Татьяна Алюшина

Вирус ненависти = Измена в розовом свете

Посвящается моей сестре Светлане Беляевой, с любовью и благодарностью за поддержку и веру в меня

Поколебавшись еще пару секунд, она все-таки открыла дверь.

На пороге стоял незнакомый мужчина.

Какой-то пугающе большой — рост под метр девяносто, даже, наверное, выше; широкие плечи, сильные большие руки, одет в белую дорогую футболку и легкий льняной летний костюм, под которым угадывались тренированные мышцы. Коротко стриженные темные волосы, искривленный, видимо перебитый когда-то давно, нос и внимательные голубые глаза, с непростым, ой каким проницательным взглядом.

«Терминатор!» — вяло и безразлично подумала Тина.

— Здравствуйте! — поприветствовал мужчина.

«И голос точно как у терминатора!»

От низкого, насыщенного тембра голоса у нее пробежал холодок по позвоночнику, как бывает, когда попадаешь в резонанс с музыкальным ладом.

Она не ответила на приветствие, рассматривая его.

— Игнатова Валентина Игоревна? — спросил незнакомый гражданин.

— Бить будете или удостоверение предъявите? — выдвинула предположение о причине его появления на пороге Тина, забыв окрасить интонации эмоциями.

— А есть за что бить? — усмехнулся мужчина.

— Да кому сейчас повод нужен?

— Тоже верно! — все еще улыбаясь, согласился он и представился: — Беркутов Артем Константинович, старший следователь по особо важным делам Генеральной прокуратуры.

Он достал из борсетки, висящей у него на запястье, удостоверение, развернул и показал ей. Правильно так показал, неспешно, без суеты и подчеркнутой значимости.

Тина равнодушно рассмотрела удостоверение.

— У меня к вам есть несколько вопросов, — пояснил он свой приход.

— Проходите, — пригласила она и отошла в сторону, пропуская его в квартиру.

Артем Константинович вошел, кинул быстрый взгляд на пепельницу и кружку, стоящие на полу, и указал вопросительным жестом на свою обувь.

— Нет-нет, не снимайте. Идемте на кухню.

Они прошли в кухню, и Тина предложила ему «гостевое» место — удобный плетеный стул за столом, напротив окна.

Артем рассмотрел и оценил обстановку.

Кухня большая — метров пятнадцать, очень стильная и удивительно уютная. Было сразу понятно, что, невзирая на дорогую мебель и современную встроенную технику, кухню делали под себя, не обращая внимания на модные тенденции. Пол паркетный, светлого дерева, кухонный гарнитур в тон, не огромный и громоздкий, как часто бывает, а легкий, занимающий не так много места. Круглый обеденный стол, плетеные стулья, цветы в горшках на столешнице и подоконнике, занавески легкие, радостные. Много керамики: тарелки, чашки, какие-то миски, вазы, расставленные по полкам, явно не только для красоты.

Все это создавало ощущение такого спокойствия, тепла, домашности, что ли, и, странное дело, так созвучно было Артему.

У него испортилось настроение. Вот в момент!

— Будете кофе, Артем Константинович?

— С удовольствием! — ответил он, стараясь прогнать досаду.

Пользуясь тем, что она хлопочет у плиты, заваривая кофе, он внимательно ее рассмотрел.

Да уж, дамочка! Будоражащая, если подбирать эпитеты. Чуть выше среднего роста, где-то метр семьдесят. Стройная — не жердь худосочная, вполне в теле, но ничего лишнего. Темные волосы, короткая стильная стрижка с длинными тонкими прядками возле маленьких ушек и сзади на шее. Имелись и красивые длинные ноги с удивительно маленькими для такого роста ступнями. Тонкие запястья, узкие ладошки, длинные тонкие пальцы. Никакого яркого маникюра — короткие, красивой формы ногти. Высокая полная грудь, очень светлая, матового оттенка кожа. На ней были светлые бриджи и белый хлопчатобумажный легкий свитер, доходящий до бедер, с глубоким вырезом на груди.

И все это, увиденное, прочувствованное, по привычке анализируемое и понятое им, вызвало у Артема прилив странной, нелогичной, удивившей его досады.

Она поставила перед ним чашку кофе, не маленькую «пиньдюрку», которые он терпеть не мог, а нормальную большую керамическую кружку, полную крепкого ароматного напитка, запах которого вызвал мгновенный спазм у него в желудке, напомнив о том, что за целый день у него не нашлось времени поесть.

— Молоко, сахар?

— Да, — коротко ответил Артем, стараясь уравновесить свое непонятное настроение.

Она добавила в его и свою кружки молока, поставила на стол сахарницу, плетенку с печеньем и чистую пепельницу, села напротив, отхлебнула кофе и закурила. Красиво так закурила, женственно, неторопливо.

— Слушаю вас, Артем Константинович.

— Валентина Игоревна… — начал он, но она его перебила:

— Можно просто Тина.

Ну да! Конечно Тина!

Как это он сразу не подумал! Никакие Валя, Валюша ей не подходят и близко, экзотическая Тина — имя, вызывающее у него легкий спазм внутри, ей очень шло. В ней не было ничего вычурного, нарочитого. Никаких украшений, только тоненькая цепочка с крестиком, спускающаяся в ложбинку груди, и никакой косметики.

Выразительные, светло-карие, даже золотистые глаза, тонкие брови, прямой нос с еле заметной горбинкой, красивой формы губы — не слишком пухлые, но и не тонкие. Неброская, неяркая красота, которую надо увидеть, та, которую чем больше рассматриваешь, тем больше открываешь.

Он наконец подобрал ей определение: изысканная простота!

Черт! Э-эх!

С такой бы дамочкой где-нибудь на дачке у друзей неспешно, под шашлычок познакомиться! И сразу начать красиво ухаживать, не настойчиво, но не забывая про легкий напор, молодея душой и взбодрившись инстинктами! И уж всяко не при делах скорбных и рабочей необходимости!

Опять поднялась внутри приливом морским, волной досада, которую он так старательно изгонял из себя, прячась за кружкой кофе и напускным официозом.

— Хорошо, Тина, — неласково согласился Беркутов. — Как давно вы виделись со своим мужем?

— Уточняю: бывшим мужем и к тому же гражданским — мы не были расписаны. А виделись мы две недели назад, когда он забирал свои вещи отсюда, — не меняя ровности и отстраненности тона, отрапортовала она.

— Почему вы с ним расстались?

— Хороший вопрос! Я сама себе его задаю, но несколько иначе: почему мы не расстались раньше? Артем Константинович, что произошло?

— Я объясню вам позже, ладно? Меня интересует все, что связано с вашим бывшим мужем, — позволил себе немного мягкости Артем.

— С ним что-то случилось?

— Ничего страшного. Извините, но все-таки я вынужден вас спросить: что было причиной вашего расставания?


Ей позвонила на работу Ритка.

— Тина! Мне срочно нужно твое черное платье!

— Здравствуй, Рита, я тоже рада тебя слышать, и у меня все в порядке!

— Тинка, не вредничай! У меня обалденный клиент, и он пригласил меня в шикарный кабак!

— В шикарных кабаках снимаются, а не говорят о делах. Ты вообще-то в курсе?

— Я бы хотела совместить, если получится. Для этого мне и нужно твое платье! — как на духу призналась подруга.

— Заезжай вечером и возьми, — усмехнулась ее энтузиазму Тина.

— Мне надо сейчас! У нас встреча намечена в пять. Понимаешь, в пять, очень по-деловому. Я сейчас лежу в ванне и буду приводить себя в порядок. Тиночка, пожалуйста, съезди за ним и привези мне. Очень тебя прошу! Может, это судьба!

— Боже, спаси нас от этого! Обычно все, что «может, судьба», ты посылаешь очень далеко, придав ускорение словами!

— Это ты у нас порядочная жена, а мы, одинокие девушки, ищем своего принца методом научного тыка, не ожидая милостей от природы!

— Ладно, ты там не утонешь, в ванне?

— «Ладно» — это значит съездишь или призыв заткнуться?

— Съезжу, а то, не дай бог, разрушу счастье подруги!

— Я тебя люблю! Жду!


Войдя в прихожую своей квартиры, Тина увидела туфли мужа и его портфель, примостившийся на полу рядом с туфлями, и сильно удивилась: странно, он никогда не приезжал домой днем. Вообще никогда!

Может, что-то случилось?

Тина собралась окликнуть его, даже воздуха набрала в легкие для громкого призыва, когда услышала доносящиеся из спальни непонятные звуки. Уже подойдя к двери, она обо всем догадалась, но какая-то сила — скорее всего, желание убедиться окончательно, не дав себе трусливой возможности подумать, что неправильно все поняла, — заставила ее войти в комнату!

На кровати происходил апогей «большой и чистой телесной любви» в исполнении ее мужа и ее же ближайшей подруги Людмилы.

Он скакал на ней, рвался к финалу, громко выкрикивая матерные слова. Тина столкнулась взглядом с Людмилой, лежащей под ним. И этот взгляд за секунду из откровенно чувственного превратился в испуганный и панический.

Она вышла, осторожно притворив за собой дверь, прошла в кухню, заварила себе кофе, села за стол с чашкой в руке, закурила и уставилась в окно невидящим взглядом, пытаясь разобраться в своих мыслях и ощущениях.

Надо признаться, испытывала она целый букет чувств: непонимание, жгучую обиду на Людку, какую-то брезгливость от самой ситуации, что-то еще неприятно шебуршащее в душе, но все это было второстепенным. Главным и самым сильным, удивившим откровением чувством было огромное облегчение, ощущение, что некая невероятная тяжесть, давившая на нее много лет, вдруг свалилась с плеч! И это поразило ее до глубины души!

«Я потом с этим разберусь! Я сяду и подумаю и все пойму, а сейчас мне надо выдержать разговор! Просто потерпеть немного и пережить неизбежный треп!»

Она услышала звук закрывающейся входной двери — ушла Людмила. В кухню вошел Алексей, босиком, в брюках и расстегнутой рубашке, вперед своим солидным брюшком.