Рауль заметил удовлетворение в его взгляде и тут же всё понял.

   — Когда ярл отправится в Англию, сеньор? — спросил он. В его тоне прозвучала нотка злости.

Вильгельм улыбнулся:

   — Неужели ты думаешь, что я позволю Гарольду улизнуть от меня? — сказал он. — Я наконец-то сумел его заполучить и ни за что на свете не отпущу.

   — Но ведь он сам отдался вам на милость! — горячо заговорил Рауль. — Он надеялся на ваше благородство!

   — Друг мой, у кого такие амбиции, как у Гарольда, тот никому не должен верить, — ответил Вильгельм.

Рауль, поражённый, смотрел на своего господина, и его взгляд становился всё мрачнее:

   — Мой господин, когда вы отправили в Понтье посланников с приказам освободить ярла Гарольда, Эдгар просил дать ему слово, что ярла не предадут во второй раз. А теперь вы даёте мне повод думать, что Эдгар имел все основания для сомнений!

Он заметил улыбку, пробежавшую по губам Вильгельма, и резко схватил своей рукой запястье герцога:

   — Вильгельм, мой господин, я долгие годы верой и правдой служил вам, зная, что вы никогда не совершите позорного поступка. Но теперь я вижу, что вы меняетесь, ваши чересчур грандиозные мечты делают вас жестоким. Вы не думаете ни о чём, кроме короны. Мой лорд, если вы хотите причинить вред Гарольду, который положился на вашу рыцарскую честь, то возьмите мой меч и сломайте его о своё колено, потому что тогда вы больше не можете быть господином ни для меня, ни для любого другого человека, верного клятве рыцаря.

Герцог посмотрел на Рауля с лёгким удивлением и сказал:

   — Сторож, ты будешь служить мне до конца твоих или моих дней. Ни Гарольд, ни даже прекрасная Элфрида не смогут отнять тебя у меня.

Рауля всего передёрнуло при этих словах, но он постарался ответить спокойно:

   — Только вы можете сделать так, что я перестану служить вам.

   — Я этого не сделаю. — Вильгельм одним пальцем дотронулся до руки Рауля. — Отпусти меня, или ты хочешь, чтобы любой смог увидеть, как грубо ты со мной обращаешься? Я буду изо всех сил стараться, чтобы Гарольд чувствовал себя абсолютно спокойно, но Нормандию он не покинет.

Он по-дружески взял Рауля под руку и медленно повёл по галерее.

   — Поверь мне. Я не буду ни к чему его принуждать. Его будут принимать в моём дворце как самого уважаемого гостя, и его будет развлекать моя герцогиня, что она и делает, как видишь.

   — Если вы его не будете удерживать, — проговорил Рауль, — то он сможет уехать, как только захочет.

   — Он слишком умён для этого. Я поставил своих доверенных людей, чтобы они удовлетворяли все его потребности; он не может скрыться от их бдительных глаз. Он знает, что, несмотря на то что я прошу его погостить у нас, в моих силах заставить его сделать это. Неужели ты думаешь, что он совсем глуп? Я уверен, что это не так. Он не решится проверить свои подозрения: только сумасшедший станет злить волка в его логове. Я держу Гарольда на цепи, скованной из собственных подозрений.

Рауль не мог сдержать улыбку:

   — Вильгельм, по-вашему, меня должны утешить подобные слова? Вы что же, считаете, что я совсем не знаю вас? Если бы Гарольд решился сбежать, вы бы схватили его ещё до того, как он успел бы опомниться.

   — Я вполне мог бы сделать так, — спокойно ответил герцог, — но не в моих целях оказывать открытое воздействие на сакса. Да и такая необходимость вряд ли возникнет.

Они подошли к двери, которая вела в комнату герцога. Внутри было довольно душно, ведь здесь было всего одно узкое окно в массивной каменной стене. Комнату украшали гобелены с изображениями сцен из жизни святых, в середине стоял стол, рядом с ним два кресла. Герцог сел в одно из них и облокотился на стол.

   — Вильгельм, это неблагородно, — сказал Рауль. — Он пришёл к нам, не желая зла, а мы предаём его.

   — Он знал, на что шёл, понимал, что я его враг, и мог с уверенностью сказать лишь о том, что с моей помощью ему удастся избежать куда более серьёзной опасности.

   — Если он знает, что вы являетесь его врагом, как же он может отдаваться вам на милость? Вы ведь можете вопреки всем его предположениям подсыпать ему в вино яд или подстроить несчастный случай на охоте.

   — Спасибо тебе, Рауль. И всё-таки я думаю, что не заслужил славы человека, избавляющегося от своих врагов такими варварскими методами. Подумай сам, если Гарольд умрёт в Нормандии, тогда весь христианский мир будет считать, что я убил его. И поддержит ли меня святая церковь в моём стремлении заполучить английский престол? И вообще кто-нибудь поддержит меня? Нет, Гарольд может быть абсолютно спокоен, ему не грозит смерть ни от яда, ни от случайной стрелы. Но вот от меня он сбежать не сможет, и это он тоже отлично знает.

   — И что из этого выйдет? Вы собираетесь держать его при себе всю жизнь? Таким способом вы тоже вряд ли добьётесь одобрения благородных людей.

   — Нет, я не собираюсь навсегда оставить его здесь, — ответил герцог. — Он свяжет себя клятвой, в которой обязуется поддержать мои требования на английский престол. Как только он даст такую клятву, я отпущу его на все четыре стороны.

Рауль отошёл к окну и остановился там, прислонившись плечом к холодному камню. Повернувшись, он мрачно посмотрел в глаза Вильгельму:

   — Он этого не сделает.

   — Сделает.

   — Такого, как он, не сломят пытки.

   — Пытки не понадобятся. Страх перед смертью не заставит дать его эту клятву. Но королю Эдуарду осталось жить совсем недолго, кто знает, завтра, или, может быть, сегодня, или через год он умрёт. Если Гарольда не будет в Англии в тот момент, когда Эдуарда предадут земле, то неужели ты думаешь, что не найдётся никого другого, кто бы захотел воспользоваться случаем и заполучить корону? Есть этот бестолковый зануда Тостиг, есть те, кто захочет посадить на трон маленького Ателинга, есть Эдвин и Моркер, сыновья Альфгара, в жилах которых течёт кровь прежних саксонских королей. Как только Гарольд получит новости о том, что здоровье короля ухудшается, он не решится дольше оставаться здесь и даст клятву без каких-либо угроз с моей стороны.

   — А потом отречётся, заявив, что вы заставили его поклясться. И что тогда?

   — Очень хорошо, если он нарушит это соглашение. Весь мир будет считать его клятвопреступником. Тогда церковь будет на моей стороне, а я ни шага не сделаю без одобрения папы римского. Как только он заявит, что поддерживает меня, я смогу покинуть Нормандию, не опасаясь того, что её границы будут нарушены во время моего отсутствия.

Рауль ничего не ответил.

Повернувшись к окну, он смотрел на бегущие по небу облака. Пред ним предстало завтра, которое сильно пугало его. Вероятно, оно обещало великую славу, такое блестящее будущее для Нормандии, о котором он даже не мог и мечтать, но, чтобы это будущее стало реальностью, нужно было сначала преодолеть реки крови, переступить через всё святое, пожертвовать всеми принципами.

Мимо узкого окна, из которого смотрел Рауль, проплыли два облака и, слившись в одно, продолжили свой путь в сторону заходящего солнца. Он смотрел на них невидящими глазами, его рука сжалась в кулак. Наградой за предательскую политику, за горечь и ожесточённую борьбу была корона, и она ждала, когда рука сильнейшего возьмёт её. Герцог осмелится на это рискованное предприятие, и ни один норманн, думающий о будущем Нормандии, не мог отрицать его мудрости. Много лет назад он видел те опасности, которые всегда будут угрожать маленькой Нормандии, окружённой ревнивыми соседями. Он видел впереди цель — превратить унаследованное им от предков герцогство в королевство и твёрдо решил завоевать для своего потомства такое огромное наследство. Лицемерная политика могла помочь осуществлению его целей. Ни кровопролитие и смерть, ни лишения и бедствия для всего народа, ни годы ожесточённой, непрекращающейся борьбы не смогли бы остановить его.

Но Рауль был сделан из другого теста. Ради достижения главной цели надо было пожертвовать слишком многим, предательство, причём бесцеремонно спланированное, могло поставить Вильгельма выше всех других правителей, но из-за своих амбиций он потеряет рыцарскую честь.

Рауль резко обернулся.

   — Мне это не нравится! — сказал он. — Я знаю всё то, что вы можете сказать мне. Я тоже хочу процветания и славы для Нормандии, но у меня есть друг из Англии, которого я любил долгие годы. Что же теперь, я должен приставить к его груди свой меч? Я бывал на войне; я видел, как враги разоряли наше герцогство; я видел, как пытали людей, насиловали женщин, убивали детей; я видел, как сжигали целые города; я слышал стоны угнетённого народа. Сможете ли вы завоевать Англию без кровопролития? Если вам и удастся заполучить английский престол, то лишь ценой смерти Гарольда. Так однажды сказал Эдгар, и он абсолютно прав.

   — Но я заполучу этот престол, — сказал герцог. — Ты думаешь о своём друге, о нескольких незначительных жизнях и смертях, а я думаю о Нормандии и о том времени, когда я отправлюсь к праотцам.

Он посмотрел на Рауля. Воцарилось молчание.

   — Я умру, но моё имя будет жить в веках, и ценой моих усилий мой народ получит безопасность.

Рауль вздохнул и снова подошёл к столу.

   — Это высокая цель, величественная и ужасная, — сказал он. — И всё же я бы пожертвовал ею ради мира и счастья, которых вы не сумеете добиться.

Герцог рассмеялся:

   — Если для тебя счастье — обнимать красивую женщину, то ты его получишь. Но вот мира я не могу тебе обещать. Я приведу тебя либо к славе, либо к смерти, и, хотя мир — это то, к чему я стремлюсь, вряд ли нам с тобой суждено дождаться его.

Он поднялся и положил руку на плечо Раулю:

   — Послушай, друг мой, что бы с нами ни случилось, какую бы грязную работу нам ни пришлось выполнять, мы должны оставить нашим сыновьям богатое наследство.