Она ждала почти пятнадцать минут. Совсем скоро придется возвращаться. Миссис Холден и без того с трудом ее отпустила. Дважды щупала лоб, прежде чем нехотя позволить прогулку. Если бы ей не хотелось побыть наедине с доктором Холденом минут пятнадцать, она вообще не разрешила бы Лотти выйти.

С тропинки донеслось шипение велосипедных шин. Лотти несмело приоткрыла дверь и увидела его: Гай спрыгнул с велосипеда и с грохотом прислонил его к стене. Они торопливо обнялись, неловко целуясь.

– У меня совсем мало времени. Селия прилипла, как клей. Я выбрался только потому, что ей захотелось принять ванну.

– Она что-нибудь подозревает?

– Думаю, что нет. Она ни слова не сказала о… Ну, сама знаешь… – Он нагнулся и погладил Мистера Бинса, который что-то вынюхивал у его ног. – Боже, как все ужасно! Ненавижу лгать. – Он притянул Лотти к себе, чмокнул в макушку. Она обхватила его руками и вдохнула знакомый аромат, пытаясь запечатлеть в памяти ощущение его рук на своей талии. – Зачем им что-то говорить? Можно просто уехать. Оставить записку. – Он бубнил, уткнувшись в ее волосы, словно тоже хотел надышаться родным запахом.

– Нет. Я не могу так поступить. Они ко мне хорошо отнеслись. Самое меньшее, что я могу, – хотя бы объясниться.

– Не уверен, что это можно как-то объяснить.

Лотти отстранилась, посмотрела ему в лицо:

– Они ведь поймут, правда, Гай? Обязательно поймут. Мы не желали никому зла. Это не наша вина. Просто мы ничего не могли поделать, да? – Она расплакалась.

– Никто не виноват. Так случилось. Нельзя бороться с обстоятельствами.

– Мне ненавистна мысль, что наше счастье будет построено на несчастье других. Бедняжка Селия. Как мне ее жаль. – Теперь, когда Гай принадлежал ей, Лотти могла себе позволить душевную щедрость. Сочувствие подруге удивило даже ее саму. Лотти вытерла нос рукавом.

– Селия переживет. Найдет кого-то другого. – (Лотти почувствовала неприятный укол от деловитости в его голосе.) – Иногда мне казалось, что она любит вовсе не меня, а саму идею любить кого-то.

Лотти недоуменно уставилась на него.

– Просто временами у меня было ощущение, что ее выбор пал на меня случайно. Понимаешь?

Лотти подумала о Джордже Берне. И почему-то ощутила себя предательницей.

– Я уверена, она тебя любит, – тихо, неохотно возразила Лотти.

– Давай не будем об этом говорить. Послушай, Лотс, мы должны составить план. Давай подумаем, когда лучше всего им сказать. Я не могу все время лгать… Чувствую себя от этого по-дурацки.

– Дай мне еще немного времени, до конца недели. Я узнаю, примет ли меня к себе Аделина. Теперь, когда Френсис уехала, им понадобится помощница в доме. Я бы не возражала.

– Правда? Но это ненадолго. Пока я не улажу вопрос с родителями.

Лотти прижалась лицом к его груди:

– Поскорее бы все закончилось. Перепрыгнуть бы сразу на три месяца вперед. – Она закрыла глаза. – А то словно смерти ждешь или какой беды.

Гай выглянул за дверь:

– Пожалуй, пора. Я пойду первым.

Он наклонился и поцеловал ее в губы. Она не закрыла глаза, не желая пропустить хоть секунду. За его спиной, мигая огоньками, пересекал бухту корабль.

– Будь храброй, Лотти, дорогая. Когда-нибудь все это закончится.

Погладив ее по волосам, он ушел и начал подниматься по темной тропе, ведущей к дому.

* * *

Селия вернулась в свою комнату. Увидев ее ночную рубашку на покрывале, Лотти мысленно застонала. Когда-то она была отменной выдумщицей, теперь же, когда ее саму будто вывернули наизнанку, совершенно разучилась лгать, превратившись в краснеющую, стыдливую провинциалку.

От Селии она держалась подальше. Это было нетрудно, поскольку Селия развила почти безумную деятельность. Если она не совершала налет на магазины, тратя отцовские деньги с почти религиозным пылом («Смотри, какие туфли! Я просто не могла их не купить!»), то сортировала вещи, отбрасывая все, казавшееся ей «слишком девчоночьим» или «не подходящим для столицы». За обедом, в окружении людей, Лотти могла уйти в себя, сосредоточиться на еде, поскольку в разговор ее вовлекали редко, да и то только доктор Холден, который сам почему-то казался рассеянным. Зато миссис Холден не обходила своим вниманием Гая, забрасывая его вопросами о родителях, о жизни за границей, и при этом улыбалась и кокетничала не меньше Селии. К облегчению Лотти, с Селией она столкнулась всего лишь раз, накануне вечером, когда Лотти похвалила новую стрижку подруги, а потом сказала, что ей тоже нужно подольше полежать в горячей ванне.

Поэтому, вернувшись после прогулки с Мистером Бинсом, Лотти очень удивилась, найдя Селию, завернутую в полотенце, на кровати. Она лежала и внимательно читала журнал для невест.

Комната как будто уменьшилась в размере.

– Привет, – сказала Лотти, снимая туфли. – Я… как раз собиралась принять ванну.

– Там мама, – откликнулась Селия, перевернув страницу. – Придется подождать немного. Горячей воды больше не будет. – У нее были длинные белые ноги с розовым педикюром.

– Вот как? – Лотти уселась на кровать, так и не сняв туфель и повернувшись спиной к Селии. Она лихорадочно думала, куда бы пойти. Когда-то они, лежа на кроватях, часами болтали о всяких пустяках. Теперь одна только мысль о том, чтобы остаться с Селией наедине хотя бы на минуту, была ей невыносима. Фредди и Сильвию уже уложили спать. Доктор Холден вряд ли захочет разговаривать.

«Я могла бы пойти и позвонить Джо, – подумала она. – Спрошу у доктора Холдена позволения воспользоваться телефоном».

Журнал с шумом захлопнулся, и Селия повернулась к ней лицом:

– Вообще-то, Лотти, мне нужно с тобой поговорить.

Лотти закрыла глаза.

«О боже, пожалуйста, нет!» – подумала она.

– Лотс!

Она обернулась, вымученно улыбнувшись. Аккуратно поставила туфли рядом с кроватью.

– Да?

Селия смотрела на нее твердым, немигающим взглядом. Ее глаза, как заметила Лотти, приобрели почти неестественную голубизну.

– Это… немного трудно.

Наступила короткая пауза, во время которой Лотти незаметно сунула начавшие дрожать руки под себя.

«Пожалуйста, только ни о чем не спрашивай, – молча молила она. – Я не смогу солгать. Прошу Тебя, Господи, пусть она ни о чем не спрашивает».

– Что такое?

– Я даже не знаю, как начать… Послушай… То, что я сейчас скажу… должно остаться только между нами.

Лотти с трудом дышала. Ей даже показалось на секунду, что она может потерять сознание.

– О чем ты? – прошептала она.

Селия по-прежнему смотрела на нее решительно. Лотти поняла, что не в силах оторвать от нее взгляд.

– Я беременна.

8

Строго говоря, это был запас на крайний случай, как, например, для того дня, когда из бухты Мер-Пойнт выловили пропавшую пятилетнюю девочку. Или когда приходилось сообщать новость, требовавшую сначала присесть. Иногда глоток крепкого виски помогал переносить несчастье чуть легче. Но доктор Холден, глядя на бутылку виски пятнадцатилетней выдержки в верхнем ящике стола, полагал, что есть дни, когда порция или две спиртного справедливо могут считаться лекарством. И не просто лекарством, а необходимостью. Потому что, если позволить себе задуматься, он не просто отец, провожающий любимую дочь к алтарю. Чувство беспокойства и неминуемого одиночества одолевало его при мысли о том, с чем он останется: с нелюбимой несчастной женой, вечно о чем-то хлопочущей. Он даже не сможет приятно проводить время с Джиллиан, поскольку она уехала в Колчестер. Резковатая она была, конечно, и даже не скрывала, что он для нее всего лишь этап на безостановочном пути наверх, зато веселая, напрочь лишенная подобострастия, с белой, как алебастр, кожей, гладкой и безупречной, но при этом теплой. Боже, какой теплой! А теперь она уехала. И Селия, единственная красота, оставшаяся в его жизни, тоже скоро уедет. Так чего ему ждать в будущем, кроме скучных и тягучих лет среднего возраста, с бесконечными мелкими жалобами и редкими вечерами в баре гольф-клуба, где Олдерман Эллиотт или кто-нибудь еще будет хлопать его по спине, приговаривая, что его лучшие годы остались позади?

Генри Холден достал маленькую мензурку с полки за спиной, сел и медленно налил себе порцию виски. Было всего лишь десять утра, и алкоголь неприятно обжег горло. Но даже этот маленький бунт подействовал на него успокаивающе.

Она заметит. Разумеется, заметит. Потянется поправить ему галстук или под другим подходящим предлогом, а затем, уловив его дыхание, отступит назад и посмотрит на него, лишь на секунду выразив неудовольствие. Но при этом ничего не скажет. Просто наденет маску обиженной добродетели, которую он не переваривал: смотрите, мол, люди, какой крест я несу, и нет конца моим мучениям. А потом, не говоря ничего прямо, она все равно найдет какой-нибудь тонкий способ дать ему понять, что он ее разочаровал, опять подвел.

Генри Холден вновь наполнил мензурку и выпил залпом. На этот раз пошло легко, он смаковал ощущение огня после глотка.

Хозяева своих владений, как говорилось. Короли в своих замках. Какая все это ерунда. Их браком повелевали желания и потребности Сьюзен Холден, а также все ее несчастья, словно она написала их чернилами, а потом вколотила в него горящими палками. Ничто не ускользало от ее взгляда, ничто не вызывало в ней неожиданной радости. Впрочем, ничего и не осталось от той красивой, беззаботной, молоденькой дочери стряпчего, какой она была, когда они познакомились: ни осиной талии, ни блеска в глазах, от которого когда-то внутри у него все переворачивалось. Нет, ту Сьюзен неторопливо сожрала эта несчастная матрона, это вечно встревоженное, замотанное существо, одержимое только тем, как все выглядит, а не как оно есть на самом деле.