Гилберт посмотрел на Юджинию с удивлением:

— А знаете, иногда я спрашиваю себя, да покидали ли вы когда-нибудь Англию на самом деле?

— Незачем меня критиковать из-за того, что я говорю о недостатках Аделаиды. Она не только ваша, но и моя дочь, и я настаиваю на том, чтобы она получила достойное и по-настоящему светское воспитание. Я не позволю ей превратиться в этакого невежественного беса, а не девку, как говорят. И во всяком случае, по-моему, то, что она проводит так много времени одна с Джемми, никуда не годится.

— Бог ты мой, да ведь она всего лишь ребенок.

— Ей почти тринадцать, и она развита не по годам. После летних каникул я намерена навести справки, нельзя ли ее поместить в Колледж искусств сестер Чизем, чтобы из нее там сделали юную леди. Боюсь, оставаясь в Ярраби, она никогда ею не станет.

— Хорошо, — сказал, помолчав немного Гилберт. — Я не возражаю. Но только после сбора урожая. Я обещал Аделаиде, что в этом году она сможет помогать.

— Гилберт! В окружении всех этих грубых людей!

Гилберт вышел из терпения — нынче это с ним случалось всякий раз, когда Юджиния пыталась завести разумный разговор.

— Слишком уж вы брезгливы! Когда-то это были ссыльные. Теперь этот неотесанный сброд из Парраматты.

— Когда-то вы хотели, чтобы я была брезгливой.

— Да, хотел. И продолжаю хотеть. Для вас это естественно. — Гилберта никогда не смущало, что он сам себе противоречит. — Но Аделаида — австралийка. А это иное дело.

— Надеюсь, у вас не возникнет подобных идей также и относительно Люси?

— Нет, нет, пожалуйста, дайте Люси подобающее леди образование, какое сочтете нужным. Но попытайтесь добиться, чтобы она перестала так сильно бояться всего на свете. Она не решается подойти близко к еле передвигающему ноги пони, который мухи не обидит. Я не могу допустить, чтобы моя дочь не умела ездить верхом.

— Разве это так важно? Она может оставаться со мной в доме. Она прекрасно рисует и хорошо поет. У нее очень красивый голос. Она уже сейчас грациозно танцует, а шьет лучше, чем я. Разве все это означает, что она не пригодна к жизни в этой стране?

— Я вам сказал: можете делать с Люси все, что хотите, но Аделаиду предоставьте мне.

Люси была в восторге, когда Аделаида отравилась в школу: теперь любимая мамочка была целиком в ее распоряжении. После утренних занятий с мисс Хиггинс они могли проводить долгие дни вместе с мамой. Если было слишком жарко, чтобы выходить на улицу, они сидели в сравнительно прохладной гостиной, шили или срисовывали засушенные цветы и слушали крики Эразма, отвечавшего с веранды на вопли тысяч попугаев гала, гнездившихся на эвкалиптовых деревьях. Когда было прохладнее, они обычно гуляли по саду. При этом Люси жалась к матери, чтобы и на нее падала тень от зонтика. Солнце больно жгло ее кожу. Девочка была счастлива, что унаследовала чувствительность своей матери.

Аделаида уехала со своими чемоданами в заведение сестер Чизем, где насчитывалось около тридцати учениц. В рекламной брошюре говорилось, что сестры Чизем специализируются на преподавании пения, музыки, языка — французского, немецкого, итальянского и латыни, рисунка, росписи по эмали и фарфору, писания маслом различных фигур, пейзажей и цветов, а также рисования акварелью на бумаге, атласе, шелке и дереве и, наконец, танцев.

Следовало надеяться, что Аделаида начнет теперь всерьез заниматься и докажет свою способность стать настоящей молодой леди. Кончатся скачки галопом верхом на Разбойнике и общение со всеми этими шумными неотесанными людьми во время сбора винограда.

Кит писал:


«Дорогая Адди!

Значит, тебя тоже сплавили. Мне иногда кажется, что у мамы слишком возвышенные представления о нас. Я получил письмо от Рози. Она сейчас служит гувернанткой в одном семействе, проживающем в Дарлинг Даунз, о чем ты, наверное, знаешь. Детей там четверо. Она говорит, это ничего и она не скучает ни по старухе Хигги, ни по классной комнате, но по Ярраби скучает постоянно. Рози какое-то время не будет ездить домой, потому что, она говорит, ей там не очень-то будут рады. Я знаю, что наша мама обошлась с ней немного сурово, но не могу понять, почему Рози всегда считала, что собственная мать ее не любит. Она говорит, что, когда ей было всего четыре годика, ее заставляли спать одной в другой комнате, и она тогда уже поняла, что матери своей она не нужна. Мне во всем этом что-то трудновато разобраться. Я всегда думал, что миссис Джарвис довольно хорошая женщина, но, полагаю, Ярраби мог бы без нее обойтись, даже если мама с папой воображают, что это невозможно. Пожалуйста, не показывай это письмо больше никому. Мама пришла бы в бешенство, если бы узнала, что Рози написала мне».


Аделаида, в свою очередь, тоже была занята сочинением личных писем.


«Дорогой Джемми!

Я пишу вам, потому что никому больше не могу доверить присматривать за Разбойником. Вы будете следить за тем, чтобы его прогуливали и как следует чистили? Я хочу, чтобы вы дали мне торжественное обещание позаботиться обо всем этом. И еще одна вещь: умеете ли вы хранить тайны? Здешние девочки не верят, что мне разрешают дома пить вино. Они никогда его не пробовали. Не могли бы вы переправить мне сюда контрабандой бутылку сотерна? Он такой приторный, фу! Но эти девицы решительно ничего не понимают в вине, и, конечно, сухое им не понравится. Если бы вы дали мне знать, когда будете в Парраматте, и смогли бы спрятать бутылку под кустом прямо у самых ворот, я могла бы ее достать оттуда во время большой дневной перемены. Ни в коем случае не опечатывайте пробку сургучом, иначе я не смогу ее открыть. Мы устроим тут ночную пирушку. Пожалуйста, сожгите это письмо, после того как прочтете.

Ваш друг.

Аделаида Мэссинхэм».


Однако, к разочарованию Аделаиды, бутылка, спрятанная под кустом у ворот, содержала в себе не вино, а записку, нацарапанную крупными неуклюжими каракулями Джемми:


«Дорогая мисс Аделаида!

В этой бутылке — ни капли вина, ха-ха! Вы что, хотите, чтобы вас исключили, а я потерял место? Когда станете на два года старше, я готов исполнить вашу просьбу. Сегодня утром я хорошо прокатился на Разбойнике, галопом. Лозы на южной террасе поражены каким-то паразитом. Ваш отец встревожен, но мы их срезаем и сжигаем, чтобы зараза не распространялась. Мне вас тут не хватает.

Ваш друг, Джемми».


Письмо почти что примирило Аделаиду с пустой бутылкой. Она успела расхвастаться перед двумя ближайшими подругами. Теперь придется признаться, что не все в ее силах, и эта перспектива ее не радовала. Но зато: «Мне вас тут не хватает…» Милый глупый Джемми. И если он воображает, что она еще два года пробудет в этой чопорной и благонравной школе с ее невыносимо скучными уроками рисования и игры на рояле, то сильно ошибается.

Однако, кажется, ей придется остаться, так как Юджиния была в восторге от того, как улучшились осанка и манеры девочки. Уже спустя три месяца ее похожая на мальчишку дочка начала подавать надежду, что со временем все-таки станет леди. Она держалась прямее («А что я могу поделать, мама, если нам приходится часами сидеть с привязанной к спине доской?»), стала более вежливо выражаться и начала проявлять интерес к нарядам. Ее ближайшая подруга Джейн Томпсон носила кринолин и шесть накрахмаленных нижних юбок. Не может ли и Аделаида получить что-нибудь в этом роде? Кроме того, Джейн разрешили к предстоящему праздничному вечеру сделать прическу, Аделаида буквально умирает от нетерпения, дожидаясь того дня, когда ей можно будет перестать носить эти ленты в волосах и две толстые косы, надоедливо болтающиеся за спиной.

Но уроки невероятно скучны, а у нее нет ни малейшего таланта ни к музыке, ни к рисованию, ни к шитью. Сестры Чизем говорят, что более неуклюжих пальцев, чем у нее, они никогда не видели.

— В школе должна была учиться не я, а Люси, — вздохнула Аделаида. — Она была бы первой ученицей по всем предметам.

— Это потому, что она старается, когда что-то делает, — ответила Юджиния. — Но, боюсь, она недостаточно крепка, чтобы поступить в школу.

— Но если бы она поступила, то, конечно, стала бы любимицей учительницы, — пробурчала себе под нос Аделаида, за что заработала критический взгляд матери.

— Говори так, чтобы тебя слышали. Никому не нравится слушать бормотание. И если собираешься выйти в сад, ради бога, надень шляпу. Ты дома всего неделю, но я уже вижу у тебя на носу веснушки. И кстати, куда ты направляешься?

— Всего лишь в конюшню, мама.

— Ты слишком много времени проводишь в конюшне. Почему бы тебе не посидеть спокойно в саду с Люси и со мной? Сейчас слишком жарко, чтобы носиться на открытом воздухе.

— Мне надо дать возможность Разбойнику подвигаться, мама.

— Когда ты в школе, Джемми, по-видимому, хорошо с этим справляется.

— Но ведь Разбойник — моя лошадь, мама. Когда я дома, я сама должна это делать.

— Ну что ж, ладно. Только смотри — не перегрейся. И я хочу, чтобы ты к чаю вернулась домой. Из Парраматты приедут миссис Бишоп и миссис Стивенсон. Они выразили особое желание повидать тебя.

Фактически мама хотела этим сказать, чтобы она не заезжала в винодельню. Мама прекрасно знала, что у Аделаиды есть такое обыкновение и что, если в этот момент происходил розлив вина из бочек по бутылкам, папа или Джемми разрешали ей попробовать содержимое. Чего мама не знала — так это того, что Аделаида уже научилась неплохо разбираться в винах. Она могла почти так же безошибочно, как и отец, определить, какое вино в результате хранения улучшится, а какое станет кислым и водянистым.

Гилберт заливался восторженным смехом, наблюдая за тем, как Аделаида отпивала глоток вина, полоскала им рот, на мгновение задумывалась и затем выплевывала. Джемми следил за ней с напряженным вниманием, всем своим видом показывая, что для него это зрелище интереснее вердикта, выносимого Аделаидой. Джемми было сейчас под тридцать, но есть ли у него девушка в Парраматте, не знал никто. Он никогда не выказывал ни малейшего интереса к служанкам, работавшим в Ярраби, что вызывало особенное негодование Эллен. Она проявляла заботу о Джемми с того самого момента, когда он прибыл в Ярраби прямо с корабля, доставившего партию ссыльных, — тощий, заморенный голодом парнишка. Она, конечно, была старше его, но это вряд ли имело значение, поскольку хозяин почти сразу избрал его своим помощником. Он занимал такое же, а может быть, и более высокое положение, чем Том Слоун, и их брак не означал бы, что Эллен вышла за кого-то ниже себя, если бы только она ему понравилась.