— Он сердится не на меня, а на Бога, — говорил Джемми горько рыдавшей Аделаиде.

— Я тоже сержусь, — говорила сквозь слезы Аделаида. — Я перестала молиться.

— Ну что вы, милая! Вы должны молиться за хозяина.

Даже Юджиния вызывала у Гилберта временами острейшее раздражение, хотя он постоянно стремился быть в ее обществе.

— Почему вы не отвечаете мне тем же, когда я груб с вами? Почему это вы считаете, что обязаны быть такой святошей?

— Коли бы я увидела вас снова встающим среди ночи, чтобы проверить, не начался ли мороз, вы бы убедились, что я далеко не святоша.

— Но вы ведь достаточно долго были женой винодела, чтобы понимать, какую опасность представляет мороз в это время года.

— Я знаю только, что, если мороз начнется, Джемми и Том примут необходимые меры. С сегодняшнего дня вы возвращаетесь в нашу постель.

Гилберт бросил на нее быстрый взгляд:

— Вы сказали — «нашу постель».

— Да, сказала. Она и есть наша постель. Или вы забыли?

Он медленно покачал головой:

— Нет. Но я боюсь, что помешаю вам спать, Джинни. В последнее время я плохо сплю.

— Я тоже. Мы сможем разговаривать.

Это было началом нового этапа в их жизни. В темноте легко было говорить доверительно.

— Я в последнее время часто спрашивал себя: может, я в самом деле неуклюже с вами обошелся, Джинни?

Этот вопрос вызвал у Юджинии почти непреодолимое желание раскрыть свою столь долго оберегаемую тайну. Ей пришлось прикусить язык, чтобы ради облегчения совести не разбить свой образ, сложившийся в сознании Гилберта и столь для него дорогой.

— Я знаю, что чувствительные женщины не слишком ценят эту сторону брака, — продолжал Гилберт, совершенно неправильно истолковав ее молчание. — Но я был сильным, крепким малым в то время. Мне и надо было быть таким, чтобы справляться с ссыльными.

— Я никогда не могла забыть о ссыльных. Особенно после того ужасного случая в нашу брачную ночь. — Это признание Юджиния могла сделать совершенно спокойно. — Думаю, я была жертвой полученного воспитания. Для молодой леди в Англии оно вполне подходило, но в этой стране требовалось побольше практического опыта и гораздо меньше изысканности.

Его рука тяжело лежала на ее груди.

— А мне как раз и нужна была ваша изысканность. Разве вы до сих пор не поняли? — Он начал потихоньку ругаться себе под нос. — Я справлюсь с этой проклятой покалеченной спиной. Она не возьмет надо мной верх.

После этого разговора Гилберт всю ночь не выпускал ее из своих объятий. Юджиния не знала, ощущает ли он ее полное любви податливое тело или нет, но, по ее мнению, это была самая жгуче-прекрасная ночь в ее жизни.


В конце весны Аделаида и Джемми поженились. Им хотелось ограничиться скромной церемонией в Ярраби, но Гилберт и слышать об этом не пожелал. Люди решат, что он не одобряет Джемми в качестве зятя. Кроме того, Адди — его самый любимый ребенок. Она должна венчаться в церкви, а он, естественно, проведет ее по проходу, как положено, когда выдаешь дочь замуж. И будет очень горд этим.

Кит прислал длинное письмо, в котором перечислялись все причины, мешающие ему прибыть на свадьбу. Ему пришлось бы проделать немыслимое путешествие по скверным дорогам, пересечь пустыни, переправляться через реки, а Рози между тем ждет ребенка.

— Но ведь Кит золотоискатель — разочарованно сказала Аделаида. — И Рози не из тех, кто побоится дальнего и тяжелого пути, пусть даже она беременна.

Об истинной причине, побудившей Кита не явиться на свадьбу, по всей видимости, догадалась Люси. Ему сообщили, что папа умирает, а он испытывал настоящий ужас перед смертью. Он однажды рассказал Люси о том, как Эллен подвела его к телу умершей сестрички Виктории и заставила поцеловать ее холодную щеку. С тех самых пор Кита преследовали во сне освещенные свечами лица и полузакрытые глаза умерших.

— Какой же он поганый трус! — без тени сочувствия воскликнула Аделаида. — Он от всего убегает. Ах, дай-то бог, чтобы у нас с Джемми родился сын, которого папа успел бы увидеть! Тогда он будет знать, что с Ярраби ничего не случится.

— В таком случае вам придется поторопиться, — грустно заметила Люси.

Свадьба хотя и имела привкус горечи, но прошла весело.

Юджиния смогла написать Саре:


«Мне, право же, кажется, что полюблю своего нового сына — мужа Адди. Он наделен особой, очень привлекательной нежностью, несмотря на то что выглядит очень сильным человеком. Адди просто обожает его. Гилберт меня уверяет, что, хотя Джемми лишен внешнего лоска, какой мне хотелось бы видеть в зяте, у него есть необходимые качества, чтобы добиться успеха в Австралии. Эти качества сильно отличаются от тех, которые требуются в Англии. Одно из них — физическая сила, другое — упрямый характер. Я могла бы еще распространяться на эту тему, но знаю, что ты предпочла бы узнать о том, как прошла свадьба.

Она была очень скромной, и по окончании церемонии в Ярраби приехало около десятка друзей. Мой Гилберт идеально проделал все то, что от него требовалось, но для меня было мучением видеть, как он шел по проходу в церкви. Такой худой; его великолепные широкие плечи начали сутулиться, волосы почти совсем седые. Я расслышала несколько рыданий, но хочу надеяться, что объяснялись они только тем, что некоторые женщины всегда плачут на свадьбах.

Как бы то ни было, мой дорогой осуществил свое желание и отдал Адди в руки человека, которого хотел видеть ее мужем. Предвижу, что теперь мы каждый вечер за столом будем слышать дискуссии о вине. Все будет, как встарь, когда с нами жила миссис Эшбертон.

Люси, разумеется, исполняла роль подружки своей сестры и выглядела очаровательно. Я рада, что она начинает так всерьез увлекаться садом. Во-первых, она чем-то занята, а во-вторых, я знаю по себе — когда я была молодой женой, тосковавшей по родине, сад был для меня спасением. Она спрашивает, нельзя ли построить специальную крытую галерею, где они с Авдием могли бы выращивать собственные саженцы. Боюсь только, чтобы она не погубила свои прелестные ручки…»


Каким-то образом письмо удалось заполнить еще кое-какими впечатлениями и отправить. Писать даже такому любимому корреспонденту, как Сара, становилось все труднее. Мысли прямо-таки вылетали у Юджинии из головы. Она вечно прислушивалась. Гилберт может позвать ее на веранду. Или могут послышаться его медленные шаги, когда он будет возвращаться после обхода виноградника, и тогда надо поинтересоваться, не требуется ли ему что-нибудь.

Наступило и прошло Рождество. Однажды, после очень продолжительного перерыва, Юджинии взбрело на ум спуститься к речке и взглянуть на маленькую могилку. Она обнаружила, что грубо сколоченный крест упал. Он лежал рядом с маленьким, почти сровнявшимся с землей холмиком, и на нем с трудом можно было прочитать имя: ПРУДЕНС.

Может быть, родители давным-давно забыли о ней? Юджиния поскребла землю, и ей кое-как удалось снова поставить крест. По мелкой воде проплыли три черных лебедя. Их красные лапки казались неуместно веселыми на фоне мрачного оперения.

Жара стояла ужасная. От бледных стволов эвкалиптовых деревьев исходил мерцающий свет; их листья на фоне выбеленного жарой неба казались черными. Юджиния раскрыла свой зонтик. Гилберт стал бы браниться, увидев жену без него.

Спустя неделю Гилберт как-то утром совершенно спокойно сказал:

— Пожалуй, я проведу день в постели. Я устал.

Юджиния бодро и весело согласилась.

— Какая замечательная идея! Эллен принесет вам завтрак наверх.

— Скажите Молли, чтобы она принесла.

Молли?

Однажды, два или три месяца назад, Эллен, расстроенная и смущенная, начала что-то говорить насчет миссис Джарвис, но Юджиния ее оборвала:

— Пожалуйста, избавьте меня в такое время от сплетен прислуги.

Эллен уткнула лицо в передник и, спотыкаясь, вышла из комнаты. Она была страшно огорчена. Однако Юджиния напрочь забыла об этом эпизоде до этой минуты, когда услышала в голосе Гилберта интимную нотку, которую ни с чем нельзя было спутать. Слабость и бессонная ночь ослабили его обычный контроль над собой.

Истина, неожиданная, как удар, открылась ей. Она шагала взад-вперед по гостиной, пытаясь совладать со своими чувствами. Гнев, вызванный ложью, бешенство против себя самой, так легко поддавшейся обману и оказавшейся настолько наивной, чтобы не думать, что такой мужчина, как Гилберт, всегда восхищенно поглядывавший на миссис Джарвис, в один прекрасный день перестанет довольствоваться одним лишь восхищением. И эти вещи происходили все время в ее собственном доме! Это унизительно, оскорбительно, непростительно. Она была поражена силой своей ревности. Она двадцать лет переживала собственную вину, в то время как Гилберт вообще не знал, что значит ощущать себя виноватым. Он наверняка с самого начала находил эту странную ситуацию необыкновенно удачной. Именно так было положено начало продолжительному обману.

Неужели он в самом деле когда-то ее любил? Да, конечно же, говорила она себе, решившись не поддаваться отчаянию. Ибо что тогда можно сказать об их теперешних ночах вдвоем? Он дорожил ими так же, как и она. Юджинии не надо было никаких слов — она знала это. Он держал ее в своих объятиях или клал руку на ее тело, словно бы стремясь всю ночь уверять себя в том, что жена здесь, с ним.

Гилберт действительно любил ее. И ночей у них осталось не так уж и много.

Тем не менее сложившуюся ситуацию невозможно было игнорировать. Придется неизбежно провести в высшей степени неприятную беседу.

Юджиния дернула шнурок звонка и попросила прислать к ней миссис Джарвис. Она прождала десять минут, постукивая ногой об пол от нетерпения. Щеки ее были залиты румянцем. Наконец появилась миссис Джарвис, извинившись за задержку по обыкновению спокойным тоном.