– Это все из-за нее! – проорал Вася, перепрыгивая через забор. Что он собирался сделать с Курбаленко, никто так и не понял, потому что, оказавшись на дорожке, он остановился.

– Лерка, – быстро вернулся он. – Слушай, я тебе еще позвоню, ладно? Ты пока не уезжай.

Лицо Гараевой как-то странно дернулось, но отвечать она не стала.

– Погоди, Крылья Советов, а что это вы? – пошла за Крылышкиным Наумова. – Сговорились, что ли?

Васька не ответил. Махнул рукой и побежал со двора.

– Вот дурдом-то, – прокомментировала увиденное Жеребцова.

Лера попятилась.

– Подожди, – протянула к ней руки Ася. – Я сейчас все объясню.

– Не надо, – чуть качнула головой Гараева. – Я все понимаю! Я же говорила, все в порядке.

– Ничего ты не понимаешь, – заволновалась Репина.

Надо-то было сказать всего два слова, объяснить, что ничего страшного не произошло. Что она не хотела причинять Лере боль. Что все так вдруг запуталось, что она и сама не успела ни в чем разобраться.

Нужные слова, как всегда, в голову не приходили. Пауза заметно затянулась.

Еще чуть-чуть, и Гараева уйдет. Навсегда уйдет!

Но в голове было пусто, и только каким-то эхом там носились настойчивые: «надо», «надо», «надо».

Конечно, Лера не дождалась. Она потупила глаза и медленно пошла через площадку, через дорожку, к арке.

– Нет, не так! – побежала за ней Репина.

Гараева махнула рукой. Этот жест Асю остановил. Она вдруг почувствовала страшную усталость. Сколько можно бегать и волноваться? Она ведь так старалась, пыталась сделать, как лучше. И вот у нее опять ничего не получилось. Как всегда. Она ни на что не способна. У нее никогда не выходило так, как надо. И ничего она не может сделать хорошего. Ничего. Никогда!

Репиной стало так жалко себя… До слез.

– Хорошо развлеклись, – коротко улыбнулась Наташка. Теперь пришла ее очередь качаться на качелях, и старая конструкция с жалобами и стонами приняла ее вес. – Мне понравилось.

– Да ну, отстой. – Наумова заглянула в опустевший пакет из-под чипсов. – Они, что, галлюциногенов нажрались и накинулись на эту Гараеву?

– Массовый психоз – один побежал, и все побежали. – Наташка откинулась назад, держась за поручни качелей вытянутыми руками, от этого затоптанный снег, полоска асфальта, серая стена дома, темный кусочек неба, – все это опрокидывалось, а потом в обратном порядке наваливалось на нее.

– А что случилось-то? – Царькова, наконец, подобралась к остаткам многострадального торта и теперь ковыряла размазанный по коробке крем. – Почему все разошлись? Только начали…

– Торт закончился. – Жеребцова оттолкнулась еще сильнее, и двор снова опрокинулся на нее. – Светка, маленький ты торт принесла. Был бы больше, все бы остались.

В ритмичную смену картинок вмешалась посторонняя фигура, и Жеребцова резко выпрямилась.

– Что ж ты за подругой не побежала? – грубо спросила она Асю. – Она там сейчас рыдает, а ты здесь торчишь. Нехорошо.

– Где хочу, там и стою, – огрызнулась Репина, засовывая руки в карманы.

– А чего ты еще хочешь? – Качели остановились, прекратился их противный скрип. – У лучшей подруги отбить парня? Надеешься, что тебя за это похвалят?

– Что-о?! – Ася попятилась, поняв – зря она сразу не ушла. Надо было убегать следом за Крылышкиным.

– Ты думаешь, никто не видит, как ты смотришь на Быковского? – Наташка говорила спокойно и холодно. Наверное, именно так произносят слова, способные убить. – Думаешь, никто ни о чем не догадывается? – Она сунула руку в карман. К Асиным ногам упал скомканный листок.

– Что это? – поднять листок Ася не успела. Наумова опередила ее. Перед глазами мелькнул знакомый почерк.

«Павел, Павлушечка»…

Откуда?

Очень хотелось сбежать. А еще лучше – кинуться на Наташку, исколошматить ее, вырвать у Наумовой из рук листок и уйти победителем. Но ни того, ни другого Ася сделать не могла. Для того, чтобы уйти, ей не хватало смелости, чтобы начать себя защищать – силы. Эх, ей бы сейчас в какую-нибудь секцию по каратэ или тейк-ван-до! Один удар – и противники просят пощады.

– Это она ему? – Юлька выразительно сначала ткнула пальцем в Репину, а потом в сторону подъезда, где жил Быковский. – Вот это номер!

– Подруга, говоришь? – довольно ухмыльнулась Жеребцова. – Ага! С каким бы удовольствием я посмотрела, как ты пошла бы на вечеринку «червяков». Глаза-то как у тебя горели! Небось спала и видела, как стоишь рядом с Быковским. Ты же его наверняка предупредила, а? Сыграла в благородную?

– Что такое?! – Ася начала приходить в себя.

– Ну, а Рудалева, я так понимаю, ты тоже случайно каждый раз встречаешь на улице? – гнула свою линию Наташка. – Или специально? Кому еще хочешь дорогу перебежать? У кого парня отбить?

– Ты что? – Репина испугалась не на шутку. Она и не предполагала, что весь этот круговорот случайностей и совпадений можно было раскрутить в такую неожиданную сторону. – Я никого не трогала. Я ничего не хотела… – пролепетала Ася, чувствуя, что от страха у нее немеют ноги. – Он просто рядом живет!

– Какое совпадение! – широко развела руками Наташка. – А если учесть, что все мы живем в одном городе, то это вдвойне удивительно. А, Наумова?

Юлька медленно сложила доставшийся ей листок и передала подруге.

– Короче, делайте со своим Быковским что хотите, – Наташка подошла к Репиной вплотную. – Этот слюнтяй и самовлюбленный тип никому, кроме вас, не нужен. Жаль, мы ему тогда рожу не начистили, он нас опередил. Я бы с большим удовольствием посмотрела, как он дрожит и просит пощады!

– Это неправда! – вдруг выкрикнула Ася и испугалась собственной смелости. После таких слов Жеребцова могла растереть ее в порошок.

– Правда, правда, – усмехнулась Наташка, но улыбка ее тут же застыла, превратившись в неприятный оскал. – Но чтобы рядом с Рудалевым я тебя больше не видела. Поняла?

Голос Наташки звенел от возмущения, хотя внешне она оставалась все такой же спокойной.

– Он сам ко мне подходит, – буркнула Репина, чувствуя, что стремительно краснеет. Это надо же было – так попасть…

– Значит, сделай так, чтобы этого больше не происходило.

Ничего себе заявочки! Что же ей теперь – по воздуху к дому летать?

Жеребцова медленно прошлась по площадке, демонстративно пнув остатки крышки из-под торта ногой.

– Я сказала, – остановилась она уже на выходе. – Если ты меня не услышишь, тебе же хуже будет. – И она демонстративно потрясла в воздухе запиской.

В этот момент Репина в сто пятьдесят первый раз страшно пожалела, что не может быть такой же сильной и уверенной, как Жеребцова. С каким удовольствием она сейчас, беспечно помахивая рукой, прошла бы вдоль заборчика, легко ответила бы Жеребцовой в лицо, что со своими советами и записками она может катиться куда подальше – Репина сама выберет, с кем ей общаться и в кого влюбляться. Что это не ее собачье дело, с кем Ася сталкивается на улице, и если Ру нравится с ней разговаривать, то пусть он и дальше это делает. Потому что это ее выбор! И его выбор!..

От нахлынувших эмоций привычно закружилась голова. Она у Репиной часто в последнее время кружилась.

Ася оглянулась. Жеребцова с Наумовой ушли, на площадке осталась одна Царькова, собиравшая мусор после их веселого пиршества.

– Что это они все какие-то странные? – бормотала Светка, как всегда, все пропустившая. – Что Жеребцова такое несла? Она в Быковского влюбилась?

– Влюбилась, – поддакнула Ася. Ее голова сейчас была занята другим, и она даже не слушала, что говорит Царькова.

– Да ну! – Все посыпалось из Светкиных рук.

– Царькова, слушай, отстань! – отмахнулась от нее Ася и пошла домой.

Праздник, первое января, а вокруг все катится к чертям собачьим. Репина уныло брела по улице, видя вокруг веселых людей. Она же была каким-то волшебным образом отделена от них. И, наверное, впервые Ася почувствовала себя страшно одинокой и никому не нужной.

«У меня нет никого. Даже собаки», – некстати всплыла в голове фраза из мультфильма «Малыш и Карлсон».

Хотелось плакать. А еще хотелось куда-нибудь пойти, чтобы там был свет, было много знакомого народа, чтобы люди улыбались, чтобы были ей рады…

Так Репина брела и брела, даже не догадываясь, что где-то неподалеку в такой же тоске шагает Лера. Шла она, куда глаза глядят. Ноги вывели ее к лавочке, на которой, ссутулившись и повесив голову, сидел человек. Услышав шаги, человек выпрямился и слабо улыбнулся.

– Здравствуй, – негромко произнес человек, оказавшийся Павлом.

– Здравствуй, – прошептала Лера, садясь рядом. – Как твои ребра?

– Проходят.

Лера собралась с силами и спросила:

– К тебе Курбаленко заходила?.. – Она вдруг почувствовала, как меркнет ее вчерашняя уверенность.

– Пусть ходит, – слабо ухмыльнулся Павел. – Она не имеет значения.

Они посмотрели друг на друга, и у Леры на мгновение перехватило дыхание, как с ней бывало всегда, когда она видела это до боли знакомое любимое лицо.

Синяки стали бледными, припухлости от ссадины на скуле сходили, придавая и без того красивому Быковскому еще больше мужественности. Вывихнутая рука уже неплохо действовала, и Павел привычно выстукивал пальцами слышимую только им мелодию.

– Я завтра уеду, – пробормотала смутившаяся Лера. Быковский, как всегда, вел себя странно, и она не знала, что делать – то ли радоваться, что он такой, то ли расстраиваться, что она снова, как всегда, не может его понять.

– Я буду ждать, – выдохнул Павел.

И тут из Лериных глаз брызнули слезы.

– Ты не будешь ждать, – выкрикнула она. – Тебе все равно! – Ей хотелось сказать еще много обидных слов, но все они были либо слишком грубыми, либо глупыми, поэтому Гараева только глубоко вздохнула и не стала ничего говорить.

Павел поморщился, словно у него внезапно что-то заболело.

– Не надо, – негромко произнес он. – Слова все только испортят.