Теперь Рауль рассказывал о решениях совета, и по его словам выходило, что даже Фиц-Осберн, знаменитый своим упрямством и независимостью, полностью поддерживал герцога в кампании против французов. Увидев улыбку, промелькнувшую на губах Роджера де Бомона, Гилберт заключил, что его господин очень хорошо понимал настоящее положение дел. Но все остальные, казалось, приободрились, слушая объяснения Рауля. После небольшого обсуждения план герцога был полностью принят, хотя не все были с ним до конца согласны. Рауль рассказал о том, что одну армию возглавят де Гурней с отрядами из Брэ и Вексина, Гиффорд де Лонгвилль и Вильгельм Креспин с рыцарями из Ко и Бека, а также граф О с воинами своего графства и земель Талло. Герцог возьмёт на себя командование другой армией, которая двинется навстречу королю Генриху. Под его флагом будут не только люди из Оже и Гесмеса, но также отряды из Бессина и Котантена.

После того как Рауль перечислил эти имена, ему не составило труда убедить лордов в близкой победе.

В ознаменование этого Роджер де Бомон дал обед. В зал спустились миледи с дочерьми и жена Гилберта де Харкорта Гизела, сумевшая уговорить мужа взять её с собой. За столом она сидела рядом с Раулем. Из всех присутствующих в зале она была единственным человеком, не желавшим говорить о войне. Пока Гилберт де Харкорт яростно спорил с Эдгаром по поводу того, как нужно вести эту войну, а старый Джеффри де Гурней рассказывал своим соседям, как герцог Ричард Сен-Пьер командовал армией, она расспрашивала Рауля о Роберте, юном наследнике герцога. У самой Гизелы было два сына, и через несколько месяцев она ждала третьего. Поэтому, когда Рауль сказал ей, что милорд Роберт недавно мучился кашлем, она тут же дала ему рецепт, которого герцогиня Матильда, будучи иностранкой, могла и не знать.

   — Нужно сорвать веточку омелы, растущую под кустом терновника, — посоветовала она, — и, настояв на ней молоко кобылы, дать Роберту. Выпив его, он перестанет кашлять.

Рауль что-то вежливо ответил. Гизела принялась за еду. Много она не ела, потому что, бросив проницательный взгляд на стол, поняла, что в меню хватает изысканных блюд, и решила попробовать все до одного. Оглядев гостей, она громко спросила леди Аделину, не научит ли она готовить её своё фирменное блюдо и что нужно для рецепта. На стол только что поставили блюдо из кроншнепа, поэтому Гизела замолчала и поспешно принялась за содержимое своей тарелки. Кроншнепа подали под соусом, и некоторое время Гизелу мучил вопрос, был соус приправлен корицей или гвоздикой. Рауль не мог ей в этом помочь, и Гизела сама решила, что в соусе было и то и другое и, возможно, даже немного кардамона. Внезапно Гизела поняла, что Рауль давно молчит, и, слегка повернувшись, увидела, как он разглядывает осадок в своём бокале. Казалось, он полностью поглощён какими-то мыслями. Отрешённый вид Рауля всегда нравился Гизеле. Она бросила на него игривый взгляд, и, словно почувствовав его на себе, Рауль поднял глаза и улыбнулся Гизеле. Гизела была замужем за мужчиной, отличавшимся от Рауля высоким ростом и статью, но улыбка этого юноши не оставляла её сердце в покое. Ей стало стыдно за свои мысли. К тому же Рауль был очень далёк от неё, витая где-то в своём, только ему известном мире. Сердце Гизелы учащённо забилось, но она попыталась успокоить его, думая о том, что она счастлива в браке. Да и Гилберта она понимала гораздо лучше, чем Рауля. Гизела сдержала готовый вырваться вздох и переключила своё внимание на Одеса. Слушая её, тот облизывал свои жирные пальцы и в ответ что-то невнятно мычал.

Хьюберт перегнулся через стол и спросил Рауля, не собирается ли тот переночевать в Харкорте. Рауль кивнул.

   — Вместе с другом?

Рауль снова кивнул.

   — Мне понравился этот сакс, — заметил Хьюберт. — Хотелось бы быть таким же широким в плечах, как он.

   — А мне бы хотелось сохранить на плечах свою голову, — усмехнулся Рауль. Он бросил взгляд в конец стола, где всё ещё спорили Эдгар и Гилберт де Харкорт, выстраивая на столе из кусочков хлеба и кубков с вином целые армии, наглядно показывающие правоту их представлений о войне. — Они совершенно уверены в том, что могут вести войну лучше, чем герцог.

   — И мне кажется, они правы, — ответил Хьюберт. — Объясни мне, Рауль, если ты так умён: что означает приказ герцога? Чего он хочет? Что задумал?

   — Выдворить французов из Нормандии, — ответил Рауль.

   — Странный способ он изобрёл.

   — Вильгельм не так глуп, как всем вам сейчас кажется.

Услышав эти слова, Эдгар поставил на стол кубок и громко проговорил:

   — Он неглуп. Но если человек беспокоится о судьбе своей страны, то он никогда не позволит врагам опустошить её.

   — Ты пьян, Эдгар, — постарался утихомирить его Рауль. — Если бы мы поступили так, как предлагаешь ты, то в результате единственной роковой ошибки мы бы попали в руки к королю и Генрих опустошил бы не маленький кусочек герцогства, а всю Нормандию.

   — Мне так не кажется, — сказал Эдгар с упрямством пьяного человека, — возможно, план Вильгельма действительно хитрый, но какое отношение имеет хитрость к войне?

Слова Эдгара были встречены отдельными криками одобрения. Роджер де Бомон тихо спросил Рауля:

   — Ты помнишь, как в Мулене я сказал тебе: «Я боюсь нашего герцога»?

   — Да, я хорошо это помню. Король Генрих тоже боялся его — мы это видели. И он будет бояться до самой своей смерти. И для этого у него будут все основания.

   — Однако я вижу, что король гораздо сильнее Вильгельма, — сухо возразил Роджер.

Рауль потянулся к блюду с индейкой и стал ковыряться в ней вилкой.

   — Вильгельм победит.

   — Ты говоришь, как ребёнок.

   — Я давно вышел из этого возраста.

   — Мне не понравилось то, что задумал герцог. Армия короля слишком сильна.

   — Да, но у нас есть Вильгельм! — возразил Рауль. — Все мы — да и король Генрих тоже — считаем, что единственный путь к победе лежит через сражение, но Вильгельм думает иначе. Война состоит не только из сражений. В этой войне будут противостоять не только наши силы и армия французов, но и военное искусство Вильгельма и Генриха.

Рауль отпил из кубка и снова поставил его на стол.

   — Насколько я могу судить, Генрих не слишком искусный полководец.

   — Что ты за чушь несёшь! — воскликнул Хьюберт, который всё это время слушал с нахмуренным видом. — На войне побеждает сила.

Рауль упрямо покачал головой:

   — Нет, только не сейчас, и ты поймёшь это. На этой войне победит хитрость Вильгельма, а не хитрость Франции и не наше рыцарство.

— Что ж, будем надеяться, что ты прав, Рауль, — ответил Роджер. — Но мне бы хотелось слышать, что об этом говорит Хью де Гурней.

— Он поддержал герцога, — осторожно сказал Рауль.

   — Конечно, он должен был сделать это, как сделал бы и я, как поступили бы все честные люди. И всё же мне бы хотелось, чтобы нашу армию вёл более опытный человек.

Час спустя Рауль оставил Бомон ле Роже, направляясь с отцом и братьями в Харкорт. Эдгар скакал рядом с Хьюбертом, Гилберт де Офей — с мадам Гизелой, а Рауль — между двумя братьями. Некоторое время все молчали. Одес вспоминал обед, а Гилберт исподтишка поглядывал на Рауля. Гилберту не верилось, что когда-то он любил подсмеиваться над братом. Конечно, Раулю не хватало стати, которой должен обладать воин, и очень часто он был совершенно отрешён от происходящего вокруг него. Но каким-то образом он научился быть хладнокровным и выдержанным. И это поражало Гилберта больше всего. Порой Рауль поразительно проявлял себя. Ведь смог же он пробраться во Францию под видом торговца и поставить на место богатых господ, как будто он им ровня. Теперь ещё больше, чем раньше, Рауль был чужим для Гилберта, да и для всех оставалось загадкой, о чём он думает. Рауль обладал странной обезоруживающей улыбкой. Но, сколько ни размышляй об этом, всё равно не узнаешь, что скрывается за спокойствием Рауля, впрочем, Гилберт никогда не считал нужным это выяснить.

Одес, скакавший по другую сторону от Рауля, заговорил. К нему не приходило никаких мыслей по поводу брата. Одес никогда не задумывался ни о чём.

   — У тебя отличный скакун, но я не люблю лошадей серой масти, — заметил он.

Рауль потрепал коня по загривку.

   — Почему? — спросил он.

   — Не знаю, — пожал плечами Одес. — Я бы выбрал коня, похожего на твоего Версерея. Он был бы тебе полезен в сражении... разумеется, если оно состоится, — добавил он с мрачным видом.

   — Конечно же состоится, — презрительно проговорил Гилберт. — Что натолкнуло тебя на столь нелепую мысль?

   — Все эти споры о хитрости и отступлении... — проговорил Одес. — Я слышал их разговор за столом, пока ел пудинг. Наш Рауль всё твердил, что в войне побеждает хитрость. Услышав их рассуждения, и ты бы решил, что они надеются одолеть французов без боя. — Одес громко хмыкнул. — Я не так умён, как Рауль, и не забиваю голову всякими там книгами, поэтому ничего не понял из их беседы.

   — На твоём месте я бы не стал этим гордиться, — сказал Рауль. — Да, поначалу мы собираемся отступить, но лишь для того, чтобы затем нанести сокрушительный удар. Теперь понятно?

Одес был непреклонен:

   — А не разумнее ли тотчас же нанести удар? Тогда отступать и вовсе не придётся.

   — Пожалуй, в этом что-то есть, — заметил Гилберт.

   — Я так и думал, что ты это увидишь, — благодарно проговорил Одес.

Рауль ничего не сказал. Гилберт подумал: «Он не слушает нас. Такое впечатление, будто он не считает нужным утруждать себя ответом».

   — Ты что, спишь? Или же возомнил себя слишком великим, чтобы говорить с нами о подобных вещах?

   — Нет, по правде, мне и самому не совсем понятна тактика герцога, — признался Рауль.