Бабушка решила потратить весь день, чтобы преобразить меня. Вообще, я люблю преображения, особенно в молодежных фильмах восьмидесятых, когда смена образа включает в себя перманент, но сейчас я встревожена. Мне не хочется меняться, в моей внешности и так все прекрасно, ну, я так полагаю. Но это необходимость, потому я соглашаюсь принять изменения, как женщина.

Мою трансформацию мы начинаем с того, что бабушка по-доброму обозвала «бардаком на голове», то есть с волос. Они с Пич затаскивают меня в огромную бабушкину ванную комнату с громадным голливудским зеркалом, на раме которого красуются круглые лампочки, и на нас падает их яркий будуарный свет. Я смотрю на свои длинные накладные пряди платинового цвета и чувствую, как сердце обливается кровью. Мне нравятся мои настолько-белые-что-почти-отдают-голубизной волосы: люди без проблем находят меня в толпе, а солнце, отражающееся от моих прядей, создает вокруг меня некое сияние. Я буду скучать по этому. Но как бы то ни было, впадать в бешенство я не стану. Ни одна участница «Топ-модель по-американски», вышедшая из себя в день преображения, не выиграла шоу. Тайра34 никогда не забывает подобных выходок.

Пич роется в пакете с покупками и выуживает из одного набор для домашнего окрашивания. После вчерашних дебатов мы пришли к решению превратить меня в «клубничную блондинку». Бабушка боролась за возможность сделать из меня брюнетку, потому что в молодости у нее был именно такой цвет волос, и ей казалось, что так я бы приобрела классическую внешность (что бы это ни значило), но я отказалась. Я не была брюнеткой с тех пор, как мне было семнадцать, и ни в коем случае не собиралась возвращаться к той жизни. Ни за что. Так что, «клубничный блонд» стал неким компромиссом и достаточной сменой имиджа, чтобы замаскировать меня от Лео Фроста.

Втроем мы начинаем избавляться от моих нарощенных волос, размягчая фиксирующие крепления ацетоновым раствором, купленным Пич в городе. Мне грустно смотреть, как мои волосы оказываются в мусорном ведре. Я потратила на эти великолепные пряди какой-то незнакомки зарплату за несколько месяцев. Когда Пич и бабушка закончили, на их лицах появилось выражение отвращения, к их пальцам прилипли капсулы с клеем. Должна признать, это довольно противное зрелище, но никто не должен был видеть этот процесс. Нарощенные волосы — дело личное.

Они обе суетятся, натягивают плотные резиновые перчатки и смешивают краску. Аккуратно наносят смесь мне на голову и растирают ее. Я смотрю на наши отражения и задаюсь вопросом, как меня угораздило очутиться в такой странной ситуации с этими чудными людьми, трущими мою голову с таким энтузиазмом? Это сколько же раз я повернула не туда, чтобы дойти до такого?

— Думаю, ты глянула главу о том, как заводить знакомства с мужчинами? — мягко спрашивает бабушка, избегая моего взгляда в отражении зеркала.

Если глянуть означает бегло пролистнуть, чтобы продемонстрировать книгу Джейми и отбросить ее подальше, прежде чем тот заберется на меня, то да. Глянула.

Я киваю.

— Хорошо. Хотя бы это хорошо.

Бабушка улыбается, и острое чувство вины пронизывает мою грудь. Нужно запомнить прочитать эту главу перед выходом. В обычной ситуации я бы написала напоминание на руке, но рядом нет ручки. Я хватаю айфон из кармана халата, открываю приложение «Заметки» и создаю новый документ под названием «ФРОСТ». В нем я пишу: «НАПОМИНАНИЕ ДЛЯ ДЖЕСС: Прочти главу о знакомствах с мужчинами».

Краска смыта, атмосфера в ванной накалена из-за предвкушения. Пич сушит мои волосы старым серовато-зеленым феном, и я смотрюсь в зеркало. Я рыжая как никогда. Цвет не яркий, золотисто-оранжевый. Он выгодно подчеркивает мои карие глаза и подходит моему фальшивому загару. Мне нравится.

Бабушка поворачивается к Пич.

— Скорее всего, загар нужно смыть.

Что?

— Не-е-е-е-е-е-ет! — кричу я с шотландским акцентом. — Ты можешь отнять мою свободу, можешь отнять мои волосы, но ты не отнимешь мой загар!

Пич тихонько посмеивается, пока бабушка неодобрительно качает головой, ее глаза широко распахнуты, а рот приоткрыт.

— Вот дела, — ворчит она. — Своеобразная девчонка.

Они не могут отнять мой загар! Загар делает меня мной. Если вы попросите кого-то описать меня одним словом, вам ответят: «Одного слова недостаточно! У меня есть три слова, и это Гребаный Золотисто-Коричневый».

Я строю грустное лицо, пока Пич уносится из ванной, чтобы вернуться с упаковкой лимонов, размахивая ею как оружием. Я все знаю о лимонах. Они убийцы загара.

— Пожалуйста, разоблачись, Джессика, — командует бабушка, прося меня раздеться.

Я угрюмо пожимаю плечами, сбрасываю халат и откровенно игнорирую резкий вздох бабушки, когда та видит мой серебристого цвета лифчик и бирюзовые трусики из другого комплекта, на которых лиловыми стразами на заднице выведено слово «Сочная».

Я улыбаюсь ее впечатлительности. Она стремительно отводит взгляд и торопится покинуть комнату, бормоча себе под нос что-то о сочетающемся нижнем белье.

Пич выжимает лимонный сок на мочалку и начинает тереть ею мои ноги и руки. Ай. Участок за участком мой волшебный загар исчезает на глазах. Прощай, безупречный загар. Я претерпеваю лишение.

— Я-то думала, что мы станем подругами, — шиплю я Пич, пока она своим дурацким лимоном делает меня все более и более прозрачной.

— Ты будешь выглядеть прекрасно, подожди и увидишь, — пищит она, оттирая мои лодыжки. — И, Джесс… говоря о дружбе… — Она прекращает натирание и смущенно поднимает взгляд. — Во многих фильмах я видела, как девушки часто проводили время вместе, смотря фильмы, чтобы сблизиться. Они ели попкорн, пили вино, делали маски и все в таком духе. Я тут подумала, что, когда ты вернешься, мы могли бы вместе посмотреть диск…

— Конечно. — Я пожимаю плечами. — Звучит круто. Я люблю смотреть фильмы.

Пич улыбается и краснеет, протягивая мне полотенце, чтобы я стерла кусочки лимона, оставшиеся на теле. Бабушка возвращается с тремя кусками ткани и чехлом для одежды.

Я подхожу поближе и замечаю, что ткань в некотором роде похожа на нижнее белье.

— Белье? Какого лешего? — Я хватаюсь за ягодицы, сжимая свои супер-крутые «Сочные» трусы. — Разве смысл не в том, чтобы я была скромной? Лео Фрост никогда не должен видеть мои трусики!

— Джессика, — произносит бабушка успокаивающим тоном, будто собираясь предложить мне великолепную сделку. — Нижнее белье — это мода под модой. Они рисуют твой силуэт.

— Мой силуэт? А что с ним не так?

Бабушка окидывает меня взглядом и поджимает губы.

— Ты немного крепкая. Думаю, все из-за бега. Мне бы хотелось, чтобы твои изгибы стали мягче, округлее. Это… — она поднимает эластичную кремовую вещь, похожую на утягивающую юбку, — корсет «Спирелла 206». Он сгладит твои формы и подтянет ягодицы. А это… — она протягивает мне что-то, похожее на очень широкий пояс, — утягивающий корсет. Он создаст иллюзию выраженных изгибов, сделав твою талию шестидесятисантиметровой. — Бабушка говорит все это так просто, будто не предполагает нечто анатомически невозможное. — У меня в день свадьбы талия была шестьдесят сантиметров, — добавляет она гордо.

— Ага, ну, у Кайли Миноуг талия пятьдесят восемь с половиной сантиметров, — парирую я. Так-то.

— Вообще-то, шестьдесят один, — сразу же отвечает бабушка.

Вот откуда она это знает?

Я надеваю утягивающую юбку и обреченно наблюдаю за тем, как Пич и бабушка с явным усилием натягивают ее на мои бедра. Когда она наконец оказывается на месте, бабушка берет корсет и обхватывает им мою талию.

На самом деле, немного туго. То есть очень туго.

— Твою мать! — воплю я, когда они дергают корсет, и я понимаю, что у меня против воли отобрали возможность дышать. — Мне казалось, ты сказала, что мне нужна иллюзия более выразительных изгибов, — возмущаюсь я, превозмогая боль. — Он их крадет!

— Достойная женщина не использует вульгарные слова, Джессика, — обращается бабушка ко мне терпеливо, утягивая корсет. — Тебе придется привыкнуть. Оно будет того стоить. Красота часто требует жертв.

При других обстоятельствах я бы согласилась — клей для накладных ресниц попадал мне в глаза больше, чем один раз, — но сейчас мне кажется, что это неправильно.

— Теперь мы закрепим его сверху, — говорит бабушка, задыхаясь и силясь дернуть и затянуть корсет сильнее. — Пич, мне понадобится твоя помощь. Нужно немного туже.

— Закрепите? Туже? Он еще не застегнут? Ох, господи.

— Если бы у нас было больше времени, ты бы попрактиковалась, чтобы твои ребра привыкли к давлению.

— Ух. Вот именно такого рода дерьмовые ограничения много говорят о том, почему я так рада быть современной женщиной. Мне не нужно носить что-либо, к чему моим ребрам приходилось бы привыкать.

Я чувствую, как бледнею, когда бабушка и Пич утягивают и застегивают корсет, придавая моему телу форму, которой у него не должно быть.

— И лифчик тоже? — раздражаюсь я, когда бабушка протягивает мне последний кусок ткани — странный, вроде как заостренный лифчик. — Естественно, он ни за что не будет таким же удобным, как мой? — Я имею в виду мой чудесный бюстгальтер с пуш-апом, благодаря которому создается впечатление, будто приподнятый холмик Гарри и его брат-близнец уютно устроены в чашках.

— Это не просто лифчик, — отвечает бабушка, и я ее слышу нечетко, как женщину, что озвучивает рекламу магазина «Маркс и Спенсер». — Это оригинальный заостренный бюстгальтер фирмы «Дилайтекс».

— Звучит опасно, — ворчу я, все еще вертясь из-за боли в ребрах.

— Он прослужил мне много лет, — говорит бабушка, и на ее морщинистом лице мелькает счастливое ностальгическое выражение.

Это лифчик бабушки? Фу. Нет. Я так не могу.

— Ты даже не знаешь, подойдет ли он! — протестую я, пожирая глазами странный конусообразный лифчик с ужасом.