Я вспоминаю мамины похороны. Как перед началом службы выпила полбутылки текилы, как Саммер пришлось держать меня, чтобы я могла стоять. Настолько пьяная, что даже не заметила Матильду.

— Почему ты не подошла и не заговорила со мной? — выпаливаю я. — Все могло сложиться иначе. Я была одна. У меня не осталось никого.

Слезы катятся по лицу бабушки и капля за каплей стекают на воротник ее кремового халата.

— Я хотела, Джессика. Очень сильно хотела. Но когда твоей мамы не стало, я получила письмо от ее адвоката с распоряжением, чтобы я никогда не контактировала с тобой.

— Ну, и как ты называешь вот это? — Я указываю на нас обеих.

— Я не выискивала тебя. Ты пришла ко мне. Я не могла отказать тебе. Тебе был кто-то нужен.

— Нет, это тебе был кто-то нужен. Кто-то, кем ты могла бы манипулировать. Тот, кто занялся бы твоими счетами и твоим тупым проектом. Ну, поздравляю. Все получилось. Я напишу книгу. Твой дом будет спасен. Рада за тебя.

— Мне все это неважно. Может, так было сначала, но теперь это не так. Для меня имеешь значение только ты.

— Тот, кто заботится обо мне, не стал бы толкать на то, что произошло сегодня. Я дерьмово себя чувствую из-за того, как поступила с Лео. Мы причинили кое-кому настоящую боль.

Бабушка опускает взгляд на свои трясущиеся руки. Она и правда мучится.

Внутренности скручивает, в животе бурчит.

— Слушай… мне нужно идти.

— Куда? — испуганно спрашивает бабушка. — Половина пятого утра!

— Неважно, лишь бы подальше от тебя.

Оставляя ее за спиной, я как в тумане тороплюсь в комнату, хватаю телефон и трясущимися руками, едва попадая по кнопкам, набираю первый номер, всплывший в памяти.

После четырех гудков следует ответ.

— Алло?

— Могу я остаться у тебя на ночь? — спрашиваю я без предисловий.

— Да. — Просто и коротко. — За тобой нужно приехать?

— Нет, не нужно. Я вызову такси.

Я быстро звоню в такси, забираю ноутбук, надеваю кроссовки и, проносясь мимо громко рыдающей бабушки, выбегаю на улицу, чтобы подождать машину, которая отвезет далеко отсюда.

Стоит только переступить порог дома, и я наконец даю волю слезам, что сдерживала последние десять лет.

 

Глава тридцать четвертая

Разочарование неотвратимо в этой жизни. Но Достойная Женщина может перенести почти все, терпеливо и стоически переждав шторм.

Матильда Бим, «Как быть Достойной Женщиной», 1959

Плакать довольно странно. Это похоже на «Принглс» — начав, ты не можешь остановиться. И я в прямом смысле слова не могу остановиться.

Таксист достаточно вежлив, чтобы сделать вид, будто не слышит моих рыданий, шмыганий и завываний, доносящихся с заднего сидения. У меня даже нет салфеток, так что я утираюсь рукавом халата, который теперь в отвратительном состоянии.

Глаза заволакивают все накатывающие слезы, я выхожу из такси на Эдвард Стрит, в Бэйсуотер, где меня у входной двери ждет Джейми, укутанный в синий купальный халат. Он смотрит на меня с ужасом: я в халате, кроссовках, ковыляю к нему, едва способная стоять из-за жутких рыданий.

— Джесс? Тебе больно? — спрашивает он, заводя меня внутрь. — У тебя что-то болит?

Да. О да!

— Прости-и-и-и-и, — выдавливаю я дрожащим голосом. — У меня правда была к-кошмарная ночь, и я не плакала д-д-десять ле-е-е-е-ет, так что слез скопилось мно-о-о-ого, и это бе-е-е-есит.

Мы заходим в чистую, скромно обставленную комнату, темную из-за задвинутых штор.

— Садись, — говорит Джейми, указывая на мягкий, кажущийся удобным диван. Пойду поставлю чайник.

Я плюхаюсь на диван и на журнальном столике замечаю упаковку бумажных платков. Хватаю целую коробку, ставлю ее на колени и вытаскиваю сразу кучу бумаги, чтобы вытереть повлажневшее от слез лицо. Повторяю действие по необходимости, и вскоре платки заканчиваются.

— Принеси туалетную бумагу, — кричу я Джейми, находящемуся на кухне.

Джейми выходит из кухни с двумя чашками чая, над которыми поднимается пар, и рулоном бумаги подмышкой. Он спотыкается о край ковра и проливает чай себе на обнаженные ноги.

— Ай.

Он передает мне одну из чашек, и я делаю большой глоток. Слезы катятся так быстро, что одна за другой капают в чай. Поставив кружку на журнальный столик, я забираю у него рулон и бумагой промокаю лицо.

— Прости, — выдыхаю я, трясясь, — что разбудила тебя. Я не знала, кому еще позвонить.

— Не беспокойся об этом. — Он пожимает плечами, садится рядом, двумя руками сжимает чашку и зевает. — Итак, хочешь рассказать, что случилось?

Я киваю и глубоко вдыхаю. Затем рассказываю Джейми всю жалостливую историю.

Спустя рулон туалетной бумаги, еще три чашки чая и полтора часа Джейми знал все: о моей маме, об отце, которого, как я только что узнала, зовут Томас Труман и который может не знать о моем существовании и о бабушкиной лжи. Потом я рассказала о бале, о том, как Лео узнал о проекте, как признался мне в любви. Я опустила момент, что, возможно, тоже его люблю. Когда я закончила, лицо раскраснелось от слез, а нос полностью забился.

— Что мне делать? — интересуюсь я у Джейми. — Я не хочу все это чувствовать. Я всю жизнь защищала себя от подобных чувств. Как мне остановить это? Мне нужно перестать плакать. Ненавижу слезы! Я Гвинет Пэлтроу!

— Просто расслабься. Ты перестанешь плакать, когда будешь готова.

— Что? — ужасаюсь я, а по щекам текут свежие дорожки слез. — И все? Мне просто нужно дождаться, когда оно пройдет само? Да у меня будет обезвоживание!

Джейми мягко улыбается, поднимается и протягивает мне руку.

— Идем.

— Что? Куда?

— В постель.

Я впериваюсь в него взглядом. Я знала, что он похотливый, но хотеть секса после всего, что я рассказала?

— Спать, — добавляет он, обратив внимание на мое недовольство. Он зевает, я подхватываю, и мой рот сонно раскрывается.

— Ух, — ворчу я.

— Ты ничего не сможешь решить, пока не выспишься, — нежно сообщает Джейми.

Я киваю, тру нос, следую за ним по коридору и поднимаюсь по ступенькам, застеленным бежевым ковром. Из одной из комнат доносятся звуки скрипящей кровати вперемешку со сдавленными вздохами и стонами.

— Соседи, — кривится Джейми. — Иногда они рано встают. Идем, у меня есть беруши.

Комната Джейми просторная и убранная, в ней полы из светлого дерева, и в стеллажах полно медицинской литературы. Похоже на спальню студента, и полагаю, так и есть. Над рабочим столом я замечаю много фотографий. На фото Джейми с семьей и с друзьями, на паре из них он с племянником Чарли. В животе чувствую спазм от жалости к себе. Интересно, каково это — расти вот так. Окруженной нормальной, любящей, заботливой семьей.

Джейми скидывает халат, под ним на нем клетчатые боксеры и серая футболка с надписью «Базинга»65. Он забирается в кровать, а я подползаю к нему, подмечая, что одеяло приятно пахнет стиральным порошком. Я прижимаюсь к Джейми, и он обнимает меня. Очень удобно и безопасно. Почти сразу у него встает.

Я отдергиваюсь и поворачиваюсь к нему.

— Джейми! — ругаюсь я, морща нос. — Немного неуместно, не находишь?

— Прости, — отвечает он. — Естественная реакция.

Я фыркаю и разворачиваюсь обратно, прижимая голову к подушке.

— Разве что… это не поможет тебе, — добавляет он.

Он прав. Вероятно, это помогло бы мне. С Джейми все легко. Нет странных чувств, никакого колотящегося сердца, никаких сомнений. Никакой… любви.

— Спасибо, док. Но я просто хочу поспать.

Джейми приближается ко мне и целует в затылок. Протягивает пакетик с кислотно-желтыми берушами, и я тут же вставляю их в уши, чтобы не слышать шум, издаваемый его влюбленными соседями. Меньше чем через тридцать секунд я отключаюсь.

Следующим утром я просыпаюсь от звонка мобильного телефона. В горле болезненно дерет, в голове бьют барабаны. Ощущение, будто у меня паршивое похмелье, но я почти не пила. Я поворачиваюсь, но Джейми уже поднялся. Я хватаю телефон с прикроватного стола. Это Валентина. Наверное, звонит, чтобы узнать, как прошел бал. Черт.