— Немного рановато для текилы, а, дорогая? Что-то тревожит тебя? — Она протягивает мне выпивку костлявой рукой без мизинца. Я опрокидываю рюмку и киваю на бутылку, призывая повторить.

— Это текильная скорая помощь, — поясняю я. — Друзья бросили меня, на банковском счету у меня меньше сотни фунтов, я лишилась работы и, похоже, могу стать бездомной.

Страшила Элейн выглядит ужасно ошеломленной, что в некоторой степени меня успокаивает. Я беру обновленную рюмку.

— Знаешь, я просто не понимаю, что со всеми не так. У людей есть много друзей для разных вещей, разве нет? Они знали, какая я, когда познакомились со мной. Я беззаботная, веселая, любящая приключения оторва, а не «поговорим о твоих эмоциях и поплачем как тряпки» друг. С чего вдруг они стали ждать, что я буду другой? Я не слишком хороша во всей этой идиотской трогательно-чувствительной хрени.

Страшила Элейн пожимает плечами, и я стучу по барной стойке пустой рюмкой, после чего барменша устремляет взгляд на телевизор.

— Просто езжай и поживи с мамой и папой, милая, — говорит она, словно все так просто. — Они тебе помогут разобраться.

Я вздыхаю.

— Не могу. В том-то и проблема! Мама умерла давным-давно. Папу я и не знала. Я знаю о нем только то, что он был отвратительным обманщиком, он оставил мою маму еще до того, как родилась я, и разбил ей сердце на миллион кусочков, после чего оно так и не стало прежним. — Я качаю головой и выпиваю очередной шот. — Я планировала снова путешествовать по миру, но потерпела крах! Че-е-е-е-ерт.

— Бедная малышка.

Опрокидывая очередной шот, я чувствую блаженное тепло на щеках, а у всего вокруг вдруг сглаживаются углы. Я изучаю Элейн. Она кажется милой. И совсем не страшилой.

— А могу я остаться у тебя, Страшила Элейн? Я могла бы помогать по бару. Мне всегда казалось, что жить в баре довольно круто.

— Нет, дорогая, — отвечает она. — Не думаю.

Я киваю и икаю, любезно принимая отказ.

— Можно мне тогда еще выпить?

— У нас акция на двойные порции, дорогая. — Она указывает на вывеску за ее спиной.

— Чудесно. Срази меня.

Она наливает мне двойную порцию.

— Может, у тебя есть какая-то тетя, уточка? Бабушка? Крестная? Кузены? Бывший?

Я отрицательно качаю головой.

— Неа. Никого у меня нет, — обреченно вздыхаю я. — Я одинока. Одна-одинешенька в этом ледяном ми… Ой, хотя… Вообще-то, думаю, у меня есть бабушка. Или по крайней мере была. Я с ней не встречалась. Даже не знаю, жива ли она. Ну, ее не было на похоронах мамы… во всяком случае, не помню, чтобы видела ее там, но о том дне я вообще мало что помню. Матильда, думаю, так ее зовут… Точняк. Матильда Бим.

— Ты даже не знаешь собственную бабушку? Это охренительно грустно, так-то, цветик. — Страшила Элейн корчит гримасу, демонстрируя зубы с налетом и зеленоватым оттенком, что, полагаю, и является причиной ее прозвища.

Я тру глаза, начиная чувствовать себя слегка пьяной.

— Ага, кажца, это грустно. — Бабушка с мамой не общались, хотя, если подумать, то даже не знаю почему. — Пхоже, бабушка была супер бгатй, жила в огромном, роскошном доме в…

Минуточку.

Я снова быстро вынимаю телефон из куртки и отчего-то трясущимися руками подключаюсь к Сети. На это у меня уходит чуть больше времени, потому что текила сделала мои пальцы неуклюжими, но спустя три попытки я, наконец, вбиваю в поисковую строку «Матиль Бим + Кенсингтон».

По запросу браузер выдает 192 сайта. Я кликаю на них и сонно прокручиваю страницы вниз.

Мне трудно дышать. Вот же Матильда Бим! Живет в Кенсингтоне на какой-то Бонэм Сквер. Согласно списку избирателей за 2013 год, который зарегистрирован последним, ей семьдесят семь лет. Это, должно быть, она. Должна быть она. Матильда Бим не то чтобы редкое имя.

— Ты чертов гений, — часто дышу я, роясь в карманах джинсов в поисках денег.

— Что такое, дорогая? — спрашивает Страшила Элейн, одним глазом поглядывая на Керсти Олсопп, жеманно ухмыляющуюся на камеру.

— Ты, ты — ик, — гениалня. Ты совершенно права. У меня есть бабушка. Живая бабушка. И, думаю, в общем, кажется, она при деньгах. Черт, мне надо было подумать об этом годы тому назад! Ого, сколько же времени я упустила! — Я спешно расплачиваюсь и, покачиваясь, соскакиваю со стула. — Она сможет одолжить мне денег. Заем или типа того. Я сразу же отправлюсь путешествовать! Вернусь на Ямайку, чтобы отрываться! Да-а-а-а! Я собираюсь отправиться домой, собрать небольшую сумку и немедля сесть на поезд обратно до Лондона. Нельзя терять время.

— Хм-м-м, — хмурится Страшила Элейн. — Дорогая, ты немало выпила. Уверена, что это хорошая идея?

— Нет, не уверена, Страшила Элейн. Совершенно не уверена. Но это единственная чертова идея, что у меня есть!

Отправиться на поиски бабушки во вторник в полдень, когда ты грустная и пьяная, не самая обычная выходка. Подсознательно я знаю, что, возможно, стоило бы все обдумать куда тщательнее: сделать пару звонков, уточнить, что бабушка на самом деле живет в Кенсингтоне по найденному мной в гугле адресу, или что она, ну, знаете, вообще-то жива. Но отчаяние с текилой эквивалентны спутанным мыслям, а я ох как отчаянна, а сколько во мне текилы! Когда я возвращаюсь домой, чтобы упаковать вещи, и слышу, что у Саммер гости, моя решимость становится только тверже. Меня не было дома около часа, а сейчас я слышу, как с кухни раздается хихканье. По коридору разносится звук чоканья бокалами с шампанским, который нельзя перепутать ни с каким другим.

Какого хрена?

Они празднуют?

Господи. Она, по всей видимости, действительно хочет, чтобы я съехала! Я, шатаясь, быстро добираюсь до своей комнаты, плюхаюсь на кровать и пытаюсь разрыдаться. Я правда стараюсь выжать слезы изо всех сил, хотя бы одну малюсенькую капельку, но, само собой, ничего не получается. Никаких сюрпризов, я продолжаю оставаться неплакатебельной.

Не найдя никакого чемодана, я спешно собираю одежду в мусорный мешок, хватаю ноутбук в чехле-сумке, крадусь вниз по лестнице и прохожу мимо фестиваля хихиканья на кухне. Когда я достигаю входной двери, из гостиной выпрыгивает мистер Белдинг, а на его плюшевой мордочке выражение любопытства. Сегодня, чтобы Саммер провела многочасовую фотосессию и выложила фотографии в «Инстаграм», на нем крошечная фиолетовая шляпка в виде пирога со свининой. Бедняга. Обречен на прихорашивания и позирования вместо игр и мурлыканья.

Из кухни слышится очередной взрыв смеха и звон ударов бокалов друг о друга после тоста. Кто-то, наверно Холден, кричит: «За расцвет Саммер!» Боже. Они поздравляют ее с моим выездом. Сегодняшний день и правда становится мрачнейшим.

Я выдыхаю, чтобы успокоиться, в груди разливается чувство обиды. И без задней мысли я одной рукой подбираю нашего кота и ухожу из квартиры.

Потратив последние наличные на билет, я сажусь на поезд до Лондона уже во второй раз меньше чем за неделю. Что, когда ты на взводе, тащишь на себе мусорный мешок с грязной одеждой, сумку с ноутбуком и прячешь перевозимого в кожаной куртке кота, совсем не относится к приятному и радостному опыту. Особенно, если в мешке дырка, и из него торчит треугольная часть серых пузырчатых трусиков тонги всем на обозрение, включая парня, который с грустью, но стоически, не отрывая взгляда, осматривает тебя на станции Юстон.