А потом она увидела уверенно направляющегося к ней человека, и вся ее решимость растаяла, превратившись в лужицу разочарования.

Не ее тип. Ни в чем, ни в одной детали, от слегка старомодной куртки «Барбур» до лыжного джемпера со скандинавским узором, от странно расчесанных волос, прилизанных к голове и зафиксированных лаком, до слишком блестящих ботинок с пластиковыми подошвами. Очки были не как у сексуального профессора, а скорее как у Джона Мейджора, а лицо, конечно, никак нельзя было назвать «уродливым», но уж тем более никакого, даже легкого отношения к понятию «красивый» оно не имело.

– Ты, наверное, Джой, – заговорил он, взволнованно улыбаясь.

– Да, – улыбнулась она в ответ, мужественно пытаясь скрыть разочарование. – А ты Джордж.

– Точно! – Он засунул руки в карманы джинсов и заулыбался шире. – Как-то это все нереально, да?

Она рассмеялась, оценив откровенное и точное описание ситуации.

– Странно, – согласилась она.

– Пойдем? – он указал на дверь ресторана.

– Конечно.

Он прошел вперед и придержал для нее дверь.

– Спасибо, – поблагодарила она, пытаясь вспомнить, когда для нее в последний раз придерживали дверь.

Официантка в обтягивающем шелковом красном платье провела их вниз по лестнице в подвал и показала на столик в углу. Джой осмотрелась – кроме них, в ресторане были еще две пары и небольшая компания друзей. Интересно, сразу ли всем заметно, что они с Джорджем только встретились? Заметно, что они не подходят друг другу? Удивлялись ли окружающие, что делает эта девушка в изящных черных леггинсах и не по размеру большом полосатом свитере с мужчиной, напоминающим викария вне службы? Какое-то время они суетились, разворачивая салфетки и открывая меню. Джой быстро оглядела Джорджа, пока он не видел. Немного полноватые губы, до странности широко поставленные глаза, но не урод. Прекрасная кожа, гладкая и ровная, как бледно-розовая замша, и глаза красивого пастельно-зеленого цвета. Но сколько бы она ни смотрела, как бы ни старалась – он был не ее типом.

– Любишь острое? – спросил он, приподнимая голову над меню.

– Эм… Да, – ответила она. – Вполне.

– Хорошо, – улыбнулся он и снова углубился в изучение блюд.

Час-другой, думала Джой, тупо глядя в меню, час-другой – и все. Несколько часов ее жизни. Просто проблеск в глазах, взмах крыла, удар сердца. Два часа, и можно использовать заранее подготовленный повод (внезапно вспомнить об обещании покормить кошку друзей) и смотаться. И никто никогда не узнает…

– Итак, – с мягкой улыбкой начал Джордж, – ты работаешь в области искусства?

Джой рассмеялась.

– Эм, нет. Не совсем. Я работаю в печатной компании. Провожу предпечатную подготовку.

– Ну, это ведь тоже искусство? Своего рода.

– Своего рода, – с улыбкой согласилась она.

– Любишь свою работу?

– Нет, – отрезала она. – Ненавижу.

– Аналогично! Я тоже свою ненавижу.

Они рассмеялись, чувствуя, что лед начинает таять.

– А что конкретно ты так ненавидишь?

– Да весь этот ужас. Просто кошмар. Ужасные люди, ужасное место. Даже запах. – Он пожал плечами. – Знаешь, этот отвратительный запах офиса, запах пластика и кофемашин и жизни, потраченной ради чьей-то чужой выгоды. Каждое утро, с того момента как я приезжаю на работу, вижу на парковке специальные места – место генерального директора, место главного партнера, – и понимаю, что это в каком-то смысле вершина их жизненных успехов, сердце падает. И не поднимается до тех пор, пока я не сажусь в машину в конце рабочего дня, не включаю радио и не еду домой.

– Значит, тебе не нравится быть бухгалтером?

– Нет, – улыбнулся он. – Я не хочу быть бухгалтером. Хочу быть писателем.

– Правда?

– Да. Что, звучит смешно?

– Нет, – заверила она. – Вовсе нет. Каким писателем?

– Ну, я уже какое-то время увлекаюсь поэзией. И закончил литературные курсы. И когда-нибудь, – он прервался, чтобы сделать глоток пива, – когда-нибудь я хочу написать Великий Английский Роман. – Он рассмеялся. – Вот теперь действительно звучит смешно! А ты? У тебя есть план побега? Глупые напыщенные амбиции?

– Нет. В детстве я хотела стать актрисой. Потом художником. А теперь я была бы счастлива заниматься чем угодно, только не тем, чем сейчас.

– Ну, ты еще молода. В твоем возрасте можно пробовать заниматься разными вещами. А мне уже почти тридцать. Сейчас или никогда. Двери салуна «Последний шанс» вот-вот захлопнутся прямо у меня перед носом! Предлагаю тост, – он поднял бокал, – за дерьмовую работу и наше избавление от нее!

Джой с улыбкой подняла бокал.

А потом он улыбнулся ей простой, ласковой улыбкой, и она заметила на его левой щеке маленькую ямочку. А еще заметила, что ей нравится сидеть в этом ресторане с этим мужчиной со странными волосами и очками, как у Джона Мейджора, и больше не хочется отправиться в туалет, залезть на унитаз и сбежать через окно.


После обеда они вышли из ресторана и оказались в ослепительном осеннем дне, и Джордж предложил отправиться куда-нибудь погулять и поискать мороженое. Джой на мгновение вспомнила о воображаемой кошке воображаемых друзей и сразу согласилась. Пока они шли, неспешно направляясь в Грин-парк, Джой успела узнать, что Джордж – Водолей, его мама умерла, а отец был далеким, неприятным воспоминанием; что он купил свою квартиру в Стоквелле на наследство, полученное от матери, только-только расстался после долгих отношений с подругой, «полным психом», и у него была старшая сестра Мирабель, которая умерла в девятнадцать от передозировки героина.

Их с сестрой растила мать, они жили в красивом деревянно-кирпичном доме XV века с винтовыми лестницами, гобеленами и верхней открытой галереей, совсем рядом с Раем, в графстве Суссекс. С семи лет он учился в пансионе в Кенте, который ненавидел, особенно с тех пор, как его мать встретила чересчур смуглого, но добродушного агента по недвижимости по имени Лайонел и переехала с ним в Алгарви. Джорджу тогда исполнилось двенадцать, и с тех пор все каникулы и праздники пришлось летать через Ла-Манш и жить в пустынной квартире с мраморными полами в Фаро вместо красивого, уютного, покрытого коврами дома в Рае. Его сестра на дух не переносила Лайонела и отказалась ездить в Португалию на каникулах. Вместо этого она оставалась у подруги Женевьевы, совершенно безнадзорно живущей с полусумасшедшими родителями-художниками в захламленном, грязном доме в Челси, и именно там Мирабель впервые начала свои долгие, несчастливые отношения с наркотиками, засовывая голову в полиэтиленовый пакет и вдыхая выжатый туда суперклей.

К тому моменту как Джордж и Джой подошли к подножию лестницы, ведущей в Грин-парк, скучный и скромный человек, встреченный ею три часа назад, начал обретать цвет и глубину, и Джой все меньше и меньше беспокоилась об их несочетаемости и все больше старалась выяснить о Джордже Эдварде Поуле все, что возможно.

Возле парка они наткнулись на странно выглядевший в это время года фургон мороженщика. Джордж заказал рожок с вафлей, заявив, возможно неискренне, но с несомненным очарованием, что еще ни разу такое не пробовал и восторгаясь новой возможностью полакомиться еще незнакомым сортом. Джой предпочла маленькую порцию ванильного, и они продолжили бесцельно бродить, как бродят новые знакомые, которым нужно поделиться воспоминаниями за целую жизнь, анекдотами и мнениями за один-единственный день.

Джой не меньше десятка раз ходила на свидания с мужчинами, которым не терпелось поделиться своими историями и мнениями, которые не испытывали никаких угрызений совести, разговаривая только о себе и не задавая ни единого вопроса о ней; они говорили и говорили, пока она окончательно не теряла к ним интерес. Но с Джорджем все было иначе. Он говорил о себе мягким, мелодичным голосом, грамотно и красиво строя фразы и не добавляя лишних деталей. Он не вбивал ей в голову свои истории, словно домашнее задание, и не протягивал неуверенно, словно несвежее нижнее белье, но раскрывался перед ней, страница за страницей, словно прекрасно написанная, увлекательная книга.

Пока он говорил, она подсознательно начала его совершенствовать: контактные линзы вместе дурацких очков, хорошая короткая стрижка, новый гардероб: может, кожаная куртка или кашемировое пальто. Она представляла, как положит ему на голову пальцы и как следует взъерошит прилизанные волосы. Представляла, как аккуратно снимет очки, положит на землю и растопчет своими ботинками.

Они сидели на деревянной скамейке у пруда в саду Букингемского дворца, и Джой заметила, что они тесно прижались друг к другу. Рука Джорджа почти касалась ее руки. Но это не казалось ей неудобным или неловким. Она посмотрела на его ладони, лежащие на коленях, и решила, что эта лучшая его часть – большие и крепкие, с квадратными кончиками пальцев и почти без волос. Можно простить мужчине множество недостатков, если у него достойные руки, решила Джой.

Он задавал ей вопросы, и она рассказала о своем рождении в Сингапуре, вполне обычном детстве, неприятных родителях, трех годах в Бристольском университете, дрянной работе, недавних отношениях и новой соседке. А пока она говорила, он смотрел на нее, словно она была самой прекрасной из когда-либо встреченных им женщин.

Когда начало темнеть, они решили продолжить вечер, найти какое-нибудь теплое место и выпить. На глаза им попался Институт современных искусств, где до этого Джой уже бывала дважды – первый раз в четырнадцать лет, с Киреном, на концерте Orange Juice, а второй – девятнадцатилетней первокурсницей, когда она приехала в Лондон на выходные в компании перевозбужденных и полупьяных студентов. Джой нравилось возвращаться куда-нибудь через много лет – это позволяло ощутить ход времени и перспективу собственного существования. Она попыталась вспомнить четырнадцатилетнюю девочку, переступая порог здания с Джорджем Поулом, попыталась вспомнить, что было на ней надето, как они сюда добирались, что она пила, но вспомнила лишь одно: как она пялилась на Эдвина Коллинза и мечтала, чтобы он был ее парнем вместо несчастного Кирена.