– Куда-нибудь сходим. Где нас… не будут отвлекать, – сказал Джонс. Она сразу поняла, что он имеет в виду Элли.

– Я присмотрю за ребенком, – с готовностью предложила миссис Бернард на следующий день. – Вам полезно покинуть четыре стены.

– Как сказал палач висельнику, – пробормотала Дейзи.

А затем, в понедельник, незадолго до его приезда, снова зазвонил телефон. На этот раз позвонила Марджори Винер и, задыхаясь, сообщила, что наконец-то нашелся ее сынок.

– Он живет у одного из своих старых друзей по университету. Уверяет, что у него случился нервный срыв. – Голос звучал расстроенно. Хотя, впрочем, Марджори Винер всегда говорила расстроенно.

Если в начале разговора сердце Дейзи остановилось, то теперь в нем медленно закипал гнев. Нервный срыв? Вообще-то, если у тебя нервный срыв, то ты не способен сам это определить. Разве не об этом «Уловка-22»?[19] Как просто сослаться на нервный срыв, если не нужно заботиться о ребенке. Лично для нее нервный срыв – это роскошь, на которую нет ни времени, ни сил.

– Так что, он вернется? – Дейзи с трудом удавалось сдерживаться.

– Дейзи, ему нужно какое-то время, чтобы разобраться. Ему действительно очень плохо. Я страшно за него переживаю.

– Что ж, ладно, можете передать своему сыну, что ему станет еще хуже, если он приблизится к нам. Он хотя бы подумал, как нам выжить без него? Мы ведь даже паршивой пятифунтовой банкноты от него не получили.

– О, Дейзи, почему ты сразу не сказала, что тебе приходится туго? Я бы выслала денег…

– Черт побери, Марджори, дело совсем не в этом! Это не ваша обязанность. Это обязанность Даниеля. Он за нас в ответе, черт бы его побрал!

– Право, Дейзи, совсем не обязательно так ругаться…

– Он мне позвонит?

– Не знаю.

– Что? Так это он просил вас мне позвонить? После шести лет совместной жизни и ребенка он вдруг не может со мной поговорить?

– Послушай, я, конечно, им не горжусь в данной ситуации, но он сам не свой, Дейзи. Он…

– Сам не свой? Он сам не свой! Он теперь отец, Марджори. Во всяком случае, должен им быть. У него что, другая? Я угадала? Он встречается с другой?

– Думаю, никого другого нет.

– Ах, вы думаете?

– Я знаю, он так не поступил бы с тобой.

– А как же он поступил со мной? Все, что хотел, он сделал.

– Прошу тебя, не теряй самообладания, Дейзи. Я знаю, это трудно, но…

– Нет, Марджори. Это не трудно. Это невозможно. Меня без всяких объяснений оставил человек, который даже не может со мной поговорить. Мне пришлось уехать из дому, потому что он даже не подумал, как я и наш ребенок будем жить без денег. Я сижу безвылазно на строительном объекте у черта на куличках, и все из-за того, что Даниель взялся за работу, которую не собирался выполнять…

– Право, это вряд ли справедливо.

– Справедливо? Вы собираетесь говорить мне о справедливости? Марджори, не обижайтесь, но я отключаю телефон. Прямо сейчас… Нет, слушать не буду. Я сейчас отключусь… ла-ла-ла-ла-ла…

– Дейзи! Дейзи, дорогая, нам так хотелось бы повидать ребенка…

Она сидела, охваченная дрожью, сжимая в руке мертвый телефон. Робкая просьба Марджори утонула в растущей ярости. Он даже не подумал спросить, как поживает его дочь. Не видел ее больше семи недель и даже не захотел узнать, все ли с ней в порядке. Каков же этот мужчина, которого она когда-то любила? Что случилось с Даниелем? Она уронила голову на грудь, удивляясь, что душевная боль проявляется как физическая.

Она старалась сдерживать гнев и обиду на несправедливость, но подспудно спрашивала себя, следовало ли вообще так обрушиваться на Марджори. Она ведь не хотела окончательно отвратить его от себя. Что теперь Марджори ему скажет?

Внезапно почувствовав присутствие еще одного человека, она обернулась и увидела миссис Бернард, тихо стоявшую в дверях с грязной одежонкой Элли, переброшенной через руку.

– Я заберу с собой это сегодня вечером постирать. Вам тогда не придется идти в прачечную.

– Спасибо, – сказала Дейзи, стараясь не шмыгать носом.

Миссис Бернард продолжала стоять, глядя на нее, а Дейзи с трудом сдерживалась, чтобы не попросить ее уйти.

– Знаете, иногда просто нужно двигаться дальше, – сказала пожилая женщина.

Дейзи вскинула на нее взгляд.

– Чтобы выжить. Иногда просто нужно двигаться дальше. Это единственный способ.

Дейзи открыла рот, словно собираясь заговорить.

– Вот так. Как я уже сказала, я захвачу это с собой, когда буду уходить. Малышка уснула сразу. Я укрыла ее еще одним одеялом. Этот восточный ветер принес с собой холод.

* * *

То ли из-за ветра, то ли из-за Винеров, но Дейзи впала во что-то сродни безрассудству. Она бегом поднялась по лестнице, надела черные брюки – впервые после рождения Элли ей удалось в них влезть – и красную шифоновую блузку, подаренную Даниелем на день рождения еще до ее беременности, вынудившей наряжаться в бесформенные тряпки. Сочетание стресса и разбитого сердца способно наносить непоправимый вред душевному спокойствию, думала она, сцепив зубы, но, боже, как благотворно оно сказывается на фигуре. К этому наряду она подобрала сапоги на шпильках и щедро накрасилась. Сестра часто говорила, что губная помада творит чудеса с самооценкой. Джулию никто никогда не видел без губной помады, даже когда она лежала в постели, болея гриппом.

– Лифчик просвечивает, – заметила миссис Бернард, когда Дейзи спустилась с лестницы.

– Вот и хорошо, – резко ответила она, решив не обращать внимания на язвительные реплики миссис Бернард.

– Однако не мешало бы спрятать бирку под воротник. – Миссис Бернард улыбнулась самой себе. – Пойдут разговоры.

* * *

Джонс потер лоб, направляя «сааб» на главную улицу Мерхема, и поехал в сторону парка. Голова начала болеть сразу после того, как он миновал верфь, и уже на середине шоссе А12 легкая ломота над глазами превратилась в сильнейшую мигрень. Он пошарил в бардачке наудачу и обнаружил таблетки, подложенные туда Сандрой, его секретаршей. Какая же она умница, черт возьми. Нужно будет повысить ей зарплату. Если только он уже не сделал это три месяца назад.

Неожиданно найденный парацетамол – единственная удача за весь провальный месяц. Да, месяц выдался на редкость паршивый. Алекс, бывшая жена, объявила, что снова выходит замуж. Один из его старших барменов чуть не устроил драку с двумя приятелями-журналистами, решившими сыграть в твистер на бильярдном столе, причем в голом виде. Как позже рассказывал бармен, его возмутило не то, что они голые, а то, что они отказались убрать напитки с сукна. В последнее время ни дня не проходило, чтобы его клуб не фигурировал в прессе как «приходящий в упадок» или «миновавший свои лучшие дни», а его попытка задобрить журналюг ящиком виски ни к чему не привела. Напротив, они тут же написали о ней, заклеймив ее «жестом отчаяния».

А через месяц в двух кварталах откроется конкурирующий клуб «Опиум», рассчитанный на ту же клиентуру. Заведение того же, что и «Красные комнаты», характера, и о его открытии уже заговорили в кругах, которые Джонс считал своими. Вот почему этот мерхемский отель стал таким важным: нужно оставаться впереди. Находить новые способы удерживать свою публику.

И вот теперь эта чертова девчонка все портила. Он сразу заподозрил, что она не годится для этого дела, когда услышал ее скулеж в телефонной трубке насчет того, что он позвонил в «неудачное время». Нужно было уже тогда прислушаться к внутреннему голосу: в бизнесе не должно быть неудачных времен. Если ты профессионал, то впрягаешься и делаешь дело. Без всяких отговорок и проволочек. Вот почему он не любил работать с женщинами – то у них месячные, то у них неприятности с бойфрендом, а в результате не могут сосредоточиться на своем деле. А стоит нажать, они тут же ударяются в слезы. Если не считать его секретарши, то всего две женщины не вызывали у него чувства неудобства, даже спустя много лет. Одна из них – Кэрол, его давнишний агент по внешним связям, которой стоило лишь вскинуть выщипанную бровь, чтобы выразить неодобрение, чья преданность не имела границ и кто все еще мог его перепить. А вторая женщина – Алекс, которая не была о нем слишком высокого мнения и не испытывала перед ним страха. Но Алекс собралась замуж.

Когда она ему сообщила об этом, его первым наивным порывом было предложить ей снова выйти за него. Она расхохоталась.

– Ты неисправим, Джонс. Это были худшие полтора года в нашей жизни. А теперь ты захотел меня вернуть только потому, что я понадобилась кому-то другому.

Он вынужден был признать, что отчасти она права. В течение ряда лет после их развода он иногда делал ей предложения, от которых она милостиво отказывалась (чему он был втайне рад), но оба дорожили своей продолжавшейся дружбой (к досаде, насколько он знал, нового партнера Алекс). И вот теперь она решила пойти дальше. Отныне все изменится. На их прошлое будет наложена печать.

Конечно, у него всегда было на что отвлечься. Если ты хозяин клуба, всегда найдется с кем переспать. Когда он только начинал, то часто спал с официантками, обычно высокими, стройными, мечтающими о карьере актрисы или певицы. Все они надеялись познакомиться с каким-нибудь продюсером и режиссером, пока разносят напитки. Но вскоре он убедился, что это ведет к соперничеству, слезливым требованиям повысить зарплату и в конечном итоге к потере хорошего персонала. Поэтому последние полтора года он вел жизнь монаха, хотя и слегка неразборчивого в связях. Изредка он знакомился с какой-нибудь девушкой, потом отвозил ее домой, но каждый такой случай дарил ему все меньше и меньше удовлетворения, и он всегда обижал их, поскольку потом никак не мог вспомнить их имен. В половине случаев игра не стоила свеч.