Я нахмурилась.

— За что?

— За все. Что не замечал. Не заботился. Не вел себя так, чтобы ты чувствовала, что можешь рассказать мне обо всем, — его голос был хриплым и немного резким.

У меня закололо сердце.

Мне, на самом деле, стало больно от его признания.

По правде, когда я на него работала, я знала, что мы не ЛДН. (Примеч.: лучшие друзья навеки). Я знала. Но слышать, как он говорит подобное...

Все это было похоже на ультрасвежий ожог на деликатно очищенном месте. И это местечко прямо по центру груди. Самое важное место.

Мне потребовалась вся моя эмоциональная зрелость, чтобы не... ну, я не уверена, как реагировать. Но я понимала, чем больше подавляла боль, тем сильнее я не хотела, чтобы он был честен со мной. Это не новость. Он не заботился обо мне, воспринимал меня как должное. Но хоть сейчас он это понимает, верно?

Ага, я говорила себе это, но это не помогало. Мне хотелось разреветься, но я не собиралась этого делать. Это не его вина.

Я заглянула ему в глаза.

— Все нормально. Сейчас ты кое-что сделал, — я сделала шаг назад. — Наслаждайся едой. Утром я начала украшать елку, но остановилась, чтобы отправить пару писем. Сейчас я собираюсь все закончить.

Его шоколадные глаза секунду рассматривали мое лицо, и я знала, даже если он ничего не сказал, он все заметил.

Эйден либо не хотел иметь дело с тем, что я раскисла, или понимал мою нужду зализать свои раны в одиночестве, но он остался верен своему слову и позволил мне уйти с кухни.


***

Утром я оставила в гостиной настоящий хаос. В оберточной бумаге будто взорвалась бомба, и повсюду стояли коробки. Вчера я прошлась по магазинам, чтобы купить рождественские украшения, и потратила очень много денег, но меня это не слишком волновало, потому что я впервые самостоятельно купила дерево.

В своей квартире я не устанавливала елку, потому что дома меня почти не бывало, да и места там не было. Вместо этого я устанавливала освещенное дерево в девяносто сантиметров, и клеила на него гирлянды. Хотя, в этом году это дерево стояло в моей спальне.

Здесь, у Эйдена и Зака, я установила двухметровую сосну «Дуглас», которую Зак помог мне донести и установить. В доме, где много высоких парней, нет ни одной ступенчатой лестницы, поэтому я притащила в гостиную табуретку, чтобы дотянуться до мест, куда не доставала. Этим утром погас свет, и пара лампочек перегорели.

Обычно мне нравилось украшать рождественское дерево. Пару раз у мамы дома мы делали это, но лишь когда оказалась в приемной семье, то поняла, что украшение елки — это особенное дело. Именно тогда это стало много для меня значить. Забираясь на стул, я не могла игнорировать мысль, которая вертелась у меня в голове.

Ему было плевать на меня.

Или, по крайней мере, он не ценил меня.

Второй вариант даже хуже, чем первый.

Некоторое время я работала в тишине; обернула красивую красную ленту вокруг ветвей и отошла, чтобы ее поправить. Когда я открывала остальные коробки с мишурой, то ощутила его присутствие в комнате.

Эйден стоял между коридором и гостиной и осматривал комнату и украшения, которые мне осталось развесить. Свечи в форме оленей, красная сверкающая рождественская елка из проволоки, венок на каминной полке, и, наконец, три свисающих чулка.

Три свисающих чулка я повесила вчера, на каждом написав заглавные буквы наших имен. Черный для Эйдена, зеленый для Зака и золотой для меня.

В конце концов, он оторвал свой взгляд от чулков и спросил:

— Нужна помощь?

«Я не буду воспринимать это на свой счет», — сказала я себе.

— Конечно, — я протянула ему коробку, которую только что открыла.

Эйден взял, посмотрел на украшения на дереве и перевел взгляд на меня.

— Куда ты хочешь их повесить?

— Куда угодно.

Сделав шаг ближе к объекту наших декоративных талантов, он окинул меня взглядом.

— Куда ты хочешь их повесить, Ван? Я уверен, ты уже все распланировала.

Это правда, но я не собиралась помогать ему.

— Куда угодно, только не слишком близко друг к другу... Правда. Я просто не хочу, чтобы они находились близко... И, может быть, ближе к верхушке, так как они маленькие. Те, что побольше, ближе к низу.

Уголки его рта дернулись, но он серьезно кивнул и приступил к работе.

Следующий час мы бок о бок простояли около елки. Его рука терлась о мою, мое бедро о его, и пару раз он поймал меня, когда я пыталась забраться на стул, поэтому отобрал у меня гирлянды и повесил их самостоятельно. Мы почти не разговаривали.

Но как только мы закончили, то сделали пару шагов назад и осмотрели наше двухметровое великолепие.

Должна признаться, она была прекрасна, даже если на фоне Эйдена выглядела намного меньше. Красная и золотая, с намеками на зелень тут и там, с длинных веток свисали стеклянные украшения, все это было окружено лентой — ребенком я всегда мечтала о таком дереве. Я посмотрела на Эйдена. Его лицо было спокойным и задумчивым, и я задалась вопросом, о чем он задумался. Вместо этого, я задала безопасный вопрос:

— Что думаешь?

Его ноздри слегка раздулись, и в уголках его губ появилась мягкая, мягкая, очень мягка улыбка.

— Она похожа на елку из универмага.

Я потерла руку и улыбнулась.

— Буду воспринимать это как комплимент.

Серьезный мужчина кивнул.

— Красиво.

Красиво? От Эйдена? От остальных я восприму это как «потрясающе». Чем больше я на нее смотрела, тем больше она мне нравилась, и я становилась счастливее, и была благодарна за то, за что должна была быть благодарна.

Благодаря Эйдену я живу в замечательном доме. Благодаря Эйдену у меня есть деньги, чтобы купить украшения, гирлянды и елку. И благодаря Эйдену я смогла накопить достаточно денег, чтобы последовать за своей мечтой.

Может, мы и не родственные души, и, может, он и не ценил того, что я привносила в его жизнь, пока не ушла, но благодаря ему у меня есть столько всего. И благодаря ему у меня еще столько всего будет. Эта мысль достаточно смягчила боль, которую я испытывала, поэтому я откашлялась и произнесла:

— Эй...

Он прервал меня:

— Ты развесила огни снаружи?


***

— Ты делала это весь день?

— Ага, — мы сделали все за пару часов.

Я съездила в два магазина, чтобы купить достаточное количество рождественских огней, и эти поездки того стоили. Круглые, синие светодиодные фонарики украшали крышу и гараж.

Чтобы украсить два столба перед дверью, нам понадобились две разные упаковки гирлянд. Еще одна коробка понадобилась на большое окно, и еще я украсила ветки деревьев во дворе.

— Вы сделали это вместе с Эйденом? — затем спросил Зак, скрестив руки на груди. Я была на улице, заканчивала с фонариками, когда Зак заехал на своем грузовике в гараж.

— Угу. Он даже забрался со мной на крышу, хотя я продолжала повторять, чтобы он вернулся в дом, прежде чем упадет или кто-то из соседей позвонит команде и расскажет, чем он занимается.

В его контракте есть определенные вещи, которые ему запрещено делать: ездить на чем-то с колесами, включая мотоциклы, скутеры, мопеды, сегвей, ховерборды и скейтборды. Он не может ничем заниматься, для чего нужен добровольный отказ, то есть, прыжки с парашютом. И еще в его контракте есть специальный пункт, в котором сказано, что ему нельзя находиться около фейерверков.

Однажды я нашла его контракт в папке на компьютере и прочитала, мне стало так скучно.

Дословный ответ Эйдена на мои попытки прогнать его:

— Не указывай, что мне делать.

Иногда мне, правда, хотелось придушить его из-за этого упрямства. И снова, это он упомянул о рождественских огнях, а я не была к этому готова, потому что не хотела заниматься этим в одиночку.

Зак захихикал.

— Я не удивлен. Сколько времени ушло на это?

— Три часа.

Он нахмурился и посмотрел на часы.

— Как рано он пришел домой?

И-и-и это напомнило мне о том, что он сделал, что он сказал. Я нахмурилась и пробормотала:

— После двенадцати, — зная, что это заинтересует его.

Хук, линия, бросок.

— Как так? Встречи по утрам в понедельник длятся обычно до двух.

Я ударила его по руке.

— Ты мне скажи, большеротик.

Пронырливый МакНосерсон немедленно оживился.

— Что я сделал? — он едва задал вопрос, как его глаза слегка распахнулись, подбородок опустился, и он навострил уши.

— Ты рассказал ему о Кристиане, ты, ябеда. Знаешь, что случается с ябедами?

— Их убивают?

Я снова ударила его.

— Да! Он подрался с ним сегодня.

Рот Зака приоткрылся, и он уставился на меня. Честно, я люблю Зака. Правда.

— Нет!

Ладно, он взбесил меня за то, что рассказал Эйдену о том, что произошло, но он такой забавный, что просто невозможно.

— Да! Он подрался с ним! — рот Зака открылся шире, глаза бегали из стороны в сторону, будто он не мог понять то, что я ему говорила. — Он…

— Эйден?

— Да.

— Наш Эйден?

Я мрачно кивнула.

Зак все еще мне не верил.

— Ты уверена?

— Он мне рассказал. На нем синяки в качестве доказательства.

— Нет. Он бы этого не сделал, — он посмотрел в сторону, а затем снова посмотрел на меня. — Эйден?

— Да.

Он открыл рот и снова закрыл.

— Я не знаю... — его губы двигались, но изо рта ничего не вылетало. — Он не...

— Я знаю. Знаю, он не дерется.

— Почему, черт возьми, у него ушло на это так много времени? Я рассказал ему неделю назад, — внезапно в отчаянии заметил он.