Твердое убеждение в том, что ей не следовало ехать, не покидало Юджинию до того момента, пока они не поднялись на борт «Тасман Стар». Позднее прохладный морской ветерок и покачивание палубы под ногами оказали на нее освежающее действие, и тревога начала стихать. Гилберт совершенно прав: слишком уж она беспокойная мать. Дети прекрасно обойдутся без нее, а ей необходимо бодрящее воздействие морского путешествия. Как чудесно уйти от нестерпимого пыльного зноя и видеть вокруг себя сверкающую синюю воду! Качку она переносила хорошо. Ныряния судна, под которое непрерывной чередой подкатывались волны, были приятны. В маленькой каюте нашлось достаточно места, чтобы вынуть из чемоданов и развесить ее туалеты. Сегодня она наденет самый красивый из них и будет пить вино Гилберта, чтобы доставить ему удовольствие. Она даже постарается не думать слишком много о детях.

Может, удастся убежать и от своих вечных мечтаний о Колме О’Конноре, не думать о письмах, которые приходят каждые два-три месяца, когда Колму удается найти какой-нибудь способ их отправить. Ее ответы были пространными, она давала в них полный выход своим чувствам. Иногда Юджиния спрашивала себя, как бы она существовала без этого духовного общения, ставшего для нее лекарством от тоски.

Бывали мгновения, когда она презирала Гилберта за то, что он даже не подозревает о ее тайной жизни. А в иные моменты испытывала глубокие угрызения совести и принимала решение делать все, что в ее силах, чтобы угождать мужу.

Поездка получилась очень удачной. Они остановились у супругов Келли, у которых было теперь пятеро детей, посещали и других своих старых друзей, разговоры за обеденными столами затягивались иногда до утра. Все кругом так быстро росло и развивалось! Мир открывал для себя новую страну, такие люди, как Стерт и Хьюм, пускались в путешествия с целью исследовать континент. Поговаривали, что, возможно, будет найдено золото. Будущее было неведомо.

Предчувствие богатств, которые оно сулило, повергало всех в состояние лихорадочного возбуждения. По всей видимости, в тысячах миль к югу отсюда находились долины, где виноград мог вызревать даже лучше, чем в районе реки Хантер. Ну а пока ничто не мешало с удовольствием попивать винцо из Ярраби. Гилберт бывал несказанно счастлив, когда ему удавалось убедить самых ярых приверженцев рома и виски одобрительно отозваться о его кларете.

В последний вечер пребывания в Сиднее Гилберт подарил Юджинии бриллиантовые серьги, которые прекрасно подходили к ее брошке. Она заставила себя не думать о невозвращенном миссис Эшбертон долге и тепло поблагодарила Гилберта. Серьги действительно красивы. Она с гордостью будет их носить.

Юджиния про себя приняла решение не относиться к Гилберту столь критически — например, с ее стороны было недостойно вспомнить именно сейчас об их долге миссис Эшбертон. Гилберт был импульсивно великодушен и щедр и заслуживал соответствующего отношения. Ей следует также относиться более реалистично и философски к интимной подоплеке этого подарка. Гилберт вправе рассчитывать на то, что сегодня ночью в его объятиях окажется любящая жена, так что нельзя допускать, чтобы все тело деревенело при мысли о неверности Колму. Так уж сложилась жизнь, и Юджинии необходимо по возможности к ней приспособиться.

Кроме того, в последнее время она вдруг начала подумывать, что, если бы перед ее мысленным взором не стоял столь яркий образ Колма, она, быть может, смогла бы без внутреннего сопротивления предаваться объятиям Гилберта. Ее давний кошмар уже не ассоциировался с мужем, как это неизменно случалось в прошлом. Поразительно, но он вообще постепенно развеивался. Но по-прежнему она всем сердцем стремилась как можно скорее вернуться домой, к своим детям… и к своему письменному столу.

Когда «Тасман Стар» бросил якорь в маленькой гавани Парраматты, в голове у Юджинии блуждали приятные мысли — возможно, в Ярраби ее ждет очередное письмо. Эллен было дано строгое указание: если появится какой-нибудь путник, как это уже не раз случалось в прошлом, с письмом от друга из Батерста, она должна сохранить это письмо у себя до прибытия госпожи.

Совершенно неожиданно она увидела Эллен в небольшой группе людей, махавших кораблю с пристани.

Юджиния сразу же заметила ее и схватила Гилберта за руку.

— Гилберт, смотрите — вон Эллен! Как она посмела оставить ребенка? Поскорее бы спустили трап. Жду не дождусь узнать, как там дети. Мы так долго отсутствовали. Три недели от них ни словечка!

— Вы же знали, милая, что так будет. Осторожнее! Не вывалитесь за борт.

Гилберт с силой оттянул ее назад, когда она слишком далеко перегнулась через перила, охваченная внезапным страхом. Дело в том, что Юджиния вдруг увидела круглое лицо Эллен, залитое слезами. А рядом с ней стояла миссис Эшбертон, одетая во все черное.

— Что-то случилось, — сказала она. — Наверное, что-то с Китом! Вы помните, он был простужен. О, ради Бога, только бы не…

Она кусала пальцы в перчатках, перед глазами стояли маленькие могилки, о которых было столько разговоров, опустошенное выражение лица Мерион Ноукс, Бесс Келли, стоически заполняющая новым ребенком внезапно опустевшую колыбель.

Гилберт наклонился вперед и громко крикнул:

— Миссис Эшбертон! Все в порядке? — Он обнял Юджинию. — Вы слишком спешите с выводами.

Однако рука его неестественно напряглась. Он тоже был взвинчен. Никто из тех, кто стоял в небольшой группке встречающих, не улыбался.

Он снова крикнул, пытаясь пошутить:

— Только не говорите мне, что Ярраби сгорел дотла.

Миссис Эшбертон начала было что-то говорить, но голос ее сорвался и с языка слетело нечленораздельное карканье. При сверкающем солнечном свете она и сама — в своих черных одеждах — походила на громадную толстую ворону.

Трап опустили. Пассажиры начали сходить на берег. Юджинию задержала чья-то рука.

— Миссис Мэссинхэм! — Это был капитан. Его круглое лицо, обрамленное рыжей бородой, внезапно переменилось от сжимавшего его сердце сочувствия. — Пожалуйста, зайдите в мою каюту. У меня есть для вас известие.

— Сообщите его нам здесь, — натянутым как струна голосом проговорила Юджиния.

— Что-то случилось с нашим маленьким мальчиком, да?

— Нет, не с мальчиком, мэм. Он поправляется. Случилось с вашей дочкой. Ваши друзья прислали записку и попросили меня сообщить вам об этом.

Юджиния закрыла лицо руками. Она почувствовала, как все внутри нее заливает черная тьма. Под сомкнутыми веками предстала четкая картина: она стоит на высохшем потрескавшемся дне речки, читая надпись, выжженную на покосившемся кресте. Детская могила, но надпись теперь гласила: ВИКТОРИЯ.

Она всегда знала, что кого-нибудь из ее малюток обязательно подстережет могила…

— Милая! Пойдемте, сядьте. Капитан послал за бренди. Пойдемте.

Юджиния сразу почувствовала, что Гилберт испытал величайшее облегчение, узнав, что погиб не сын. Это слышалось даже в его голосе.

Естественно, он любил сына и еще не успел почувствовать неизъяснимую прелесть своей дочери. Она была похожа на один из розовых бутонов, выхаживаемых Пибоди.

Была!

Юджинию охватила неудержимая ярость. Все ее былые предубеждения вернулись, ничто не изменилось. Она вырвалась из оберегающих объятий мужа:

— Я вам говорила, что Кит болен. Но вы не могли остаться. Вы сказали, что ваши вина испортятся. Для вас они самое ценное на свете. Сначала надо было думать о них. Что ж, вместо вина мы принесли в жертву своего ребенка!

В голосе ее звучало такое отчаяние, что люди оборачивались и начинали в упор ее разглядывать. Гилберт пытался взять жену за руки, призывал успокоиться, но она вырвалась и, прокладывая дорогу между кучками любопытствующих пассажиров, быстро сбежала по трапу на берег.

— Тише, маленькая моя, тише! — Голос миссис Эшбертон был необыкновенно нежным, успокаивающим. — Это оказалась скарлатина. Она страдала недолго. А Кит уже почти совсем поправился.

Черная грудь миссис Эшбертон пахла чем-то затхлым и лавандой, лиловое лицо невероятно постарело. Юджиния с трудом подняла отяжелевшие веки, приглядываясь к перемене, происшедшей в наружности миссис Эшбертон.

Затем она обратилась к Эллен:

— Ты ухаживала за ней, Эллен?

— Я все время держала ее на руках, мэм.

— Но ты ведь сама могла заразиться.

— Да что мне было до этого!

К ним подошел Гилберт.

Юджиния машинально сказала со свойственной ей сдержанностью:

— Миссис Эшбертон и Эллен страшно натерпелись. Пока мы… — Голос ее дрогнул, и она не смогла закончить фразу.

— Вы не должны ни в чем себя винить, — решительно произнесла миссис Эшбертон. — Мы бы послали за вами, если бы могли. Но так как это было невозможно, мы позвали врача, и он пробыл у нас три дня, пока Кит не был уже вне опасности. А эта Рози, эта девчонка, которую приютили из сострадания, даже сыпью не покрылась. Если Всевышний считает, что это справедливо, я с ним не согласна.

Глава XX

Часть денег, вырученных от продажи вина в Сиднее, Гилберт потратил на сооружение над могилой ребенка дорогого памятника, изображающего ангела со сложенными крыльями. Его страшно огорчало, что Юджиния ни разу не сходила на него посмотреть.

Вместо этого она предпочитала спускаться к реке, как всегда изящно держа над собой зонтик, и подолгу сидеть возле бедной могилы неизвестного ребенка, где вместо надгробия торчали скрещенные палочки. Когда она возвращалась домой, лицо у нее было грустное и опустошенное, движения вялые, неопределенные. Из Сиднея приехал доктор Ноукс. Он порекомендовал Гилберту дать Юджинии время прийти в себя. Женщины всегда тяжело переносят такие потери, в особенности же тогда, когда они на чужбине.