На этой ноте я выбежала из комнаты и из дома. На метро поехала к дому Тома. Открыл Джон. При виде меня черты его лица исказились. И он передал мне записку. От Тома. Я пыталась открыть конверт, но руки тряслись так сильно, что Джону пришлось это сделать за меня. Записку даже не стоило убирать в конверт. В ней было простое «Прости».

Я спросила Джона, куда уехал Том, но он ответил, что понятия не имеет. Как только я могла быть такой долбаной идиоткой?

Дневник Роуз Бим

10 Июля 1985

Я отправилась в театр, чтобы поспрашивать, знает ли кто, куда уехал Том. Похоже, на прошлой неделе он позвонил сообщить об отказе от должности, и все расстроены тем, что он их кинул. Они и половины не знают.

Дневник Роуз Бим

12 Июля 1985

Я пробыла в постели два дня кряду и только сейчас перестала плакать. Думаю, у меня просто закончились слезы. Мама продолжает стучаться в дверь, пытаясь принести еды и теплого молока, но я каждый раз посылаю ее нахрен. Прежде я никогда не сквернословила перед родителями. Но теперь мне плевать. Они больше ничего не значат для меня. Я хочу сказать ей, что она наделала. Что я беременна, и это ребенок Тома, и что она разрушила все. Но она даже не заслуживает знать. Папа не заслуживает знать. Они ядовитые, старомодные и жестокие… И Том… Я дурила сама себя.

Мне нужно убираться отсюда. На моем счету есть три тысячи фунтов. Я уеду завтра. Здесь со всем кончено. Они никогда не узнают о моем ребенке. Никогда.

Дневник Роуз Бим

15 Июля 1985

Это будет моя последняя запись. Я собираюсь выбросить дневник. Собираюсь выбросить их все… Не хочу, чтобы что-то напоминало мне о такой жизни. С меня хватит, я не вернусь. Прощай.

Роуз х

За чтением маминых дневников я провожу два часа, и не могу поверить в то, что читаю. Вот как разбилось мамино сердце? Этот мужчина, мой отец, использовал ее и оставил?

Слова расплываются перед глазами, когда я понимаю, что произошло. Он вообще знает о моем существовании? И бабушка. Она и дедушка Джек заплатили Тому, чтобы тот бросил маму. Из-за из снобизма. Потому что у Бимов есть репутация. Это кошмарно. На меня накатывает волна жалости. Неудивительно, почему мама не верила людям, совсем не удивительно, почему она была такой угнетенной и так страдала. Люди, которых она любила и которым верила больше всего на свете, обманули ее.

Пока я убираю дневники обратно в сундук, сердце часто колотится в груди. Подняться сюда было плохой идеей. Что я хотела найти? Почему решила забраться сюда именно сейчас, после всей сегодняшней драмы? Господи, моя жизнь — череда гребаных неверных решений.

Как же я зла. Зла на себя. На бабушку. Теперь ясно, почему она была так уклончива. Естественно, она не хотела, чтобы я знала, что маме разбил сердце не какой-то мужчина. Это была она. Она и Джек. Так вот что она имела в виду, когда говорила о том, что сможет «реанимировать себя». Она считала, что, приняв меня, все исправит.

Адреналин мчит по моему телу, вызывая чувство, словно я сейчас взорвусь. А ведь я думала, что бабушка и правда хорошая. Ощущала удовлетворение оттого, что она гордилась мной.

Я неосознанно тереблю рукава халата и наблюдаю за блестящими на свету пылинками, кружащими вокруг и будто никогда не приземляющимися на пол. Я думаю о маме. О взрослении в окружении тех, кто не хочет обнять, не хочет поговорить о любви, о пролитых слезах, о жизни в четырех стенах. Вспоминаю сидение на полу в библиотеке, когда позвонила Пэм, чтобы сообщить, что мама не нашла в себе сил жить дальше.

Бабушка лгала. И лгала по-крупному.

Спускаясь с чердака, я больше не таюсь, как по пути наверх, и наступаю не на одну скрипящую ступеньку, а на три. Из своей спальни выплывает бабушка, ее седые волосы взъерошены, а на бледном морщинистом лице испуг. Когда она понимает, что это всего лишь я, а не грабитель, то испытывает облегчение.

— Ох, Джессика, ты так меня напугала! Боже мой, как прошел бал? Ты хорошо провела время? — Вдруг она осознает, где я только что была. — Стой… что ты делала наверху? Я говорила тебе не…

— Ты врала мне, — перебиваю я ее, сходя с лестницы, мой голос дрожит. — Ты позволила мне думать, что не имела отношения к тому, почему мама была такой несчастной. Но во всем была виновата именно ты. Ты и Джек.

Бабушка легко покачивается.

— Это не то…

— Я только что прочла ее дневник! Она была влюблена, по-настоящему влюблена, нашла родственную душу, и лишь потому, что он не подходил под ваши стандарты, ваши драгоценные гребаные стандарты Бимов, вы заплатили ему, чтобы он бросил ее. И она так и не оправилась.

— Боже милостивый, — шепчет бабушка, ее нижняя губа начинает дрожать. — Я собиралась сказать тебе…

— Правда что ли?

— Да! Собиралась объяснить все. Когда проект был бы окончен.

— Ах, ну да, твой драгоценный проект. Ну, поздравляю! Лео признался мне в любви, так что, знаешь, гип-гип ура. Вот только он узнал, как мы обошлись с ним, как мы лгали ему, и это опустошило его. Мне не следовало верить тебе.

Бабушка заламывает руки.

— Когда она ушла, Томас вернулся.

Я моргаю.

— Что?

— Он вернулся через четыре дня, чтобы вернуть деньги. Он сказал нам, что любит Роуз и понял, что совершил ошибку. Твой дедушка отослал его прочь. Он солгал, что Роуз решила уехать и теперь живет с семьей в Нью-Йорке, и чтобы Том не смел даже на пороге нашем появляться. Я чувствовала жутчайшую вину.

В горле возникли болезненные ощущения. Я не понимаю, в чем дело.

— Мой отец вернулся, а ты так ей и не сказала об этом? — шепчу я, не веря своим ушам.

Бабушка начинает рыдать. Ненавижу это. Первым порывом было успокоить ее, но она этого не заслуживает. Из-за ее снобизма моя мать всю свою жизнь считала, что человек, которого она любила, взял деньги, чтобы бросить ее. А он так не поступил. Может, если бы она знала, она бы не…

— Джек запретил мне. Он был моим мужем. Мне следовало слушаться его.

— Она была беременна, ради всего святого!

— Когда мы отсылали Тома, то не знали этого. Я узнала об этом только тогда, когда обнаружила дневники Роуз в развязанном мусорном пакете за мусорными баками. Уже было слишком поздно.

Я провожу руками по своим волосам. Просто не могу поверить.

— Она всю жизнь верила в ложь. Это уничтожило ее!

— Я знаю, и я сожалею, — выдавливает сквозь слезы бабушка. — Мне казалось, я знаю, что для моей дочери лучше. Если бы она следовала моим советам, то, прежде всего, не связалась бы с таким ненадежным человеком. Забеременеть вне брака!

Я качаю головой.

— Ты невероятна, — выплевываю я, выпрямляясь. — Я знала, что ты старомодная, но это уже чересчур. Как ты только не видишь, насколько это чудовищно и осуждающе?

Глаза начинает щипать. Мне нужно убираться отсюда.

— Об этом я жалею больше всего, — тихо признается бабушка. — Джек разрушил все. После побега Роуз он стал много пить, потерял контроль над «Дилайтексом», удача отвернулась от нас, он стал холодным и отстраненным. Она ушла с его внуком, оборвала все связи, отказалась говорить с нами… меня это потрясло, но его — убило. Меньше чем через два года у него случился сердечный приступ. Поверь мне, я чувствую вину каждый день своей жизни. Я выследила Роуз после смерти Джека. Нашла вас обеих в крошечном домике в Манчестере. Когда я явилась, она кричала и бросалась на меня. Сказала, что если я люблю ее, то больше никогда не должна с ней связываться. Что мне оставалось, Джессика? Я не знала, что делать. Потому я постучалась в двери твоей соседки…

— Назойливой миссис Фарревэй? — шепотом уточняю я.

— Да, миссис Фарревэй. И предложила платить ей, если она будет посылать мне ежемесячный отчет о том, как вы справляетесь. Так я и узнала, что Роуз… что она… — Бабушка теряет самообладание, на ее лице проступает расстройство.

Я пытаюсь сглотнуть, но мешает огромный ком.

— Если ты знала, что она умерла, то почему не пришла на похороны? — спрашиваю я сорвавшимся от боли голосом. — Почему не пыталась найти меня?

— Я была на похоронах.

— Что? Ты врешь. Тебя там не было.

— Я была, Джессика. Стояла сзади, за другими гостями. Видела тебя с твоими друзьями. Ты была… в неважном состоянии.