Если это действительно так, он сумел галантно скрыть свои чувства. Так поступить мог только человек добрый и внимательный, и это хороший знак на будущее. Когда прибудет багаж, когда она умоется, переоденется, отдохнет и, быть может, сядет писать письмо Саре, она наверняка почувствует себя лучше. Итак, писание писем в далекую страну, служившее утешением и дававшее выход ее чувствам, будет продолжено; только теперь послания полетят в обратном направлении и будут адресоваться любимой сестре.

Миссис Келли в конце концов все же покинула гостью, правда лишь после того, как привела познакомиться трех застенчивых ребятишек. Некрасивые, загорелые, усыпанные веснушками малыши; младший — еще совсем карапуз — только учился ходить. Четвертый ребенок, сообщила миссис Келли, покоится на кладбище. Здешнее солнце немилостиво к малюткам.

Взяв в руки перо, Юджиния, как всегда, успокоилась.


«Сидней, 18 июня, 1830

Дорогая Сара!

Предполагается, что я отдыхаю перед обедом, но я мысленно столь оживленно беседую с тобой, что, пожалуй, лучше будет изложить мои мысли и чувства на бумаге.

Я прибыла и благополучно высадилась на берег с борта «Кэролайн». Как ни странно, мне не хотелось покидать корабль, к которому я успела проникнуться любовью (в отношении миссис Эшбертон ничего подобного со мной не произошло — такой неутомимой болтуньи я еще в жизни своей не встречала).

В настоящий момент у меня нет времени, чтобы излить тебе впечатления от города и вообще от Австралии. Я прекрасно понимаю, что тебе не терпится узнать лишь об одном — о встрече с моим нареченным женихом. То, что я пишу, предназначается только для тебя. Должна тебе признаться, что он представляется мне прямо-таки незнакомцем, отчего я чувствую себя довольно неуютно. Он стал походить на повидавшего виды человека, на которого определенно повлиял здешний климат. Кожа у него цвета жженой умбры, что очень ему не идет; плечи оказались более широкими, чем мне запомнились, и вообще у него вид чрезвычайно сильного и здорового человека. Ты, наверное, помнишь, каким он был тихим и как внимательно за всем наблюдал, когда приезжал к нам в Личфилд Коурт. Сейчас манеры его изменились, стали более живыми, уверенными и энергичными. Забавно было выяснить, что он прежде всего оказался озабочен тем, как перенесли путешествие отводки виноградной лозы, и лишь во вторую очередь тем, как выдержала его я. Впрочем, он собственными глазами мог убедиться, что я-то выдержала переезд прекрасно, потому и осведомляться на сей счет особой нужды не было. Помимо всего прочего, надо учитывать еще одно обстоятельство: если он показался мне незнакомцем, может, и я — еще в большей мере — показалась незнакомкой ему. Я все пытаюсь себя успокоить, мысленно перебирая свои достоинства — волосы, глаза, шею, талию и руки. Но мой нелепый кривой нос обгорел на солнце. Я слишком тощая, так как почти не в состоянии была есть во время путешествия. У меня какой-то полузамороженный вид, скулы выступили, а под ними образовались впадины. Я заметила, что миссис Келли обратила внимание на мой небольшой бюст. Как могу я критиковать моего дорогого Гилберта за его колониальную внешность, когда сама являю собой столь невзрачный образец английской дамы?»


— Мисс Личфилд! Юджиния! — Голос миссис Келли, звавшей ее снизу.

Юджиния положила перо и направилась к двери.

— Вы позволите мне, дорогая, обращаться к вам по-дружески и называть просто Юджинией? Дети улеглись, и мы садимся ужинать. Вы готовы? Эдмунд ждет не дождется познакомиться с вами, и ваш нетерпеливый жених тоже уже здесь.

Голос затих. Юджиния торопливо поправила волосы, поглядывая в маленькое зеркало на туалетном столике. В этой южной части земного шара очень быстро день переходит в ночь. Смеркаться начало каких-нибудь десять минут назад, но за это время стало почти совсем темно. Она едва различала в зеркале свое лицо — впрочем, отражение лишь еще раз подтверждало справедливость ее сетований на свою внешность, которым она предалась в письме к Саре.

Стало немного прохладнее. Теперь она обрела хоть какие-то живые краски, и легкий румянец вновь проступил на ее щеках. Она постаралась выглядеть как можно лучше, а потому надела муслиновое платье, которое миссис Келли успела отгладить, заявив, что не может доверить это служанке, совсем еще девочке, поступившей к ней на работу прямо из тюрьмы. «Когда принимаешь в услужение кого-либо из ссыльных, — добавила миссис Келли, — очень важно сделать это сразу же по прибытии будущей работницы в Австралию. Если позволить ей пожить в тюремном бараке, она вмиг испортится и предастся всевозможным порокам».

В маленькой гостиной горел свет; оттуда доносились голоса.

Интуиция подсказала Юджинии, что речь идет о ней. Голоса были сознательно приглушены. Она услышала только несколько слов, сказанных миссис Келли: «…на вид очень хрупкая». И протестующий голос Гилберта. А может, ей казалось, что протестующий; говорил он тихо, но довольно долго и вдохновенно. Затем раздался взрыв хохота, и Гилберт сказал нормальным голосом:

— В странах, производящих вино, это освященный временем обычай. Вино, которое закладывается на хранение при рождении сына, пьют на его свадьбе.

Незнакомый голос произнес:

— Так-то оно, может, и так, но только здесь Австралия, и вы пока что еще не доказали, что способны продержать вино в бутылке двадцать или тридцать лет. Пробка может вылететь и удариться в потолок.

— Я сумею его сохранить, — заявил Гилберт, — и оно будет не хуже того марочного вина, что производят во Франции или Португалии. А пока что мы разопьем одну из бутылочек, которые я сегодня захватил с собой. Я согласен, вино очень молодое. Оно разлито в бутылки всего два года назад, но гарантирую — напиток очень приличный.

— Кислятина! — жалобным голосом сказала Бесс. — То, что вы приносили в прошлый раз, определенно походило на уксус.

— Согласен. На виноградник обрушилось слишком много дождей, и к тому же не вовремя. Поэтому в ягодах оказалось недостаточно сахара. Это одна из трудностей, с которыми мне приходится сталкиваться.

Выходит, говорили вовсе не о ней, а опять о винограде, винах, урожае. Юджиния изобразила на лице приятную улыбку и вошла в комнату.

Гилберт вскочил и кинулся ее приветствовать. Он представил свою невесту Эдмунду Келли, некрасивому человеку с коричневой кожей, который ей, впрочем, понравился с первого взгляда. Гилберт сказал, что весь багаж на берегу, но мебель будет поднята из трюма только завтра. Он намеревался погрузить ее в фургоны и доставить в Ярраби, до которого от пристани около тридцати миль. Они поедут туда же примерно через неделю — после того, как она станет его женой.

Он хотел договориться о простой церемонии в новой церкви на улице Маккуори. Если Юджиния не возражает, хорошо бы провести церемонию в следующую среду.

Он взял ее руку и поднес к губам. Единственное, что она могла сделать, — это молча кивнуть. Она думала о вине, которое будет заложено на хранение при рождении их первого сына. Сердце тревожно забилось. В этой стране все как-то уж слишком прямолинейно.

В следующую среду. Слишком быстро для того, чтобы стать женой человека, до такой степени превратившегося в незнакомца.

— Нет смысла заставлять его ждать, — заявил вдруг мистер Келли.

Она вспыхнула, поняв, что по крайней мере один из присутствующих прочел ее мысли.

Гилберт взял ее под руку:

— Пойдемте, дорогая. Бесс просит нас к столу.

Голос его был ласковым. Она полагала, что, возможно, он тоже чувствует себя несколько смущенным, надо думать об этом и перестать так сосредоточиваться на собственных ощущениях.

Стол был освещен свечами, и от этого в маленькой комнате скоро стало очень жарко. Бесс пояснила, что ей пришлось приготовить жареную говядину, ибо Гилберт заказал именно это блюдо. Его красное вино, видите ли, хорошо к жаркому. Если бы он согласился выпить за ужином кружку пива, они могли бы довольствоваться холодным мясом, зажаренным накануне, и в доме было бы намного прохладнее.

Однако Юджиния не могла не признать, что вино, которое Гилберт столь любовно разлил по бокалам, действительно было очень красивого цвета. Пожалуй, даже красивее вина дяди Анри.

Когда она подняла бокал на свет, оно заискрилось. Она заметила, что Гилберт наблюдает за ней, и порадовалась тому, что глаза его смотрят на нее с такой нежностью. Впрочем, быть может, это было вызвано вовсе не ее жестом, а достоинствами вина.

Она отпила глоток и с трудом удержалась от гримасы. Как ни мало Юджиния понимала в винах, даже ей было ясно, что это еще слишком молодое, неустоявшееся вино.

— Оно очень приятно на вкус, Гилберт, — сказала она, как и положено верному другу.

Гилберт пополоскал вином рот, проглотил и разочарованно покачал головой.

— Нет. Это еще не то, что надо, но все же лучше прошлогоднего. Правда, Эдмунд?

— То вообще было как уксус. Да, это получше. Но с его помощью вы любителей рома в свою веру не обратите.

— Оно сделано из винограда, который я вырастил на лозах, привезенных с берегов Дуэро. Думаю, что с новыми лозами мне повезет больше. Рад сообщить вам, что на вид они в полном порядке. Я начну посадки немедленно, после первого же хорошего дождя. — Он протянул свой бокал через стол к Юджинии. — Я уверен, что вы привезли мне удачу, моя дорогая.

— Этот человек не может говорить ни о чем, кроме своего виноградника, — заметила Бесс. — Расскажите Юджинии что-нибудь о колонии. Когда вы намерены представить ее здешнему обществу?

— Обществу? — переспросила Юджиния.

— Такому, какое у нас есть, — отозвался с оттенком иронии мистер Келли. — Для того чтобы считаться здесь презентабельным, вы должны быть либо преуспевающим юристом, либо богатым землевладельцем, либо влиятельным государственным чиновником, либо, наконец, самим губернатором. У нас множество колониальных магнатов, которые воображают себя чуть ли не собственниками страны. Ни один досрочно освобожденный преступник не может даже помыслить об этом.