Она даже поплакала немного, в основном от усталости – все-таки тридцать шесть часов на ногах, почти без сна, но и от удручающего сознания, что праздник подошел к концу, а вместе с ним и ее пребывание там, а также от последствий шока, наступающего при любом столкновении с насилием. А еще потому, что мужчина, так много значивший для нее, снова оказался недосягаемым: и разбитый нос, и огорчение, и проваленный праздник, превратившийся в фарс, – все как нарочно лишало ее последнего шанса выразить свои чувства.

Дейзи направила машину на придорожную парковку, покрытую гравием, и плавно остановилась, прислушиваясь к стуку дождя по крыше и поскрипыванию дворников по стеклу. Далеко внизу она разглядела изгиб побережья, а дальше, в море, первые проблески рассвета.

Положив руки на руль, она опустила на них отяжелевшую голову. За все часы, проведенные в больнице, они едва перебросились несколькими словами. Она сидела достаточно близко, чтобы чувствовать, как он ерзает на стуле, их руки соприкасались, и в какой-то момент она почти задремала, невольно уронив голову ему на плечо. Тем не менее они не разговаривали, только иногда он просил кофе или в очередной раз повторял, чтобы она ехала домой.

Я была совсем рядом, думала она. Могла до него дотронуться. Слышала его дыхание. Но больше этого не будет.

Дейзи на секунду замерла. Потом вскинула голову, вспомнив, что ей однажды сказала Камилла.

Она слышала его дыхание. И сразу поняла, что сердце его бьется учащенно.

Дейзи громко выдохнула, резко повернула ключ зажигания, затем бросила взгляд назад и так стремительно развернула машину, что мокрые колеса заскользили по гравию.

* * *

Перед отделением скорой помощи стояли беспорядочно припаркованные три машины, а между ними суетились люди в светящихся жилетах, которые осторожно перетаскивали подопечных на носилки, кресла-каталки и увозили, низко склонив головы, чтобы обсудить что-то. Одна из машин не выключила сирену, и та оглушительно гудела. Ей не мешал ни ливень, ни гул других машин. Дейзи ловко маневрировала, стараясь отыскать парковочное место и поглядывая в зеркало на своего ребенка, который даже не шелохнулся. Уставшая Элли продолжала спать, не обращая внимания на шум.

И тут, окончательно растерявшись, не понимая, зачем сюда вернулась, она подняла глаза и сквозь мутное стекло увидела его: высокая, слегка сутулая фигура решительно направлялась сквозь дождь к стоянке такси. Дейзи выждала долю секунды, чтобы удостовериться, затем распахнула дверцу машины и, не обращая внимания на ливень и оглушительный вой сирены, побежала по двору, где скользя, где спотыкаясь, пока не оказалась прямо перед ним.

– Стой!

Джонс остановился. Щурясь, он явно пытался разглядеть, действительно ли это она. Его рука неосознанно поднялась к лицу, прикрывая толстую марлевую повязку.

– Ты больше мне не босс, Джонс, – прокричала она, стараясь перекрыть вой сирены и дрожа от холода в своем измятом вечернем платье, – поэтому нечего приказывать. И отсылать меня домой. – Это прозвучало злее, чем она хотела.

Он выглядел потерянным, бледным.

– Прости, – сказал он чуть хрипловато. – Мне не следовало… Просто я не хотел, чтобы ты… видела меня таким. Лежащим на спине, с разбитым лицом…

– Ш-ш-ш. Помолчи минуту. Я не желаю об этом говорить. Я всю ночь провела за рулем, и мне нужно тебе что-то сказать, а если я сейчас остановлюсь, то вообще ничего не скажу. – Она едва ли не бредила от усталости, в ушах стучало, по лицу текли капли дождя, смешиваясь со слезами. – Я знаю, что тебе нравлюсь! – прокричала она. – Быть может, ты сам этого еще не понимаешь, но я понимаю. Потому что, если не считать того, что мы все время наносим друг другу увечья, и того, что мы много спорим, и того, что я, наверное, лишила тебя лицензии, о чем действительно сожалею, мы подходим друг другу. Мы хорошая команда. – Он собрался что-то ответить, но она не позволила, подняв руку; сердце ее колотилось уже где-то в горле, и ей было не важно, как она выглядит. Утерев слезы, она пыталась собраться с мыслями. – Послушай, у меня за плечами прошлое. Я понимаю, что не совсем соответствую твоему представлению о том, кто тебе нужен. У меня ребенок и все такое прочее, но у тебя за плечами тоже свое прошлое. Бывшая жена, например, расставание с которой ты до сих пор болезненно переживаешь, и целая толпа женщин, с которыми ты переспал, а они до сих пор на тебя работают, что, по правде говоря, меня совсем не устраивает. К тому же ты женоненавистник, и мне это тоже не нравится.

Он хмурился, пытаясь понять, и прикрыл глаза одной рукой, чтобы видеть ее сквозь дождь.

– Джонс, я устала. Мне самой не нравится то, что я собираюсь сказать. Но я все продумала. Да, лебеди образуют пары на всю жизнь. Но это единственный вид, как ни крути. Верно? Да и как они могут знать, если выглядят все одинаково?

Сирена перестала выть. Или, быть может, машина уехала. И внезапно они остались только вдвоем посреди парковки, под проливным дождем. Она стояла перед ним и видела его глаза, которые смотрели прямо на нее. В них отражалась боль и, возможно (вот именно – возможно), понимание.

– Я не могу так дальше, Джонс, – сказала она срывающимся голосом. – У меня в машине спит ребенок, и я слишком устала, чтобы продолжать разговор, к тому же я не могу объяснить, что чувствую.

Боясь, что передумает, она протянула руки, зажала его лицо мокрыми ладонями и поцеловала.

Он наклонил голову, и она почувствовала его губы на своих, когда он притянул ее к себе, облегченно вздохнув. Она расслабилась, напряжение исчезло, а вместо него пришла уверенность, что так и надо. Она вдохнула запах больницы, приставший к его коже, и ей сразу захотелось защитить его, окружить коконом. Но тут резко и без всякого предупреждения он отстранил ее от себя на длину руки.

– Что? – опешила Дейзи, а сама подумала, что больше этого не перенесет. После всего, что было.

Джонс со вздохом поднял глаза к небу, потом взял ее руку в свои. Ладони у него оказались мягче, чем она ожидала.

– Прости, – прорычал он, виновато улыбаясь. – Ты даже не представляешь, как мне жаль, Дейзи. Но я не могу целоваться и дышать одновременно.

* * *

Большой белый дом был тих, как в тот день, когда Дейзи впервые сюда приехала. Основной персонал разместился в квартирах над гаражом, а его автомобили стояли на гравийной дорожке; сквозь окна виднелась тихая, начищенная до блеска кухня, где не гремели тарелками и подносами. Если не считать хруста гравия под ногами, тишину нарушали лишь пение птиц, тихий шепот ветра в соснах и далекий плеск волн где-то внизу.

Джонс отдал Дейзи ключи от черного хода, и она, несколько отупев от недосыпания, долго возилась со связкой, пока искала нужный. Джонс зорко поглядывал на спящего ребенка у себя на руках. Наконец Дейзи справилась с замком, и они вошли в спящий дом.

– К тебе, – прошептал он, и они тихо пошлепали по коридору, затем поднялись по черной лестнице, слегка наталкиваясь друг на друга, словно пьяницы, вернувшиеся домой после веселой ночи.

Вещи Дейзи были аккуратно разложены по сумкам и коробкам. Только детская кроватка и несколько перемен одежды, оставшиеся после предыдущего дня, до сих пор лежали неупакованные – свидетельство того, что когда-то это был не просто номер в отеле, а нечто большее. Всего двадцать четыре часа назад вид багажа наводил на Дейзи панику, заставляя чувствовать свое одиночество. Теперь же он пробудил в ней радостное ожидание, обещание новой жизни и новых возможностей.

Она тихонько прикрыла за собой дверь и взглянула на мужчину, который шел впереди. Джонс медленно пересек комнату, бормоча что-то спящей Элли и прижимая ее к груди. Он осторожно опустил ее в кроватку, стараясь не потревожить, отнял руки, а Дейзи накрыла ребенка легким одеяльцем. Девочка даже не шелохнулась.

– Это все, что ей нужно? – прошептал он.

Дейзи кивнула. Они постояли несколько секунд, глядя на спящего ребенка, потом она взяла его за руку и потянула к кровати, оставшейся неубранной со вчерашнего утра.

Джонс сел, снял пиджак, открыв смятую, запачканную кровью рубашку, скинул туфли. Дейзи стянула вечернее платье одной рукой через голову, ничуть не стесняясь, что после родов на теле остались растяжки и лишний жир, что особенно видно при резком утреннем свете. Она надела старую футболку и забралась в кровать, прошелестев покрывалом.

Сквозь раскрытое окно проникали теплые ароматы соленого летнего утра, шторы мягко покачивались от ветра. Джонс повернулся к ней лицом, глаза его совсем почернели после бессонной ночи, скулы заросли щетиной, и все же лоб разгладился от морщин. Он смотрел на нее не мигая, взгляд его смягчился, и он поднял руку, чтобы коснуться ее голой кожи.

– Ты выглядишь прекрасно, – раздалось из-под марлевой повязки.

– А ты нет.

Они сонно улыбнулись друг другу.

Он прижал палец к ее губам, а она, не сводя с него глаз, подняла забинтованную руку и легко коснулась его лица, позволив себе сделать то, что очень давно хотела: очень нежно, кончиком пальца тронула его забинтованный нос.

– Болит? – пробормотала она.

– Ничего не болит, – сказал Джонс. – Абсолютно ничего.

И с довольным вздохом он притянул ее к себе, обнял, спрятав лицо там, где шея переходит в плечо. Она ощутила мягкие волосы и колючий подбородок, прикосновение его губ, вдохнула слабый запах антисептика. На секунду в ней вспыхнуло желание, но почти сразу его вытеснило более приятное чувство, дарящее покой: чувство защищенности. Она прильнула к нему, ощутив, что он тяжелеет, погружаясь в дремоту, и тогда наконец, чувствуя ровный стук его сердца, Дейзи заснула.