На западном берегу Сены, понемногу продвигаясь вперёд, герцог Вильгельм ждал приближения короля. Французы уже были опьянены своими удачами. Они насиловали женщин, заставляли вступать в свою армию тех, кто не успел укрыться в лесах, или просто убивали их. Неудивительно, что бароны Вильгельма пытались вырваться из-под контроля герцога. В мирное время мало кто заботился о жизни простых крестьян, но, как только на них стали покушаться французы, нормандцы выхватывали из ножен мечи и были готовы защищать свою собственность до последнего вздоха. Они могли использовать своих крепостных крестьян как им заблагорассудится, но ни один француз не мог дотронуться пальцем до раба или свободного человека в Нормандии, а французский король сделал это. Везде погибали мирные люди, и даже виконт Котантена поклялся, что пойдёт за герцогом хоть в ад, считая безумием его план сдерживать войска.

— Сеньор! — в отчаянии воскликнул он, — Люди назовут вас трусливым.

   — Неужели?! — мрачно проговорил герцог. — Зато они не назовут меня нетерпеливым ослом.

   — Мы разобьём его, они перегружены награбленным. Их люди уже неуправляемы, командиры беспечны, они уверены в своей победе.

   — Как ты считаешь, скольких мы потеряем в сражении с Генрихом? — спросил Вильгельм.

Нил непонимающе посмотрел на него:

   — Какое это имеет значение! Сражение не обходится без жертв. Что значат жертвы по сравнению с возможностью выдворить короля из Нормандии?!

   — Прекрасный совет, — грубо отрезал Вильгельм. — Подумай о будущем, виконт. Поглядел бы я, что ты запоёшь, когда король получит свежее подкрепление, а половина моих людей уже останется лежать на этих равнинах.

Сент-Совер замолчал, чувствуя себя оскорблённым, а герцог продолжал:

   — Поверь мне, Нил. Я выбью короля из страны, но в той решающей битве потери понесёт он, а не я.

Их глаза встретились. Нил, подняв руку в салюте, воскликнул:

   — Милорд! Правы вы или нет, но я навеки остаюсь верен вам.

Несколько позже Рауль Тессон из Тюренна, соединившись с герцогом после того, как отрезал французов от подкрепления, везущего продовольствие, повторил эти слова, но он считал, что время атаки наступило.

   — Милорд! Мои люди почувствовали вкус крови, — объяснил он. — Мне уже не остановить их.

Герцог знал Тессона.

   — Ты не можешь справиться с ними? — мягко спросил он.

   — Конечно же могу, — ответил лорд Тессон.

   — А я могу справиться с тобой и приказываю тебе держаться подальше от короля Генриха.

Тессон рассмеялся:

   — Я получил ответ. — Он пошёл к выходу, но, увидев на пороге Рауля, кивнул ему: — Как видите, я вернулся. Этой ночью король недосчитается человек шестидесяти.

   — Я слышал, — улыбнулся Рауль. — Смотри ненароком не уничтожь всю армию Генриха.

   — Вы едете на восток, мой друг? Вам не нужно сопровождение?

Рауль покачал головой.

   — Что ж, храни вас Господь, — пожелал Тессон. — Надеюсь, вы привезёте нам хорошие новости от Роберта О.

Тессон вышел и задёрнул за собой вход в палатку.

Рауль покинул лагерь в сумерках. Путь его лежал на северо-восток, к Сене. Уже не в первый раз он ехал по поручению Вильгельма к командирам в восточную армию, но его отец втайне желал, чтобы на его месте был кто-то другой. Неизвестно, что могло случиться со всадником, скачущим по опустошённой, захваченной врагом земле. Хьюберт не мог отделаться от мысли, что именно Рауль может попасть в лапы врага. Он провожал сына взглядом, пока тот не скрылся из виду, и, нехотя отвернувшись, увидел, что рядом стоит Гилберт де Офей. Хьюберт не хотел, чтобы кто-то узнал о его беспокойстве за сына. Поэтому он расправил плечи и пошутил, что надеется, Рауль не заснёт на полпути к лагерю графа О.

Гилберт поддержал шутку де Харкорта и с улыбкой проговорил:

— Странное он создание, этот Рауль. Всем говорит, что ненавидит сражения, но, когда кто-то должен выполнить подобное поручение герцога, он откликается первым. Почему-то только он мог поехать во Францию и добыть какие-то сведения о приготовлениях короля. Признаться, я не думал, что он вернётся. Что же касается Эдгара, то он никогда не верил в то, что невысокий человек на что-либо способен, и с самого начала поездки стал оплакивать Рауля как погибшего.

Хьюберт был горд за сына:

   — Иногда Рауль рассуждает, как юнец. Но нельзя отрицать того, что голова на плечах у него есть. Он знает, как за себя постоять.

   — Как никто другой, — согласился Гилберт. — Хотя с первого взгляда этого не скажешь. После разговора с ним кажется, что он никогда не держал в руках меч и не совершил ничего особенного в своей жизни. — Гилберт помолчал. — Возможно, поэтому его все так любят. Он не хвастлив, как все мы, и хотя говорит, что ненавидит крыс, в случае необходимости он будет сражаться так же яростно, как и все остальные. Я однажды видел, как он отсёк кому-то голову, и я бы сказал, что сделал он это достаточно хладнокровно, — рассмеялся Гилберт.

   — Правда? — польщённо спросил Хьюберт. — Где это было, сеньор?

   — В прошлом году при Сент-Обене, когда мы преследовали французов. Мы с ним пробрались к самому лагерю короля и в темноте наткнулись на часового. Рауль воткнул в него нож прежде, чем я смог что-нибудь сообразить.

Хьюберт был так ободрён услышанным, что вернулся к себе в палатку в отличном расположении духа и мог представить, как Рауль ловко перерезает горло всем, кто осмелится напасть на него в этой поездке.

Тем временем французы неторопливо продвигались к северу. С продовольствием было плохо, зерна нигде не было, а отряды, пытавшиеся найти спрятанный в лесах скот, пристыжённо возвращались ни с чем. Дома, монастыри были полны богатств по представлению французов, поэтому даже страх быть отрезанными от подкрепления нормандцами не мог остановить людей короля.

Нормандская армия всё ещё находилась на достаточном удалении от врага, но небольшие отряды постоянно наблюдали за французами, выводя их из терпения, как стая мошкары.

Советники Генриха считали, что нет оснований бояться герцога, и набеги его немногочисленных отрядов не слишком их волновали. Они были уверены, что своим приближением всё больше оттесняют нормандцев в глубь страны и что удастся втянуть их в сражение, только когда они зажмут герцога между армиями короля и принца Эда.

Но Генрих, не забывший блеск в глазах Вильгельма, был очень осторожен. На ночь он выставлял сильные дозоры, каждый день ожидая внезапной атаки, которыми был так известен герцог.

От своего брата, возглавившего вторую часть армии, он получал лишь отрывочные сведения. Генрих не раз посылал своих гонцов в лагерь Эда, но ни один из них не вернулся обратно. Все депеши французов перехватывались людьми Вильгельма.

В лагере нормандцев трое людей были чем-то обеспокоены. Но король Генрих ничего не знал об этом. И даже если бы ему сказали, что один нормандский рыцарь не подавал известий в течение пяти дней, он не придал бы этому большого значения. Но герцог Вильгельм, открывая глаза, каждое утро первым делом спрашивал, не вернулся ли Рауль. Когда ему отвечали: «Ещё нет, милорд», — герцог никак не проявлял своего волнения, а лишь ещё сильнее сжимал тонкие губы и погружался в свои заботы полководца. Казалось, что он больше не думает о своём любимце.

Но отец и друг Рауля не могли так легко скрывать своей тревоги. Хьюберт ходил с мрачным лицом, и в груди его закипала ненависть. Гилберт молчал, а ночи проводил на отдалённых постах лагеря. Однажды, когда Хьюберт по какому-то делу пришёл к герцогу, Вильгельм проговорил:

   — Я послал гонцов в Дримкорт.

   — Как это может помочь моему сыну? — спросил Хьюберт.

Вильгельм сделал вид, что не заметил мрачного тона Хьюберта.

   — Я хочу знать, что произошло?

Хьюберт что-то проворчал. Угрюмый, он посмотрел на Вильгельма, и ему показалось, что за маской самообладания герцог скрывает такое же волнение, как и он сам. Хьюберт понял, что Вильгельм тоже был другом Рауля. Он отвернулся, прокашлялся и пробормотал:

   — Я надеюсь, он в безопасности.

   — Дай Бог! Он дорог мне. У меня не так много Друзей.

   — Я уверен, что он в безопасности, — твёрдо проговорил Хьюберт. — И не собираюсь не спать ночами из-за Рауля. Наверняка в то время, когда мы думаем, что он убит, он нежится в тёплой постели у графа Роберта.

Но, несмотря на своё заявление, Хьюберт всё же не спал ночами. В ту ночь он не пошёл к своим друзьям, решившим скоротать время за игрой в кости. Вернувшись к себе в палатку, он лёг на тюфяк, накрылся плащом и пролежал так довольно долго, прислушиваясь к звукам, доносившимся снаружи. Это были обычные ночные звуки: где-то в лесу завывал волк, на улице кто-то храпел, покашливая и ворча во сне, кто-то приглушённо разговаривал, борясь со сном, потрескивали дрова в кострах, время от времени лошади били копытами. Как напряжённо ни вслушивался Хьюберт, ничего необычного не было, пока вдруг ему не показалось, что кто-то скачет к лагерю. Топот копыт становился всё громче и громче. Хьюберт приподнялся на локте, вслушиваясь. Теперь он безошибочно угадывал этот звук. Хьюберт вскочил с тюфяка, и в этот момент послышался оклик часового на одном из постов.

Впопыхах Хьюберт надел плащ наизнанку и побежал в сторону, откуда слышались шаги. По дороге он встретил Гилберта де Офея и юного Ральфа де Тени, которые играли в шахматы при свете факела.

   — Вы слышали оклик часового? — спросил Гилберт. — Это французы или Рауль?

Они побежали к палатке Вильгельма и вдруг почувствовали всю глупость своего поступка. Хьюберт остановился и проговорил:

   — Боюсь, не имеет смысла спрашивать у часового, кто это был. — Он удручённо посмотрел на Гилберта.