Твою мать. Он знает только то, что я не та, за кого себя выдаю. Мне нужно прояснить ситуацию.

— Все было ради книги, — произношу я тихо и смущенно.

Его глаза расширяются от ужаса.

— Что?

— Мы хотели написать книгу о том, что советы моей бабушки, написанные в пятидесятых, сработают и сейчас. И… чтобы испробовать их, мы выбрали тебя.

— Кто — мы? — спрашивает он с испугом.

— Эм, я, моя бабушка и… Валентина Смит.

Он моргает.

— Твоя бабушка? И Валентина? Моя бывшая. Она подтолкнула тебя к этому? Какого хера, в чем дело? — Он сжимает голову руками.

— Я не думала, что ты влюбишься в меня! Ну, в Люсиль. Валентина сказала, что ты подлый бабник!

Лео качает головой.

— Какого хрена? Это клиника. Я же сказал тебе, что сожалею о том, как обходился с бывшими. Я извинялся перед Валентиной сотни раз. Когда мы впервые переспали, я сказал ей, что не настроен на серьезные отношения, что я вижусь с другими. Но она все равно злилась, когда я не захотел остепениться. Мне было паршиво из-за того, что я обидел ее, я просил прощения миллион раз, но ей это было не нужно, она называла меня злодеем. Я не злодей. Я этого не заслужил!

— Я не знала, что ты извинялся, — протестую я. Валентина опустила этот момент. Я тянусь, чтобы коснуться его, но он отмахивается от меня, словно от мухи.

— Поверить не могу, что ты приняла участие в гребаной мести надо мной.

— Это была не месть, — отрицаю я отчаянно. — Я не думала, что правда понравлюсь тебе…

Его голос ломается:

— Ну так, понравилась.

— Боже, Лео, ты мне тоже понравился, — говорю я молящим голосом. — Даже больше, чем просто понравился, но, Лео, все сложнее. Я никогда…

— Выметайся, — перебивает меня Лео, черты его лица окаменели, а в его обычно веселых глазах пустошь и сталь.

— Просто дай мне объясниться, — предпринимаю я попытку. — Думаю, я, скорее всего, влю…

— ПОШЛА ВОН! — Он перегибается через меня и открывает дверь машины. — Прошу, Люси… Черт, то есть, как бы тебя ни звали.

Я медленно киваю и забираю сумку оттуда, где ее бросила.

— Прости меня, — шепчу я, выбираясь из машины. Я поворачиваюсь, чтобы сказать что-то еще, что могло бы спасти ситуацию, но Лео успевает захлопнуть дверь. Он исчез.

Потрясенная, я, шатаясь, возвращаюсь в фойе церкви. Ощущение такое, словно я иду под толщей воды.

— С тобой все в порядке? — интересуется Гэвин, завидев меня. — Ты белая как смерть.

Его голос звучит глухо и как будто издалека.

— Все в норме. — Я сглатываю, вытаскиваю телефон и вызываю такси. — Просто хочу домой.

Пич спит всю дорогу обратно. Гэвин, окончательно отрезвевший, снова становится стеснительным, но продолжает приглядывать за Пич.

Высадив Гэвина у его дома, мы едем обратно до Бонэм Сквер. Я не могу выбросить Лео из головы. Выражение его лица. Говорящее о том, что его предали. Не думаю, что когда-то это забуду.

Когда мы вернулись домой, бабушка уже спала. Я знаю, что Пич будет расстроена, если бабушка увидит ее в таком состоянии, потому помогаю ей подняться по лестнице так тихо, как только могу, и увожу в свою комнату. Заставляю ее выпить кружку воды, помогаю переодеться в ночнушку и отправляю в постель, поворачивая на бок.

Сама ложусь рядом. Она бормочет что-то похожее на «прости».

— Не волнуйся, все будет хорошо, — шепчу я, убирая волосы с ее лица.

Но я лгу. Потому что правда заключается в том, что я не думаю, будто все будет хорошо.

 

Глава тридцать третья

Каждой Достойной Женщине стоит выбирать партнера либо своего происхождения, либо лучшего, и обязательно образованного. Это человек, с которым вам жить и растить детей. Он должен уметь заботиться о вас, иначе вы будете обречены на борьбу за существование и достаток.

Матильда Бим, «Как быть достойно невестой», 1956

Я не могу заснуть.

Как только засыпаю, то думаю о Лео, сердце начинает болеть, и я просыпаюсь. Если меня будит не это, тогда это делает Пич, вертясь на кровати и ударяя по лицу рукой.

Со вздохом я выбираюсь из-под одеяла, меряю шагами комнату и пальцем ноги натыкаюсь на острый осколок.

— Ай! — шиплю я, хватаюсь за ступню и скачу. Я вынимаю осколок из ноги. Это кусок фарфора, который остался после того, как племянник Джейми уронил Фелисити.

Я окидываю взглядом остальных кукол. Маминых кукол. Интересно, мама постоянно чувствовала ту боль, что чувствую сейчас я? Это она довела ее до грани?

Проверяю время на айфоне. Два часа.

Накинув халат, я крадусь к месту, где должна быть лестница на чердак, наверху вижу дверцу и замечаю небольшую свисающую веревку. Встав на цыпочки, я тяну за нее так медленно, как только могу, чтобы спустить деревянную лестницу максимально бесшумно.

После шага на первую же ступеньку раздается громкий треск. Я застываю. Если бабушка застукает меня после того, как велела не соваться туда, у нее будет приступ праведного гнева, а сегодня катастроф было достаточно, спасибо.

Спустя тридцать секунд, когда становится ясно, что бабушка не слышала треск, и я в безопасности, я аккуратно преодолеваю остальной путь, забираюсь на чердак и закрываю дверцу в потолке за собой. Я сразу же чихаю. Ух, здесь невероятно пыльно, невозможно дышать!

Дотягиваясь до ближайшей стены, я нащупываю выключатель и тут же нажимаю на него. Чердак освещается ярким светом голой лампочки, свисающей с балки под потолком. Я качаю головой, моему взгляду открываются коробки, игрушки, бумаги, старые призы и книги, очень много книг. На чердаке пусто, черт подери. Бабушка откровенно лгала. Я хватаю приз, балансирующий на открытой картонной коробке, и читаю надпись.

Кенсингтонское соревнование юных танцоров балета. Победительница — Роуз Бим.

Затем поднимаю старый школьный блейзер с вышивкой на воротнике.

Собственность Роуз Бим, класс 4 «блу»64.

Ого. Это все мамины вещи! Неудивительно, что я ничего не нашла в доме — они все свалены здесь!

Открывая странные коробки, я яростно копаюсь в них. Здесь школьные отчеты, подписанная театральная программка с «Ромео и Джульетты», кассеты, наполовину использованные бутылочки духов и несколько рекламных листовок о клубе, называющемся «Печальная канарейка».

Затем под бирюзовым полосатым одеялом замечаю огромный черный сундук, задвинутый в темнейший угол чердака. Я пробираюсь к нему, заглушаю очередной чих и перемещаю пару мишек Тедди, упавших мне на голову с поверхности картонной коробки. Усаживаясь перед сундуком со скрещенными ногами, я сдергиваю одеяло, комкаю его и отбрасываю в другой конец чердака. После чего медленно поднимаю крышку.

Внутри полно конвертов и папок, старых журналов и писем. Вскоре я обращаю внимание, что под бумагами зарыта маленькая кучка блокнотов с красочными, пестрыми обложками.

Нахмурившись, я беру самый верхний блокнот и открываю его.

Первая страница исписана размашистыми закорючками, выведенными жирными чернилами синего цвета, которые часто приобретают для перьевых ручек. Почерк я узнаю сразу же.

Это почерк мамы.

Дневник Роуз Бим

Руки начинают трястись.

Дневник Роуз Бим

9 Июля 1985

Не могу писать четко, очень сильно трясутся руки. Черт подери. Мне нужно дышать, но я не могу вдохнуть.

Только что была внизу, когда меня позвала мама. Она сидела в гостиной с папой, и оба они выглядели чрезвычайно серьезными. Я подумала, будто они хотят сообщить мне, что кто-то умер. Но прежде, чем я успела спросить, кто, папа велел мне сесть. Затем он сказал, что я больше не увижусь с Томом. Сначала я засмеялась, решив, что он выдал одну из своих глупых шуток, но потом мама начала плакать, и до меня дошло, что он говорит серьезно. Папа рассказал, что он попросил одного из своих друзей разузнать о Томасе Трумане, и тот выяснил, что Том — известный игрок с ворохом долгов, и что он, без сомнений, использует меня ради денег. Я заявила папе, что он смешон, потому что знаю о карточных играх Тома и знаю, что он любит меня, и это настоящая, истинная любовь. Том вернул мне каждое пенни, что я одолжила ему, это я родителям и сказала.

И тогда папа сказал мне худшее из того, что человек вообще может сказать. Он рассказал, как прошлой ночью ходил повидаться с Томом у него дома и предложил ему двадцать тысяч фунтов, чтобы Том уехал из Лондона и больше не искал встречи со мной. Согласно словам отца, Том взял их без колебаний. Я не верю этому. Не могу поверить. Папа возмутился, что они потратили на меня кучу времени, сил и денег, чтобы дать мне правильное воспитание только для того, чтобы я вышла замуж за тунеядца, охотника за семейными деньгами, и скандалом вроде этого разрушила репутацию, создаваемую с таким трудом. Мама потянулась, чтобы обнять меня, но я оттолкнула ее. Как она допустила подобное? Она просто сидела с папой и соглашалась с каждым его словом, как делала каждый чертов раз.