— Вы очаровательны, когда смеетесь. Неужели вы в самом деле ни чуточки по мне не скучали?

— Ну что вы! Конечно, скучала.

— А по ночам вам было не слишком страшно в одиночестве?

— О! Я справилась с глупым ребяческим страхом. Я уверена, что это известие вас обрадует.

— Да, меня это радует. Но тут есть свои «но». Мне нравится вас оберегать.

Юджиния обратила внимание на его слишком ярко блестевшие глаза.

— Гилберт, вы случайно не дегустировали вино, которое подадут к ужину?

— У меня хмельной вид? В таком случае это вы так на меня действуете. А что, если, вместо того чтобы помогать вам одеться, я помог бы вам раздеться?

Она попятилась:

— О нет! Для таких вещей нет времени!

— Для любви всегда должна найтись минутка.

— Но не в шесть же часов вечера, когда в доме полно гостей! Право, у вас возникают совершенно нелепые идеи!

Она продолжала говорить слегка шутливым и дружелюбным тоном, так что, казалось, не было оснований, чтобы глаза у Гилберта вдруг потухли. Неужели он ожидал, что она согласится на какую-то торопливую возню в постели в столь неурочный час?

Юджиния попыталась загладить свою вину;

— Я собиралась надеть вот это платье. Что вы скажете?

Он отсутствующими глазами посмотрел на светло-серый шелк, а затем велел надеть платье — так будет легче судить о его достоинствах. Когда Юджиния облачилась и заколола на затылке свои тяжелые темные волосы, муж приказал ей пройтись перед ним, а потом сесть. При этом ее широкая юбка изящными складками легла вокруг ног.

Теперь он смотрел на нее уже не глазами любящего мужчины, а критически разглядывал, словно бы ей предстояло выйти на сцену перед публикой.

— Да. Оно мне нравится, — сказал он наконец. — Я должен купить вам какие-нибудь драгоценности.

— Ах нет, Гилберт. Сначала устройте как следует свой виноградник. У меня есть жемчуг и маленькие карманные часики. Этого достаточно.

— Далеко не достаточно. И кроме всего прочего, я хочу, чтобы вы носили драгоценности, подаренные мной. Ну а пока что, должен сказать, выглядите вы великолепно.

Шелковое платье в талии показалось ей немного тесноватым, так что она чувствовала себя не очень удобно. Юджиния начала даже сомневаться, высидит ли она в этом платье в течение всего ужина, сохраняя ту элегантность, которая так восхищала Гилберта. Ее охватило отчаяние, когда она поняла, что это далекое от комфорта состояние все-таки было для нее предпочтительнее, нежели то, когда позднее, вечером, она расстегнет все эти пуговицы и крючки и станет ждать, чтобы в глазах мужа снова разгорелся тот слишком яркий огонь.


Сегодняшний вечер был прохладнее, чем обычно. В воздухе можно было ощутить даже какой-то намек на приближение морозов, что само по себе уже было маленьким чудом. Обеденный стол, уставленный серебром и хрусталем и сверкающий при свете свечей, сделал бы честь любой самой великосветской лондонской столовой. Мистер Уэнтуорт в смокинге казался сегодня особенно красивым. А вот его друг — мистер Блакслэнд. Какое лицо… упрямое, обветренное, с непоправимо загрубевшей кожей. Пиджак доктора Ноукса откровенно лоснится от долгой носки, но зато Эдмунд Келли одет превосходно. Гилберт в официальном костюме выглядел каким-то приглаженным и незнакомым.

Дамы постарались не ударить лицом в грязь, особенно миссис Эшбертон в платье цвета лаванды, отделанном массой кружев, и в кашемировой шали, как всегда сползавшей у нее с плеч. Миссис Уэнтуорт была элегантна, но не бросалась в глаза, Мерион Ноукс оделась безвкусно и чуть ли не неряшливо, а милейшая Бесс Келли слишком растолстела для своего ярко-голубого атласного платья.

Разговор был оживленным. Вначале он сводился в основном к поздравлениям, ибо гости обсуждали обстановку дома в Ярраби.

Оазис — чудо, удивительный образец расточительности, впрочем, достойно всяческого одобрения!

— Даже если вы бросились бежать прежде, чем научились ходить, Мэссинхэм, — заявил мистер Уэнтуорт, — я считаю, вы поступили правильно. Ваш пример послужит появлению в Австралии колонистов более высокого социального положения. Я надеюсь, вы пишете в Англию письма, в которых описываете свой дом, миссис Мэссинхэм?

— Пишет ли она письма? Да она только этим и занимается, не правда, ли, милочка? — сказал Гилберт.

— Да, я скучаю по своим сестрам, признаюсь, — ответила Юджиния. — И у меня есть много о чем им рассказать. Саре интересно знать о домах и одежде здешних жителей, Милли, которая еще учится в школе, — о необыкновенных животных. Папе — о здешней социальной системе.

— Вы имеете в виду ссыльных? — спросила ядовитым тоном Мерион Ноукс.

— Вовсе нет, — быстро возразил Гилберт. — Юджиния не имеет никакого касательства к этой печальной стороне жизни колонии.

— Ну для вас-то, дорогой мой, эта сторона не столь уж печальна, — мягко заметил мистер Уэнтуорт. — Что бы сталось с Ярраби без ссыльных?

— Согласен с вами. Я только хотел сказать, что для моей жены они не существуют. Я просил ее никогда даже близко не подходить к их жилищам. Особенно после того, что ей пришлось пережить в ночь после венчания.

— Мы слышали все подробности того инцидента! — восторженно воскликнула Бесс. — Должна признаться, я никогда не смогла бы сделать то, что сделали вы. Гилберт говорит, вас чуть не убили.

— Подумать только! А мы-то беспокоились, что она такой новичок в наших краях! — Юджиния заметила, что, когда речь шла о ней, Мерион Ноукс смягчала свой скептицизм. — Мы волновались напрасно, не правда ли Гилберт? Вы приобрели жену со стальными нервами.

— А я никогда и не думал, что Гилберт выберет себе в жены иную женщину. Тебе бы следовало знать его получше, моя дорогая. — Филипп Ноукс поднял свой бокал. — Или марочное вино, или ничего, а, Мэссинхэм? Давайте выпьем за хозяйку.

Юджиния смутилась, чувствуя, что губы ее предательски задрожали, когда она попробовала улыбнуться. Она была обрадована и польщена тем, что новые друзья говорят о ней с таким одобрением. Они никогда не должны узнать. Никто не должен знать о ее глупой нервной боязни темноты, о ее ужасающе противоречивом отношении к ссыльным: одна часть ее существа негодовала против опасности, воплощенной в этих людях, а другая была преисполнена глубокой жалости к ним.

Именно по этой причине она слушалась Гилберта и не подходила близко к домам, где жили ссыльные.

— Но разве вам удастся, держась от них на расстоянии, убедить себя в том, что они не существуют? — спросила Мерион.

— Нет. Конечно, полностью убедить себя в этом я не могу, — ответила Юджиния. — Но здесь с ними хорошо обращаются.

Это было правдой. В запретном для нее мирке, позади конюшен и хлевов, никогда не слышалось никаких криков, да и особых беспорядков тоже, кажется, не происходило. По крайней мере, она ни о чем таком не знала. Разве что тот вылитый стакан молока, когда один из ссыльных посмел переступить порог их кухни.

— Обращаются с ними лучше, чем эти скоты того заслуживают, — недовольно заметила миссис Эшбертон. — Юджиния, вы можете мне сказать, как приготовляется этот молочный пунш или я могу получить этот рецепт только на кухне?

— Боюсь, что на кухне. Я ничего не смыслю в стряпне.

— У моей жены есть занятия поважнее, — вмешался Гилберт, — например, как развлечь нас после ужина.

— Бог ты мой! — восхищенно ахнула простушка Бесс Келли. — Хотела бы я, чтобы кто-нибудь сказал мне такое. Я все свое время провожу с орущими детьми, не выпускающими из рук мой передник. — Она произнесла эти слова с несомненным удовлетворением, но без тени самодовольства.

Миссис Уэнтуорт сказала:

— Я недавно поручила одному очень искусному ирландцу написать портреты моих детей. Я рекомендую его вам, миссис Келли, если вы хотите иметь очень похожие изображения ваших чад. Его зовут Колм О’Коннор. Он, кроме того, рисует этюды, изображающие местных птиц и цветы, и сейчас делает целый альбом таких рисунков для одного лондонского издателя.

— Каких интересных людей вы встречаете в Сиднее! — воскликнула, поднимаясь со своего места, Юджиния. — Давайте оставим джентльменов пить портвейн. Я уже чувствую, что им не терпится поговорить о политике.

— Послушайте, я вполне серьезно советую, — продолжала миссис Уэнтуорт, когда дамы собрались в гостиной. — По-моему, мистер О’Коннор — необыкновенно талантливый художник.

— А у меня ему нечего рисовать, кроме моего попугая, — со смехом сказала Юджиния. — Стоит ли ради этого приглашать его в Ярраби?

— Может быть, в будущем году? — неопределенно заметила миссис Уэнтуорт, и Юджиния снова рассмеялась.

— Вы хотите сказать — когда у меня родится ребенок? Признаться, я мечтаю иметь ребенка. Но а пока, если мистеру О’Коннору случится оказаться в наших краях, ему придется довольствоваться Эразмом, который, кстати, очень неплохая модель для художника.

Вино — сначала сухой красный кларет, а потом сладкий сотерн — настроило ее на веселый лад. Она получила удовольствие от вечера и от собравшегося общества.

— Собственно говоря, я и себя считаю почти настоящей художницей и теперь, когда стало прохладнее, намерена всерьез заняться эскизами. На эвкалиптовых деревьях собираются целые стаи попугаев гала. Они совершенно прелестны. Но почему мы здесь стоим? Кто первый споет что-нибудь или сыграет на рояле? Остальным разрешается усесться поудобнее и ничем не утруждать себя — только внимательно слушать.

Миссис Уэнтуорт довольно мило спела что-то, но остальные дамы наотрез отказались даже рот открыть.

— Дорогая моя, если вы способны только квакать, как лягушка, такой голос лучше не демонстрировать, — заявила Мерион Ноукс. — Теперь ваша очередь выступать, Юджиния.