– Нет. Я жду, когда вы пройдете, – отозвалась Мария.

– Да пожалуйста… – фыркнул тот и все тем же энергичным шагом отправился дальше по тропе. Мария выждала минуту, затем поднялась на склон, отряхнула подол сарафана, к которому пристали какие-то веточки.

И тут заметила, что Байкалов зачем-то возвращается, – с мрачным, недовольным лицом.

– Послушайте… Мария, да? Я не знал, что Ахмед разрешил вам в мой сад заходить. Почему вы мне сразу не сказали?

– Ничего-ничего. Все в порядке, – вежливо ответила молодая женщина и опять принялась пристально оглядывать сарафан. Нашла еще небольшую веточку, смахнула ее.

Байкалов опять пошел прочь, но через несколько шагов в очередной раз повернулся:

– Я сожалею о том, что так грубо обошелся с вами… Я не знал, кто вы и что Ахмед…

– Я тоже не знала, кто вы, и потому не решилась сразу ссылаться на Ахмеда, – перебила его Мария. – Потом только догадалась – вы и есть тот самый Федор Байкалов. Да?

– Совершенно верно. Но я не представлял…

– Да все в порядке! – глядя ему в глаза, настойчиво сказала Мария.

– Я грубо с вами обошелся. Извините.

– Извинения принимаются, – любезно произнесла она.

Федор кивнул, развернулся… И тут же опять повернулся к Марии, еще более недовольный, взвинченный, как и вчера:

– Вы тут ни при чем, понимаете? У меня свои проблемы, свои траблы, как теперь говорят… Я на этой почве… повернут, понимаете? Не могу, когда берут чужое, когда берут мое, да еще так нагло, нахально хапают.

– Господи-и! Ну сколько мне еще извиняться за эту несчастную вишню, которая и без того пропадала! – не выдержала, схватилась за голову Мария. Глаза защипало от слез. Сама теперь развернулась резко и пошла в противоположную сторону – лишь бы подальше от этого Байкалова.

Но он и не думал уходить – упрямо топал следом.

– Послушайте. Вы не должны извиняться. Это я, я виноват, что наорал на вас вчера. Вы тут совершенно ни при чем. Я говорю – это у меня проблемы, из-за которых мне черт-те что теперь мерещится… – Мужчина обогнал ее, заглянул в лицо и спросил с изумлением, с брезгливостью даже, кажется: – Вы что, плачете?!

Мария смахнула слезы со щек, заставила себя улыбнуться:

– Да, я плачу. Но это тоже мои траблы, к вам они не имеют никакого отношения.

– О нет. Я не хотел. Простите меня, пожалуйста…

– Все в порядке. – Она заставила себя успокоиться.

– Ахмед сказал, школу у нас в Дербенево закрыли, и вы без работы остались, да?

– Реструктуризация-реорганизация это называется, – сдержанно уточнила она.

– Скоты… Лишь бы закрыть, лишь бы сломать все, – с ненавистью выдохнул Федор. – В нашей бы конторе кто такую реорганизацию провел, наконец… Да, а как потом дети, как учителя без работы будут жить, они подумали?

Кто «они» – Мария не стала уточнять. Скорее всего сосед имел в виду чиновников.

– Мир жесток, – пожала она плечами.

– И вы готовы смириться с тем, что о вас все вытирают ноги?

– Меня родная мать не любила, так почему я должна ждать чего-то хорошего от посторонних? – вырвалось у Марии.

– В каком смысле – не любила? – опешил Федор.

– Квартиру-то она московскую моему брату завещала, не мне. Оставила меня бомжом, по сути. И что? Я на нее обижаюсь, терзаю себя? Нет. Пытаюсь как-то сама выкарабкаться. Брат меня окончательно из дома вытеснил. Но и на брата я своего не обижаюсь, его мать таким воспитала. Мне никто ничего не должен, я уже давно ничего не жду ни от кого. Я пытаюсь выживать сама! Если у меня ничего не получается, то я сама в этом виновата! И я не бросаюсь на всех встречных с криками и проклятиями только потому, что у меня эти… траблы. Ой, и зачем я вам все это рассказываю, не понимаю, – опомнилась она.

– Так вас мать выгнала из дома?

– Не мать, а брат. После смерти матери. И не выгнал, а… именно вытеснил. Вынудил уйти. Я тут, в Дербенево, поселилась, и все хорошо было… до недавних пор. Потом устроили эту рестру… в общем, закрыли школу, учителей уволили, дети из близлежащих деревень будут теперь ездить за знаниями в областной центр, там интернат.

– Это же подло. Устройте пикет, голодовку… Пишите во все инстанции. И учителя, и дети, и их родители! – с горящими глазами предложил Федор.

– А смысл. Учителей у нас в школе недокомплект был, равно как и учащихся. Денег у области, судя по всему, тоже не очень много, чтобы содержать эти убыточные школы. Понимаю, как ужасно это звучит. Но это жизнь… жестокая и несправедливая. От того, что я стану протестовать, ничего не изменится. Но… если вдруг к нам в Дербенево поедут люди, появятся еще дети – много, много детей… Тогда да, тогда я первой поеду в область выбивать школу для наших жителей.

– Значит, сложили ручки, смирились? – насмешливо спросил Федор.

– Да почему смирилась? – Мария почувствовала, как у нее вспыхнули щеки. Она зашагала по тропинке к дому, лишь бы поскорее избавиться от своего навязчивого спутника.

– Потому что делать ничего не хотите. Не хотите изменить свою судьбу. Ну ладно мать, мать у вас умерла, как понимаю, но почему вы не стали с братом бороться? Почему не подали на него в суд, не стали оспаривать завещание матери?

– И вы туда же… – с досадой произнесла она. – И почему вы думаете, что борьба – это… это обязательно борьба? Нет, я борюсь, я еще как борюсь.

– И как? – язвительно спросил Федор.

– Я перестала считать своего брата – братом. Я больше не жду его. Я ни на что не надеюсь. Его для меня не существует. Он – никто, он – чужой. Ни ненависти, ни злости я к нему не испытываю, ничего. Его просто нет.

– Это не борьба, – усмехнулся Федор, шагая рядом с Марией. – Это что-то из жизни страусов. Называется – засунуть голову в песок. Впрочем, в чем-то я вас понимаю, ну, в случае со школой. Бороться с системой нельзя.

– Что? Ну расскажите, умник, как вы боретесь с системой…

– Я? Радикально. Я переезжаю в Америку.

Мария остановилась как вкопанная. Потом засмеялась, пошла дальше.

– Почему вы смеетесь? – недоуменно спросил Федор.

– Да потому что вы тоже решили засунуть голову в песок, – злорадно ответила она. – Только в отличие от меня очень глубоко собираетесь ее засунуть. Аж на ту половинку земного шара.

Она снова засмеялась.

– Вы даже ничего не знаете обо мне… – мрачно заметил Федор.

– А что я должна о вас знать?

– Я Федор Байкалов.

– И что?

– Я – один из ведущих специалистов в области биохимии.

– Далекая от меня область науки…

– Вовсе нет. Слышали о «таблетке счастья»?

– Какой таблетке? – опешила Мария. – Минутку… да, конечно, слышала.

– А это я ее, скажем так, изобрел.

– Вы? Ну, что сказать… это замечательно. Я, кажется, даже передачу о «таблетке счастья» смотрела, там выступал профессор, такой красивый, пожилой, восточного вида…

– Мой учитель. Профессор Балкисан. Тот самый, который и украл «таблетку» – у меня. То есть присвоил себе мой труд, мои разработки в этой области… Первым оформил авторское право на этот препарат, и поди докажи, что это не он сделал. И теперь он станет зарабатывать бешеные деньги на моем открытии.

– Печально. Но не смертельно. Вообще не страшно. Вы просто лопух, Федор, – засмеялась Мария. – Шустрее надо быть…

Байкалов посмотрел на нее таким взглядом, что Мария едва не поперхнулась своим смехом. Но совсем угомониться уже не могла:

– А, так вот вы чего в Америку решили сбежать… Понятно. Злой дядя вас обидел. «Таблетку» украл. О, это страшное, страшное преступление, страшнее войны, голода, холода, разрухи, страшнее убийства и пыток. Украли «таблетку»!

– Прекратите! Это мой труд, это…

– Езжайте, езжайте в свою заграницу, только не думайте, что там вас будут холить и лелеять, там вас тоже обдерут как липку, но только по-хитрому…

– Но там, по крайней мере, не будет столь откровенного воровства!

– Значит, там будет что-то другое. Какой-то другой подвох.

– Да с чего?!

– Потому что идеального мира нет, – ответила она.

– Есть бардак, и есть мир, где хоть какой-то, пусть относительный, порядок, но есть… Не идеальный, тут я с вами согласен, но не этот хаос, что сейчас вокруг.

– Предатель, – вдруг вырвалось у Марии.

– Что-о? Что вы себе позволяете?

– Бросать Родину из-за какого-то негодяя…

– Я бросаю Родину? Это она меня бросает, она меня вынуждает уехать отсюда! Я сам никого и никогда не бросал. И из дома я своих близких родственников тоже не выгонял. Я честный человек, я до последнего пытаюсь поддерживать человеческие отношения. Даже когда мне жена изменила, я не бросил ее, я пытался восстановить все, склеить, простить…

– А, у вас и жена ушла к Балкисану?

– При чем тут Балкисан, моя жена ушла к моему лучшему другу, и это после десяти лет брака! При чем тут Балкисан?

– Притом! Если вас все бросают и обманывают, значит, с вами тоже что-то не в порядке! Не бывает так – все вокруг гады, а я один белый и пушистый…

Они стояли у ворот Федора и шипели друг на друга. Мария и не заметила, как они тут оказались. Опомнилась, только увидев издалека очки Нелли Ласунской. Они отражали солнечный свет, и именно эти блики и заставили Марию отвлечься от спора с Федором.

Нелли стояла на своем участке, за забором, и с величайшим интересом наблюдала за ними.

– Тогда и вы заслужили все то, что с вами произошло, – сквозь зубы произнес Федор, рывком распахнул калитку в воротах и исчез за ней.

«Бред какой-то… – устало, испуганно подумала Мария и смахнула со лба прядь волос. – Что это сейчас было?»

– Маша! Маша, поди сюда на минутку! – позвала ее Ласунская.

– Да, Нелли? – Перейдя дорогу, Мария остановилась у забора соседки.

– О чем это вы? Это ведь Байкалов? Из-за чего вы спорили? – с любопытством спросила Ласунская.

– Сложно сказать… На философско-психологические темы мы с ним спорили. Ну и о политике немного поговорили, о патриотизме, – подумав, изрекла Мария.