— У тебя прелестный дом, — произношу я с самой ясной и присущей милой внучке улыбкой. — Обставлено все продуманно. — Я оглядываюсь вокруг и на стене замечаю портрет величественной женщины, по-королевски сидящей рядом с далматинцем. — Мне нравится эта картина. — Я указываю на нее. — Что за роскошная девушка! О, эти скулы. Великолепно. Прямо-таки копия Киры Найтли!

— Это мой отец. Твой прадедушка.

— О, боже мой, прости. Такие скулы… я подумала… — Я глотаю слова, а лицо заливает краска. — Что у тебя за книга? — Я ловко меняю тему, подмечая книгу в твердой обложке на ее стороне стола. Хорошая старая книга — всегда безопасный выбор.

Я присматриваюсь и поднимаю ее. «Любовник Леди Чаттерлей». В голове сразу же возникает образ задницы Шона Бина.

— О-о-о, пикантненько, — говорю я, странно растягивая слова, из-за чего звучу немного пошло. Ух!

Я кашляю.

— Мне нравится читать, знаешь ли. Наверно, пошла в свою семью! Я читаю все. Не только книги. Также газеты, журналы, рекламные листовки, постеры… эм, поздравительные открытки, дорожные знаки, опять же, книги. Мысли. Ха-ха. Я шучу… шучу ли я?.. — У бабушки падает челюсть. Я снова прочищаю горло. — Да, да… читаю, читаю, читаю, в этом вся я! Меня с тем же успехом можно называть Джессика Бим Читающая Машина. Или Джессика Бим Мадам Много Читаю. Эм. Типа того, в общем… ох…

— Ох, дорогая. — Глаза бабушки снова наполняются крупными слезами. — Я верю, что у тебя сейчас некий эмоциональный кризис. Это не удивительно, учитывая… — Она хлопает своими костлявыми руками. — Где твой муж, Джессика? Где он, когда должен помогать тебе? — Она неистово осматривает комнату, словно этот самый муж магическим образом может внезапно выскочить из-за орехового шкафа.

Я фыркаю.

— Даю тебе слово, нет у меня никакого «эмоционального кризиса», это не про меня. А что касается мужа, то мне всего двадцать восемь. Само собой, у меня нет мужа.

Бабушка так сильно сжимает губы, что их уголки становятся такими же белыми, как ее лицо.

— Ты одна из этих… карьеристок?

— Эм, вообще-то, нет. Я потеряла свою работу блогера только сегодня. — Я грустно пожимаю плечами. — Что очень обидно, ведь я жила со своим боссом. Который, к тому же, был моим лучшим другом. Так что дом я потеряла тоже.

— Блогер? Святой боже. — Она слегка покачнулась.

Мне стало интересно, кто такие, по ее мнению, блогеры? Сейчас, наверно, не время пояснять.

— Я могу все исправить, — шепчет она себе под нос. — Ты правильно сделала, что пришла ко мне. Позволь мне реанимировать себя. Позволь помочь тебе.

Она хочет помочь мне! Вот оно. Теперь мой выход.

— В общем, мисс Бим, бабушка, вообще-то есть кое-что, о чем я хочу тебя попросить. Это немного спонтанно, знаю, но такое дело… есть ли возможность занять у тебя денег? Само собой, я верну все до пенни, как только разберусь со всем. Обещаю. Но, как ты могла бы сказать, я сейчас в немного затруднительном положении, так что, наверное, если бы у меня было немного денег, я бы снова смогла встать на ноги. И я знаю, мы почти не знакомы, потому я могла бы оставить что-то для страховки. Что-то типа депозита. Как насчет мистера Белдинга? Или этой качественной потрясающей кожаной куртки? Что захочешь. Что думаешь? Я буду вечно тебе благодарна.

Бабушка приподнимает свой элегантный подбородок, изгибает серебристые брови и мягко качает головой.

— Ох, Джессика, конечно, я помогу, чем смогу. — Да-а-а-а. — Но… мне не стоит давать тебе деньги. — Не-е-е-е-ет.

— Ой. Ладно.

Желудок сжимается от разочарования. Я окончательно и бесповоротно все испортила. Естественно, она не собирается давать мне денег. С какой радости? Я буквально ввалилась без приглашения, извращалась над «Любовником Леди Чаттерлей», оскорбила ее отца, продемонстрировала самые грязные серые трусы, позволила выскочить украденному коту, напугав ее до смерти, и приправила все это просьбой о займе. Чего еще я от нее ожидала?

Твою мать.

— Я не дам тебе денег, Джессика, но, несомненно, ты должна остаться здесь со мной. — Бабушка широко разводит руками, подразумевая под «здесь» огромную гостиную, после чего поправляет на носу красные очки. Она смотрит на меня своими гигантскими глазами. — Я помогу тебе все преодолеть. — Она одаривает меня беспокойным, умоляющим взглядом и шагает вперед, снова вытягивая ко мне свои тощие руки.

Я отступаю, избегая объятий. Может, у меня сейчас и ужасная катавасия в жизни, но я почти уверена, что жить здесь, с этой странной леди со слезящимися глазами, которая считает твоим долгом «исправить» меня, подобно самому настоящему кошмару. Да, может, мы и родственницы, но я об этой женщине не знаю ровным счетом ничего, а она обо мне знает и того меньше. Мама по каким-то неведомым причинам позаботилась об этом как следует.

Неважно… у меня нет выхода. По-настоящему нет выхода.

Я широко зеваю, вытаскиваю айфон и проверяю время. Уже девятый час. Вот дерьмо. Что еще мне предпринять? Полагаю, я могла бы остаться здесь на пару ночей, пока не найду решение. То есть, кто знает, может, через пару дней Саммер успокоится. И вообще, она осознает, что сайт «Саммер в городе» без меня и близко не так хорош, как она считала, и будет умолять меня вернуться…

Я встречаюсь с бабушкиным напряженным взглядом.

— Может, я могла бы остаться на пару ночей? — Я борюсь с очередной зевотой. — Если, эм, не помешаю?

Ее губы расплываются в широчайшей улыбке. Которая преображает ее лицо. И бабушка становится похожей на маму.

В груди возникает неприятное ощущение, а зуд, находившийся только в моей голове, распространяется по всему телу. Это плохая идея.

Поднимая со стола фарфоровый колокольчик, бабушка легко им трясет. Пич с серьезным выражением лица материализуется так быстро, будто подслушивала под дверью.

— Пич, Джессика останется у нас на какое-то время…

— Лишь на пару ночей.

— Прошу, отведи ее в главную гостевую комнату и помоги распаковать вещи…

— Мне не нужно распаковываться. — Я подбираю мусорный пакет. — Нет смысла, если я собираюсь уехать уже через два дня.

Бабушка продолжает говорить с Пич так, словно я не произносила ни слова. Ее голос похож на голос Мэри Поппинс.

— В шкафу полно вешалок. — Бросая взгляд на пакет, она морщит нос. — И небольшая стирка не повредит. — Она подходит ближе, и я напрягаюсь, думая, что она решила устроить объятия версию 2.0, но вместо этого она многозначительно изучает мое лицо. Я сжимаюсь от ее пристального взгляда. Ее губы снова начинают дрожать.

— Что за тяжелые времена ты пережила, Джессика. Но мы это исправим. Я не остановлюсь, пока все не исправлю.

У-у-ух. Она точно чокнутая. Я прилагаю невероятное усилие, чтобы не умчаться и никогда не возвращаться.

Глубокий вдох. Приди в себя, Джесс. Это всего пару дней. У тебя нет других вариантов.

— Эм… хорошо. — Я пожимаю плечом. — Спасибо.

— Ты очень устала, дорогая. Думаю, теплая ванна и ранний отход ко сну будут к месту. — Бабушка тычет пальцем в небо. — Достойная Женщина не должна пренебрегать своим сном для красоты! Завтрак в семь утра и ни минутой позже.

Что она несет? Она… отсылает меня в постель? Сейчас? Даже девяти нет. У меня, конечно, нет желания сидеть и болтать с бабушкой о том, какими были наши с ней жизни, но мне казалось, что она-то этого захочет. Особенно учитывая, что скоро я уеду и, если быть честной, никогда не вернусь.

Затем, как будто все произошедшее абсолютно нормально, совсем не странно или неловко, или хоть чуточку судьбоносно, бабушка возвращается в кресло и берется за свою полную сексуальных перипетий книгу.

А вот и задница Шона Бина.

 

Глава десятая

Сплетничать — дурной тон. Достойная Женщина не лезет в чужие дела.

Матильда Бим, руководство «Достойная Женщина», 1959

— В этой комнате ты будешь спать. — Пич открывает дверь на втором этаже и показывает мне спальню.

— О нет! — шепчу я, подавшись назад из комнаты со стоном ужаса.

Прежде я никогда не стонала от ужаса, но здесь по-настоящему кошмарно. Вся комната заполнена куклами. Не милыми куколками, умеющими писать, которыми вы играли, будучи ребенком, а серьезными, старинными и пугающими до чертиков фарфоровыми куклами. Они стоят в ряд у каждого из трех огромных окон от пола до потолка, а также мостятся на разных антикварных комодах. По меньшей мере штук двадцать стоят на полу из твердого дерева в различных позициях, имитирующих действие. Одна из кукол держит в игрушечной руке крошечную версию самой себя. Я охвачена страхом.

— Зачем? — спрашиваю я, осмеливаясь настороженно вернуться в комнату. — Зачем так много кукол? Зачем кому-то собирать их?

Пич легко пожимает плечами.

— Не знаю. Но мне кажется, они невероятно милые. Вот эта моя любимая. Я называю ее Фелисити. — Она указывает на кучерявую куклу брюнетку, сидящую в полосатом золотисто-голубом кресле человеческого размера. На ней маленькие очки со стеклянными линзами, и ее беспокойный взгляд направлен в крошечную книгу. Ненавижу ее. Ненавижу Фелисити.

В центре находится кровать, которую, похоже, я могу назвать самой большой кроватью в Лондоне. Она как три мои кровати в Манчестере, у нее массивный мягкий подголовник, обшитый шелком, цвет которого Саммер бы обозвала насыщенным серым. В обычной ситуации я бы разбежалась и запрыгнула на нее, чтобы после этого хорошенько покачаться на пружинах. Но после всего случившего сегодня я не в настроении.

— Ладно, это было охрененно странно. — Я ложусь на кровать и раскидываю руки и ноги в стороны, словно морская звезда. — Такое впечатление, будто я в каком-то смешном и абстрактном ночном кошмаре. Матильда Бим сумасшедшая. Поверить не могу, что мы родственницы. Без обид. То есть, о чем это она говорила? «Исправить меня» и «реанимировать себя»? Она странная, да?