– Я должен избавиться от нее. Я должен, должен, должен, – кричал он в истерике лорду Каслри, своему секретарю по иностранным делам.

– Ваше Величество, должно быть достаточно улик, чтобы избавить вас от нее.

– Если бы те, кто служил мне, выполнили свой долг, у меня были бы эти улики.

– Я думаю, вы увидите, что они это сделали, Ваше Величество.

– Этот человек, Пергами… он был ее любовником. Если бы у нас были доказательства этого, я мог бы немедленно развестись с ней.

– Свидетели будут, сир. Мы везем их сюда, чтобы они были готовы.

– И, полагаю, Денмэн с ней?

– Он хороший адвокат, сир, но не сможет противостоять правде.

– Надеюсь, что разумному судье будет достаточно только взглянуть на нее, чтобы понять, что она виновна.

– Скандал будет грандиозным, сир. У нее есть мощные сторонники, и многие люди поддерживают ее.

– Они будут на ее стороне… только чтобы досадить мне. О Боже, ведь так очевидно, что она виновна. При ней находился этот Уилли Остин. Он ее ребенок, я могу поклясться в этом. Говорят, что он достаточно отвратителен, чтобы быть ее сыном.

Каслри волновался. Королева будет отдана под суд за супружескую измену, а такое дело почти наверняка приобретет политическую окраску. Тори встанут на сторону короля, виги – на сторону королевы, и один из самых способных юристов страны, Денмэн, уже давно заявил о себе как о советнике королевы.

* * *

Недели шли, а главной темой разговоров в стране оставался приближающийся суд над королевой Каролиной. До ее приезда планировалось, что коронация состоится в первый день августа; совершенно очевидно, что ее пришлось отложить: разве могло состояться такое событие, если оставалось неясным, не будет ли королева, которая должна сыграть такую важную роль в нем, разведена с королем?

Трибуны, возведенные на улицах для зрителей процессии в аббатство и обратно, пришлось разобрать. Народ, который всегда наслаждался такими церемониями, был не совсем разочарован, потому что судебный процесс это более занимательное зрелище, чем коронация.

Люди объединялись во фракции – за и против.

– Вы за Георга или за Каролину? – иногда этот постоянный вопрос задавался добродушно. Но довольно часто возникали ссоры, кончавшиеся драками и даже бесчинствами.

Когда королева выезжала, что она любила делать в своих самых кричащих одеждах, за ее каретой следовали группы приветствовавших ее людей, заверявших Каролину в своей поддержке. Становилось ясно, кто из противников пользуется большей популярностью. Возросло число карикатур и пасквилей на короля. Были и такие, в которых высмеивали королеву, но этого следовало ожидать.

В Буши Аделаида, всячески стараясь не перенапрягаться, слышала, что происходит, и ее бросало в дрожь. Она не могла не вспоминать о том времени, когда в Саксен-Мейнинген пришла война и ей с Идой приходилось готовить повязки для раненых.

– Такой конфликт, несомненно, может привести к гражданской войне, – сказала она Уильяму.

Уильям отверг такое предположение.

– Не в нашей стране, – ответил он. – Не в нашей стране.

– Я никогда не забуду, как армии пришли в Мейнинген. До этого там царил мир, и мы говорили: «Здесь этого не может быть». Но они пришли и опустошили страну. Ты можешь себе представить, во что превращается город, когда через него прошла армия – в нем нет ни пищи, ни радости жизни. Меня пугает… новое ощущение на улицах.

– Нет. Здесь сражение между королем и королевой.

– Но люди становятся на сторону того и другой. Вспыхивают бесчинства. Они могут… усилиться. Я помню о том, что случилось во Франции. Это произошло не так давно.

– Не сравнивай нас с французами, – сказал Уильям почти свирепо.

Но она уже давно поняла, что Уильям – не самый проницательный человек; и Аделаида испытывала тревогу. Герцог стал нежным.

– Тебе незачем забивать себе головку. – Уильям похлопал ее по животу. – Думай только о маленьком, хорошо?

Да, решительно подумала она, что бы ни произошло, с маленьким все должно быть в порядке.

* * *

В парламент был внесен законопроект о наказаниях. Он имел целью лишить Каролину «титула, прерогатив, прав, привилегий и претензий супруги правящего короля и аннулировать брак между ней и королем». Причиной этого служило ее аморальное поведение, и был учрежден суд, в котором она могла бы выступить ответчицей по обвинению в нарушении супружеской верности с итальянцем Бартоломео Пергами, ее мажордомом.

Редко в истории какой-либо английской королевской семьи бывали такие скандалы. Братья короля умели мастерски снабжать следствие непристойными материалами, и двое из них по разу попадали под суд: герцог Йорк по подозрению в торговле офицерскими патентами в армии через свою любовницу Мэри-Энн Кларк, и герцог Камберленд по подозрению в убийстве своего камердинера. Оба случая вызвали скандал, но чтобы король, чью собственную жизнь вряд ли можно назвать эталоном нравственной чистоты, выдвинул обвинение против королевы в нарушении супружеской верности с итальянским слугой – такого крупного скандала, конечно, еще не было.

Король твердо решил добиться развода, а королева решила не допустить этого. За спиной каждого из них стояли некоторые из самых способных людей страны. Это должно было быть грандиозное сражение.

Король не появлялся на публике. Он страдал от унижения и гнева. Но королева не могла устоять, чтобы не демонстрировать себя народу. Она выезжала в своей шляпе с перьями и безвкусно раскрашенных одеждах, приветствуя всех и отвечая на приветствия, гордая теми неприятностями, которые она создавала королю, уверенная в том, что победит и что обвинение в супружеской измене не будет доказано.

Суд начался, и Каролина приехала в Палату лордов, чтобы предстать перед судьями, и один за другим члены ее дома, бывшие с ней во время ее путешествий, выступали, чтобы дать показания за или против нее. Король не первый раз назначал расследование ее поведения. Много лет назад проводилось «щекотливое расследование», в ходе которого попытались выяснить, не является ли Уилли Остин ее незаконным сыном. Тогда она одержала победу и была уверена, что победит и на сей раз.

Адвокат Денмэн был гением. Он ловко опроверг всех свидетелей и с поистине великолепным искусством повернул все в пользу королевы.

Судебный процесс против королевы Англии обсуждался не только по всей стране, но и во всем мире.

Казалось невероятным, что не удастся доказать вину Каролины. У нее были враги, но были и друзья, и колоссальная непопулярность короля, несомненно, обернулась против него. Аделаида не одна опасалась волнений в столице, поднимавшихся в результате, как говорили люди, плохого обращения короля со своей женой.

Палата лордов в конце концов приняла закон о наказаниях, но незначительным большинством – всего в девять голосов. Премьер-министр лорд Ливерпуль чувствовал себя неловко. Во время второго чтения законопроекта большинство поданных за него голосов равнялось двадцати восьми; такое значительное падение после третьего чтения ясно показывало, что законопроект теряет ту небольшую поддержку, какой он пользовался первоначально.

Для короля это означало поражение, а для Каролины лишь патовую ситуацию. Какое ей дело? Многие считали ее прелюбодейкой, но коль скоро нарушение супружеской верности нельзя доказать, король не получит своего развода, и она останется королевой Англии.

Король был в отчаянии, но Каролина решила рассматривать этот результат как свой триумф. Какое ей дело до того, что мир считал ее виновной; ее поведение на континенте почти неопровержимо свидетельствовало об этом. Для нее имел значение лишь тот факт, что она унизила короля, и она наслаждалась каждым мгновением этого унижения. Что касается короля, то тот страдал без всякой пользы – он попал в центр гигантского скандала и ничего от этого не выиграл.

Георг по-прежнему женат на Каролине.

* * *

Герцог Йорк приехал в Отлендс по срочному вызову. Герцогиня лежала в постели, а ее животные тихо бродили по комнате, как будто зная, что скоро потеряют своего друга и кормилицу. Время от времени вой собаки нарушал тишину в парке.

Герцог сидел у ее постели. Несмотря на водянку, убивавшую жену, она казалась усохшей. Эта маленькая женщина, никогда не отличавшаяся красотой, сейчас, думал он, напоминала, бедняжка, одну из своих обезьянок. Его захлестнула нежность. Оправившись от разочарований, вызванных началом брака, он любил ее и не был так несчастен, как Георг. Ему удалось превратить Фредерику в своего друга.

– Фредерик, – сказала она тихо и протянула ему руку. Герцог взял ее. Похожа на лапку одного из ее созданий, подумал невольно. Она превратила Отлендс в настоящий зверинец!

– Дорогая.

– Животные…

– О них позаботятся.

Герцогиня успокоилась. Она думала прежде всего о них – об этих обезьянах с ясными глазами, о собаках с грустным взглядом, о кошках, чье равнодушие в этом положении казалось естественным.

На секунду больная закрыла глаза и вновь открыла их.

– Фредерик.

– Да, дорогая?

– Наша жизнь была… не такая уж плохая?

– Мы сделали из нее нечто хорошее, – ответил он. Она кивнула, и муж дал ей ложку меда, потому что губы у нее совсем пересохли.

В браке они потерпели неудачу. Они расстались. Она не могла родить ребенка, что было единственным смыслом такого брака, как у них. Тем не менее герцог никогда не забудет, что она встала рядом с ним во время скандала с Мэри-Энн Кларк, и всегда будет ценить их дружбу.

Ему будет не хватать приездов в Отлендс, похожий на рай, хотя и зловонный. Фредерика не замечала запаха животных. Они были ее любимцами, и хозяйка предпочитала их людям.

Бедная Фредерика, потерпевшая поражение в своих отношениях с людьми и искавшая общества своих кошек, собак и обезьян. Но можно ли считать ее неудачницей? Юная Шарлотта любила ее, он, ее муж, сейчас скорбел о ней, у нее были друзья, она построила для себя жизнь здесь, в Отлендсе, быть может, эксцентричную, но нравившуюся ей.