Отец велел ей прийти, и она вошла в его покои с лицом, ничего не говорящим о буре, разыгравшейся в её душе.

   — Дочь моя! — проговорил граф Болдуин. — Господин Рауль де Харкорт снова здесь, и его сопровождают высокопоставленные сеньоры. Они прибыли с предложением ко мне. Герцог пожелал вернуться к делу двухлетней давности, и это очень пугает меня. — Граф посмотрел на дочь свирепым взглядом. — Я сдержу своё слово, Матильда. Я не заставлю тебя снова выходить замуж, но, если ты ценишь свою жизнь и мою честь, постарайся, чтобы с твоих губ не слетело ни одного неосторожного слова.

   — Что я должна сказать? — прошептала Матильда.

   — Ты лучше меня знаешь своё сердце, — проговорил отец.

— Видит Бог, я его не знаю.

Граф Болдуин с минуту смотрел на неё в молчании.

   — У тебя было два года, чтобы узнать его, — сухо заметил он.

Матильда теребила косу.

   — Дайте мне ещё час, милорд, — попросила она.

   — Дитя моё, у тебя есть ещё время. Но как только посланцы придут ко мне, ты должна будешь дать ответ. И, ради Бога, позаботься о том, чтобы мне не пришлось отвечать за тебя во второй раз.

Матильда ушла, но ей не пришлось долго ждать приказа графа прийти в тронный зал.

Сердце её готово было выпрыгнуть из груди, пальцы судорожно перебирали складки платья. Матильда украдкой взглянула из-под длинных ресниц и увидела Рауля де Харкорта, с тревогой смотревшего на неё. Только сейчас она почувствовала, что всё в её руках, всё зависит от неё, и её губы дрогнули в улыбке. Вот чего она желала всю свою жизнь. Матильда прошла на своё место рядом с троном отца и села.

Граф Болдуин обратился к ней, не тратя времени. Он сообщил, что герцог Вильгельм просит её руки, будто такое предложение никогда ей не делалось и не было ею же отвергнуто. Матильда едва разбирала его слова. Сейчас перед ней стояла другая проблема. Мысли прерывались обрывками слов графа. Он говорил о разрешении на брак католической церковью. Матильда мельком заметила какие-то свитки. Граф что-то упомянул о епитимье. Леди Матильда должна была построить церковь на свои средства, если выйдет замуж за Вильгельма. Она смотрела на отца таким невидящим взглядом, что граф терялся в догадках — о чём же она может думать в эту минуту.

Наконец поток слов прекратился. Матильда выпрямилась на стуле, держа руки на коленях. Тишина была такой плотной, что, казалось, обволакивала зал как туман. Леди Матильда чувствовала, что все эти люди ждут её ответа. Но за всё это время она так и не придумала, что ей сказать.

Она провела языком по пересохшим губам. Опустив глаза, она увидела голубые вены, выступавшие на её руках. «Сын горожанина, выродок дубильщика!» Матильда заметила, что подол её шёлкового платья смят, и разгладила его. Если она отвергнет герцога во второй раз, сможет ли она снова видеть его лицо? Матильда не была уверена, хочет ли она этого. Перед глазами её стоял образ герцога в последний его приезд, смотревший на неё из-под нахмуренных бровей. Жестокий любовник, ужасный жених! На одном из ногтей Матильды была белая чёрточка. Она стала смотреть на неё, и казалось, для неё нет ничего важнее. Спрятанное Сердце! Затаённая Крепость! Матильде почудилось, что она снова видит синяк, который был на её руке два года назад. Отказать ему? Она боялась его, ненавидела, она была не для него.

Граф Болдуин заговорил:

   — Дочь моя! Мы ждём твоего ответа.

Матильда услышала собственный голос:

— Милорды! Я с радостью даю своё согласие.

Матильда плохо помнила, что происходило потом. Позже Рауль подошёл к ней и поцеловал её руку. Видя непонимание и растерянность в глазах Матильды, он попытался её утешить:

   — Миледи, не унывайте. Вы будете счастливы в этом союзе!

Доброе выражение его глаз успокоило Матильду.

— Господи, я не знаю, почему сказала это! — призналась она. — Мне страшно.

   — Мадам, выбросьте эти мысли из головы. Если вы и столкнулись когда-то с жестокостью моего хозяина, то скоро узнаете его совсем с другой стороны. Вы ничего не хотите ему передать через меня?

— Нет, — ответила она. — А что он передал мне?

   — На словах ничего, миледи. Лишь это.

Рауль раскрыл ладонь, и миледи увидела на ней массивный перстень.

   — Он просил меня надеть от его имени этот перстень на вашу руку, но я сделаю это, лишь когда мы останемся наедине, поскольку мне кажется, что здесь, в этой зале, на нас обращают слишком много внимания. — Рауль улыбнулся. — Идемте, миледи.

Матильда позволила ему взять её руку. Она успела заметить, что на перстне были выгравированы львы, символ Нормандии. Как только она почувствовала этот перстень на своём пальце, её охватила дрожь. Ей казалось, что она ощущает присутствие герцога и его класть над ней. Так брошенная перчатка сохраняет запах духов её владельца. Дрожащим голосом Матильда проговорила:

   — Он мне слишком велик, слишком тяжёл.

Рауль рассмеялся:

   — Мадам! Я передам герцогу, что он послал вам перстень, который плохо смотрится на вашем маленьком пальчике.

   — Да, передайте ему это, пожалуйста, — согласилась Матильда.

Больше она не видела этого посланника. На следующий день они были в пути. Единственное, что могло напомнить ей о недавнем визите, был только мужской перстень, чересчур массивный для женского пальчика.

Очень скоро служанки Матильды начали хлопотать о свадебном наряде. Подбирали ткань, нитки, выбирали фасон. Всё это происходило без участия Матильды, которая была как во сне. Храня молчание, она безучастно смотрела на приготовления к свадьбе, теребя в руках перстень Вильгельма.

Матильда думала, что герцог сам приедет в Брюссель. Но он лишь посылал ей подарки и высокопарные письма на латинском языке с подписью: «Ego Willelmus cognomine Bastardus»[17]. Увидев первый раз эту подпись, Матильда вспыхнула. Почему он так написал? Чтобы её подразнить? Позже она узнала, что это была его настоящая подпись. Она рассмеялась, подумав, что это было вполне в его духе — напоминать лишний раз людям о своём прозвище. Больше о Вильгельме не было известий. Так как он держал себя холодно, Матильда со всеми основаниями предположила, что страсть его угасла. Такое отношение уязвляло Матильду. И когда наконец свита невесты направилась к нормандской границе, во главе её ехала холодная, опасная, умеющая держать себя в руках женщина.

Герцог послал навстречу невесте свиту, которая должна была поехать в О, где и намеревались сыграть свадьбу. Выглядывая из окна кареты, леди Матильда видела блеск украшений и стали. Кортеж графа Болдуина затмило великолепие нормандской кавалькады. Леди Матильда была поражена эскортом, посланным Вильгельмом. Сам он мог оказаться холодным при встрече невесты, но демонстрировал своё величие и великолепие своего двора, как павлин демонстрирует красоту своего оперения, чтобы произвести впечатление на самку. В О кортежу графа был оказан помпезный приём. Матильда скрывала лицо под вуалью и вела себя очень скромно. Однако ничто не ускользало от её внимания. Замок кишел благородными лордами, их жёнами, рыцарями, пажами и камердинерами. Всё плыло перед глазами Матильды, поэтому она с благодарностью откликнулась на предложение пройти в покои, которые были для неё приготовлены.

Здесь её собственные служанки, до этого искоса поглядывавшие на придворных дам, приставленных герцогом к миледи, искупали её и одели для первой встречи с женихом. Матильда очень терпеливо переносила все приготовления и предоставила служанкам возможность одеть себя так, как им нравилось. Затем она подошла к узкому окну и стала смотреть на серые долины, лежащие внизу. Она думала о том, как бесцветна и уныла была Нормандия.

К ужину её проводила графиня Аделия, которая поднялась в покои дочери, чтобы удостовериться в том, что служанки справились со своей задачей. Графиня любезно разговаривала с нормандскими дамами. Легкомысленная болтовня матери заставляла леди Матильду трепетать в ожидании чего-то ужасного.

Женщины шли по бесконечным галереям, украшенным гобеленами. Графиня вела дочь под руку. Перед ними и позади них шли придворные дамы. И шаги гулко отдавались в каменных стенах.

В первую минуту Матильде показалось, что банкетный зал залит светом тысяч свечей. Маленькие огоньки ослепляли её. Она видела лишь жёлтые языки пламени, пока шла по залу к возвышению. Наконец Матильда преодолела весь этот путь и услышала голос отца, а затем более низкий голос, который заставил её вздрогнуть как от удара. Она узнала его. Руку Матильды кто-то сильно сжал, но пожатие это не было уверенным. (Сквозь пелену Матильда смутно увидела лицо герцога, наклонившегося, чтобы поцеловать её руку. Он проговорил одну или две официальные фразы и тут же отпустил её руку. Матильда сидела за столом рядом с ним. Но разговор вела с Фиц-Осберном, сидевшим напротив. Казалось, герцог был занят беседой с графом Болдуином и графиней. Когда же он обращался к Матильде, то говорил с ней так, будто она была всего лишь знакомой, и всё же не отводил от неё глаз.

Матильда начинала приходить в себя, взгляд её прояснился, и она начала замечать всё, что происходит вокруг. Она была благодарна Фиц-Осберну, который вёл себя очень сдержанно по отношению к герцогу. Заметив, что ей принесли золотой поднос с разными изысканными блюдами, Матильда попробовала всего понемногу, выпила глоток вина и вскоре вышла из зала с матерью и своей свитой.

Графине очень понравился О, и она с нетерпением ожидала поездки в Руан, где после свадьбы герцог обещал устроить большой праздник. Графиня была очарована великолепием герцога и надеялась, что дочь будет счастлива с таким благородным человеком.

Матильда лежала на огромной кровати с балдахином. В ответ на слова матери она тихо проговорила:

   — Я вполне довольна, мадам.