ярко-алом, облегающем платье, с вырезом почти до пояса, с иссиня-черными кудрями, с накачанными силиконом губами – жена показалась ему воплощением вульгарности и пошлости. Многие из их окружения считали Люду очень эффектной женщиной, другие… другие молчали, ибо связываться с громкоголосой, не лезущей в карман за словом особой – себе дороже. Ничьих замечаний и советов Люда не принимала. Даже мужниных. «Может, правда, развестись с ней? – уныло подумал Костя. – Но это тогда точно придется имущества лишиться!»

– Все в порядке? – спросил он. – Даже не предупредила о своем приезде… Или соскучилась?

– Я с Галиной Петровной вчера по телефону разговаривала, – спокойно заявила Люда.

– С Педровной? А что ей надо? – осторожно спросил Костя. Встал, оделся, принялся аккуратно застилать постель. Люда все это время держала паузу, затем выпалила:

– Она мне заявила, что ты кое с кем тут роман закрутил.

– Что? – Он едва не выронил подушку. – Ну язык у нее без костей… Господи, Люда, это же деревня, тут сплетница на сплетнице. Я с кем-то на улице поздоровался – всё, про меня уже целую историю сочинили… Тем более Педровна в Болшево живет, чего она тут увидеть могла?!

– Вот я и пытаюсь понять, правду она сказала или нет, – обмахиваясь журналом, мрачно констатировала Люда.

– А, так это ты специально сюда ни свет ни заря примчалась, чтобы меня с поличным поймать? – усмехнулся Костя.

– Ага, – согласилась жена. – Но либо ты хорошо шифруешься, либо…

Она откинулась назад, закрыла глаза. Пожаловалась:

– Устала. Четыре часа ночью гнала.

– Дурочка. Ты в аварию могла попасть. О детях подумай. С кем они сейчас?

– С мамой, с кем еще.

Чей-то топот на улице. И крик рядом, прямо в открытое окно:

– Костя? Костя, ты дома? Беда! Твою Машку сейчас убили! Сосед ее из ружья застрелил! Костя, вставай, беги, может, еще успеешь с ней попрощаться! Участкового уже вызвали… Жалко девку, прям сил нет!

Костя даже не понял, кому принадлежал этот голос, хриплый от волнения, то ли мужчине, то ли женщине.

Шаги затопали дальше, и потом в отдалении опять послышались чьи-то возбужденные голоса, крики. Потом все умолкло.

Он стоял неподвижно у трюмо, с расческой в руках, Люда по-прежнему сидела в кресле.

Тихо. Лишь там, за окном, распелись, расчирикались птицы…

– Машка. Значит, Машка… – задумчиво повторила жена. – Кто она?

– Не знаю. И это не мне сейчас кричали.

– Костя, ну что ты мне врешь…

– Люда, ты веришь всем деревенским дуракам, которые мне завидуют? Я же по их понятиям олигарх, враг народа, кровопивец…

– Машка. Кто она?

– Люда, но ты своим глазам, что ли, не веришь? – закричал Костя, с треском захлопнул окно. – Вот он я, один, в своей постели спал…

Люда поднялась, отстранила Костика, вздумавшего к ней приблизиться, обошла комнату. Затем отправилась в гостиную, тоже там все осмотрела, зачем-то провела пальцем по журнальному столу и рысью побежала в кухню с инспекцией.

«Чего она ищет? Улики? Чьи-то следы? – со страхом, раздражением подумал мужчина, наблюдая за женой. – Ничего не найдет, я сюда никого не водил!»

– Люда!

– Молчи. Молчи… Она была права. У тебя точно кто-то есть.

– Люда!!! Мало ли у меня врагов, ты же видишь сама… Ты тут чужие волосы нашла, что ли, чью-то помаду, шпильки? Нет ничего! Это паранойя.

– Заткнись. Ты дома и не жил вовсе, – хмуро произнесла жена. – Всюду слой пыли. Везде эта пыль, везде.

– Но я мужчина, я не слишком озабочен чистотой! – всплеснул он руками.

– Я не об этом, – Люда принялась заглядывать во все ящики на кухне, оглушительно хлопая дверцами – настоящую канонаду устроила, просто удивительно – не помогли даже специальные мебельные «доводчики». – Ты как будто тут не жил. Не ел, не пил.

Она сунула нос в чашки, понюхала зачем-то тарелки, открыла холодильник, шарахнула потом его дверцей – так, что он зашатался весь.

– Ты не жил здесь, – опять повторила она. – Ты в доме почти не бывал как будто. А что это значит? Это значит, что ты все свое время проводил в другом месте. – Она полезла под мойку, вытряхнула на пол мусорное ведро. – Фу… Ты даже про мусор забыл. – Она потянулась за чеком, валявшимся сверху. – За четырнадцатое июня.

– Но я же две недели в Москве до того жил, с тобой… Я на заводе все свое время провожу, я там ем, сплю, все такое…

– Нет, – огрызнулась жена, – не верю. Где ты там спишь, в чане с закваской? Костя, я не замечаю следов того, что ты тут хоть что-то делал! Ел, пил, телевизор смотрел… Вон на экране тоже пыль. Только кофеварка в рабочем состоянии, кофе ты тут варил, точно… Но и все. Ты ведь у нее обретался, у этой своей Машки.

«Мари!» Костя вздрогнул, вспомнив о возлюбленной. Что с ней случилось? Только сейчас он задумался всерьез о том, что там могло произойти с Мари. Байкалов ее, что ли, убил? Почему, зачем? А если правда Мари убили… Ему стало холодно, неуютно. Он теперь один остался на этом свете (не считая детей). Ведь Люда – это не подруга, не любовь всей его жизни, даже не жена, это ходячее обременение какое-то… Теперь даже по душам не с кем будет поговорить.

– Что ты молчишь, Костя?

– А ты вообще поняла, что произошло? Человека убили… – с трудом произнес он.

– Значит, твою любовницу убили, да?

– Да, – нашел он в себе силы признаться. Сел, закрыл лицо руками. «А, будь что будет…»

– У тебя тут есть любовница?

– Была. Была, да! И мы с ней расстались причем. А тут вон еще что… Ее убили. Не знаю, правда или нет.

– Костя, ты признаешься в том, что у тебя тут есть любовница? – пронзительным, режущим слух голосом опять спросила Люда.

– Да. Да. Да!!! – Он прокричал ей прямо в лицо.

– Ах ты, гад… А я… Я прямо как чувствовала… – Жена вдруг закружилась на месте. – Гнала, как сумасшедшая. Я знала, что Педровна не врет, ведь тут всё как на виду…

– Не врет твоя Педровна. И дура она старая, твоя Педровна, без мозгов совсем. Я ж ее уволю после этого. И будет она лапу сосать, детям своим помочь не сможет, они ж у нее на шее сидели, дочь – мать-одиночка и сынок-алкаш. Они ж без ее денег теперь загнутся. Идиотка она.

– Она? Она умница! – остановилась жена. – И никто ее не уволит. Будет работать на прежнем месте, я ей зарплату повышу.

– Ты?

– Я. Это же все мое, все на меня записано. Я хозяйка. И все остальное имущество на меня записано, ты забыл? Ты нищий, Костя. Ты теперь бомж, понятно?

У Люды было большое, гладкое лицо, формой напоминающее грушу – широкое снизу. Абсолютно без морщин, белое, словно маска, в каких выступают актеры китайского театра. И черным-черным обведенные узкие глаза. Какое чужое, неприятное женское лицо…

– Понятно, – сказал Костя устало. – Я знал, что этим все закончится. Что ты меня выгонишь. Я жил всегда, словно на пороховой бочке, рядом с тобой, я все делал ради тебя, а ты с меня семь шкур драла… Ты ведь еще с детьми мне теперь видеться запретишь, да?

– А ты думал!

– Я знал. Ты меня и отсюда выгоняешь, да? – Он провел рукой вокруг. – Из этого дома?

– Я что, должна тебе любовницу простить? Ну уж фигушки! Вещи свои собирай и уматывай на все четыре стороны! – закричала Люда. Кажется, она была вне себя, глаза у нее совсем сузились, словно щелочки, но лицо оставалось при этом все таким же белым и гладким, напоминающим маску.

– Хорошо.

– Видеть тебя не могу… – Она вдруг изо всех сил толкнула Костю в грудь, отчего он отлетел к стене и больно стукнулся о нее лопатками, затем выбежала из дома.

Костя постоял некоторое время, затем подошел опять к окну, открыл его. Мимо, по дороге, пронеслась машина Люды, подняла столб пыли.

Костя проводил машину взглядом.

Засеменила в обратную сторону Ласунская, в смешной пижаме, пушистые волосы нимбом вокруг головы.

– Нелли! Нелли, что там с Машей? – крикнул Костя.

– С Машей? Да все с ней в порядке… – буркнула соседка.

– Кто-то кричал, что ее застрелили…

– Да это Ксюха панику подняла! – сердито произнесла женщина. – Много шуму из ничего… Все живы, даже никто не ранен. – Она засеменила дальше.

«Жива… Это хорошо, но вот мне как жить-то теперь? – с тоской подумал Константин. – Зачем я Людке во всем признался? Надо была держаться до последнего! Не пойман – не вор. Какой я дурак, боже мой!»

* * *

Люда всегда была уверена в своем муже. Даже когда тот жил неделями в Дербенево, а она – в Москве, с детьми.

Ведь Костя любил только ее. Всегда баловал, позволял многое, не настаивал на том, чтобы она шла работать. Идеальный муж. Все деньги он отдавал Люде, а сам никогда не контролировал ее траты. Дарил подарки, цветы по праздникам – обязательно. Когда наездами бывал в Москве, всегда, если случалась свободная минутка, возился с детьми, они отца просто обожали.

Да, нудноватый, да, скучный, да, ворчал еще часто, придирался, но это же все мелочи, не самые страшные мужские недостатки!

Рядом с ним Люда всегда чувствовала себя маленькой капризной девочкой. Она своевольничала, а Костя словно нехотя, но потакал ей.

Вчерашний разговор с Галиной Петровной, или Педровной, – технологом, работавшей на сыроваренном заводе, буквально выбил почву из-под Людиных ног. «Ты, Людмил, зря за мужем не приглядываешь, завел он себе тут кого-то, для души и сердца. И давно причем…»

Люда засмеялась, свела разговор с Педровной к шутке, а у самой внутри все съежилось, похолодело. Хотела спать лечь, и легла даже, а вот уснуть так и не смогла.