— Кит, я не потерплю, чтобы ты выражался подобным образом, и совершенно не понимаю, к чему упоминать в этом разговоре королеву. Мы, может, и далеко от Англии, но у нас все еще сохранились традиции. Одна из них состоит в том, что я не приглашаю на бал дочь своей экономки… Так, Люси, на ком мы остановились в нашем списке? Сколько человек могут остаться переночевать? Это важное обстоятельство… Вряд ли мы сможем добыть много лишних кроватей, когда дом и без того будет полон гостей.

— Да кому нужна кровать? — спросил Кит. — Бал не кончится до утра.

— Для людей постарше кончится. Люси, дорогая, поставь галочку против имен тех, кому потребуется остаться на ночь. Пиши отчетливо, потому что папа захочет ознакомиться со списком.

Это был еще один повод для тревоги. У Гилберта слабело зрение. Сверкающая синева его глаз понемножку, но неумолимо выцветала, будто в конце концов выгорая на солнце. Неприятная ранка на руке не зажила, а между запястьем и локтем появились две новые — неприятные твердые, бледные пятна, также упорно не проходившие. Теперь доктор сообщил, как они называются.

— Это рак кожи, — сказал он. — Неприятно, но несерьезно. Он появляется на коже, слишком много подвергавшейся воздействию солнца.

Гилберт скрывал эти пятна от Юджинии, но позволял миссис Джарвис смазывать их мазью. Когда Юджиния однажды вошла на веранду при комнате миссис Джарвис как раз во время перевязки, Гилберт объяснил, что у миссис Джарвис большой опыт лечения этой болезни.

Миссис Джарвис молча кивнула. Но вид у нее расстроенный, подумала Юджиния. Странная она женщина — такая спокойная, никогда ни с кем не откровенничает. Они прожили вместе более двадцати лет и, за исключением особенно напряженных моментов, всегда сохраняли между собой отношения госпожи и прислуги. Юджиния была совершенно уверена, что ни на какие иные отношения миссис Джарвис и не согласилась бы. Она-то понимала, что правильно, а что нет. Вот чего стоят разговоры Кита относительно равенства!

Но, может быть, в знак признательности миссис Джарвис за ее долгую службу и преданность все-таки следовало бы пригласить Рози на бал? Нет. Юджиния тут же отвергла эту мысль. Это создаст неловкую ситуацию для всех, и прежде всего для самой Рози.

Да и вообще Кит просто дразнит ее. Он любит намекать на то, что мать слишком уж корчит из себя знатную даму. Он сейчас переживает период бунтарства. Когда подрастет немножко — станет так же, как и все, соблюдать условности.

Из Парраматты приехала портниха сшить платья Аделаиде и Люси. К возмущению Аделаиды, она должна была нарядиться в белое атласное платье с синим поясом, хотя ей хотелось надеть что-нибудь более эффектное, вроде полосатой тафты с очень глубоким декольте. Платье Люси было точно такое же, как у нее, с той лишь разницей, что ее пояс был розового цвета. Мама в этом вопросе непреклонна. По ее словам, она и ее любимая сестра Сара появились на своем первом балу одетые совершенно одинаково, и эффект был просто изумительный.

— Но ведь это было много лет назад! — жаловалась Аделаида и умоляла портниху сделать вырез на платье гораздо ниже. Ей уже семнадцать. Она наотрез отказывается выглядеть маленькой девочкой.

Люси же, по всей видимости, предпочитала походить на ребенка. Она даже запротестовала против того, чтобы ей впервые сделали прическу. Это придаст ей слишком взрослый вид. От нее станут ожидать, чтобы она разговаривала, как взрослая, а она понятия не имеет, как это делается. Она никогда не находит, что сказать.

— Значит, пора научиться, — заявляла Аделаида. — Могу сказать тебе, что мужчинам не нравятся девушки, не способные связать двух слов. Они находят их невероятно скучными. Неудивительно, что твое чувство к Джорджу Фицрою осталось безответным. Конечно, ты такая хорошенькая, что как-нибудь справишься, но тебе придется улыбаться и сохранять приветливую мину. Что касается меня, то, не будь я веселой, на меня решительно никто даже и не взглянул бы.

Это, конечно, было неправдой, ибо Аделаида привлекала своей бьющей через край живостью, которая могла стать даже чрезмерной. Хотя сестры Чизем сдержали слово и всячески приглушили скандал, грозивший вспыхнуть из-за истории с вином, каким-то образом стало известно, что рыжеволосая мисс Мэссинхэм из Ярраби приобретает репутацию легкомысленной девицы. Говорили, что у нее развит вкус к вину, как у мужчины. И она, и ее братец слишком хорошо знают, что такое выпивка. Киту нередко приходилось просить доставить его домой после ночи, проведенной в Парраматте. Но это тоже старались замалчивать. Такое открытие слишком расстроило бы его мать. Ее счастье, что младшая дочь такая тихая, хорошая девочка.

— С кем ты особенно хочешь поговорить? — спросила Аделаиду Люси.

— Не знаю. Во всяком случае, не с этими подходящими для роли мужа молодыми людьми, которых приглашает мама. Вообще-то я предпочитаю людей постарше.

— Постарше? Насколько старше?

— Ну, лет этак тридцати.

— Но ведь они все, наверняка давно женаты!

— Вовсе нет! — беззаботно отозвалась Аделаида. Затем она резко сменила тему разговора. — Интересно, говорил ли Кит всерьез, когда речь зашла о Рози. Нет, это невозможно. Она была для него всего лишь чем-то вроде старшей сестры.

— Да, — с тревогой в душе подтвердила Люси. Прошло, вероятно, уже около года, с тех пор как Кит перестал заставлять ее отправлять Рози его письма. По-видимому, его это уже больше не забавляло. Однако это не означает, что он перестал поддерживать с Рози всякую связь.

— Я вообще думаю, что он совсем не интересуется девушками, — решила Аделаида. — У него в голове только одно — как бы отправиться в путешествие к новым землям. По-моему, если папа ему не позволит, он все равно уедет.

— Да что ты! Конечно нет! — воскликнула шокированная Люси.

— Люси, ты просто размазня. Неужели ты намерена всю жизнь безропотно повиноваться маме с папой? Если это так, из тебя никогда не выйдет личности. Настоящей личности, я хочу сказать.

— О Адди, как ты можешь говорить такие вещи? Я уверена, что мама никогда не нарушала распоряжений своих родителей.

Аделаида энергично провела щеткой по волосам, прежде чем произнесла задумчивым тоном:

— А действительно ли мама настоящая личность? Мне иногда кажется, что нет. Она всегда выглядит красивой, никогда не впадает в ярость, делает все как положено. Например, ты никогда не увидишь на ее письме кляксы. Так же, как не найдешь, что она что-то небрежно сшила. Или сказала кому-нибудь что-то неподходящее. Или что ее застали с рассыпающейся прической и в помятом платье. Она настолько совершенна, что не похожа на настоящего живого человека. По крайней мере так говорит Кит.

— Я так не думаю, — возмущенно заявила Люси. — И папа тоже.

— Папа? — Аделаида посмотрела на нее искоса. — Так ли? Ах, я, конечно, знаю, что он ее обожает. Но когда я выйду замуж, я не намерена допускать, чтобы у нас с мужем были отдельные комнаты. Мой муж будет спать в моей постели. Всегда, до тех пор, пока мы не станем дедушкой и бабушкой, а затем прадедушкой и прабабушкой. Нас не будет волновать то, что мы стареем.

— Мама и папа не старые, — сказала Люси, совсем сбитая с толку.

— Вот это я и имею в виду, дурочка.

Случилось так, что нечто, не имеющее никакого касательства к несносному поведению Кита и Аделаиды, чуть не сорвало бал. Получено было потрясающее известие. В Батерсте найдено золото. Ноуксы, прибывшие из Сиднея, привезли с собой кучу новостей. Из города все уезжают. Дороги забиты фургонами, запряженными волами, дрогами и другим транспортом. Владельцы магазинов и фирм бросают свои предприятия, присоединяясь к истеричной толпе, рвущейся в золотоносные районы. Ходят слухи, что попадаются самородки величиной со страусовое яйцо. Разбогатеть можно за один день.

Такая же лихорадка охватила и Парраматту. Работники бросали свои инструменты и умоляли предоставить им какое-нибудь средство передвижения, а если ничего не получалось, отправлялись на своих двоих с мешком за плечами в сторону Голубых гор.

Из Сиднея дошло высказывание мистера Уэнтуорта.

— Обнаружение золота, — сказал он, — наверняка ускорит наше превращение из колонии в государство.

Даже старики принимали участие в общем безумии. Однако в Ярраби ничего похожего не наблюдалось. Гилберт сказал:

— Наше золото здесь.

Он говорил перед работниками виноградника, которым велено было собраться во дворе. Для того чтобы возвышаться над всеми, он встал на стул. Любая опасность, нависавшая над виноградником, по-прежнему глубоко волновала его. Глаза Гилберта сверкали, голос звучал властно и убежденно. У него была крупная фигура, в волосах и бакенбардах поблескивала седина, кожа утратила свой здоровый красный цвет и стала желтоватой, как охра. Очень не многие из рабочих находили в себе мужество противостоять вспыльчивому и суровому нраву хозяина. По меньшей мере один из них все еще помнил страшную боль, которую испытал, когда хозяин стегал его плетью по обнаженной спине. И все-таки Гилберт был человеком справедливым, хорошим работодателем, поэтому они слушали его, несмотря на терзавшее их души волнение. Золото! Во всяком случае, у одного из слушателей глаза лихорадочно сверкали. Это был не кто иной, как сын хозяина.

— Надежды на хороший урожай винограда никогда не были столь велики, как в этом году, — продолжил сильным, уверенным голосом Гилберт. — Если повезет, урожай может оказаться рекордным. У нас не было сильных морозов, во время обрезки ветвей погода стояла благоприятная, дождей с тех пор выпало достаточно. Никаких признаков какой-либо болезни растений не замечено. Будем надеяться, что града не будет. Солнце наполняет ягоды сладостью. Я предсказываю, что кларет и бургундское, полученные из винограда нынешнего сбора, будут с удовольствием пить и двадцать, и тридцать лет спустя. Пусть себе другие бродят по речонкам со старательскими мисками грязи. Вот наш золотой прииск, — сказал он, махнув рукой в сторону террас, покрытых рядами зеленых виноградных лоз. — Каждому, кто останется со мной до окончания сбора урожая, я обещаю награду в размере полугодовой заработной платы. Лучше иметь золотые соверены в руке, чем миску желтой грязи, которая после промывки может оказаться попросту глиной. Я не требую, чтобы вы приняли решение сию минуту. Обдумайте. Обсудите. Но я хочу, чтобы каждый, кто решит остаться, пришел ко мне завтра в девять утра и расписался в книге выдачи заработной платы. А после этого я буду рассчитывать, что он сдержит свое слово так же, как я сдержу свое. Вот так-то, братва. Ярраби и хороший урожай — или масса тяжкой работы без всякой оплаты на золотоносном участке, который на деле может оказаться пустым местом.