Этим вечером в Альмаке собралось множество брюнеток, как, впрочем, и блондинок, присутствовала даже одна горемыка-рыжая, но не было никого в тесных залах ассамблеи, чья тщательно уложенная coiffure[70] клубилась бы столь соблазнительной пеной, лёгким каштановым облачком, волшебно искрящимся золотистыми огоньками там, где падали на него отблески света свечей.

С волос взгляд Макса опустился на огромные ореховые глаза, сверкающие нынче воинственным блеском, который всегда, казалось, загорался в них, стоило лишь Кэтрин заметить его. Оттуда его испытующий взор переместился на мягкие розовые губки. Он вспоминал их сладость, продолжая, словно во сне, скользить глазами по шелковистой лилейно-белой шейке. Тут он осознал, что вырез платья Кэтрин в этот раз гораздо более смел, нежели прежде, и одновременно ощутил благоухание фиалок — голова его пошла кругом. Макс запаниковал.

Пробормотав что-то — он сам не понял, что именно, — в ответ на её холодное приветствие, Макс отошёл со всей возможной поспешностью… и угодил прямиком в руки Салли Джерси, если можно так выразиться, потому как, стараясь поскорее сбежать, он едва не сбил сию леди с ног.

Несмотря на то, что Джек Лэнгдон причислял леди Джерси к альмакским горгонам, на деле та была довольно привлекательной матроной, которой пока не грозил старческий маразм. И она вовсе не возражала против того, чтобы на неё свалился молодой красивый лорд. Снисходительно улыбнувшись Максу, она лишь отмахнулась от его извинений.

— О, я знаю, куда вы спешите, — объявила она. — Видела, как вы смотрели на мисс Пеллистон, и полагаю, хотите танцевать с ней вальс. Что ж, пойдёмте, я исполню свои обязанности патронессы. Всё одно: либо вы, либо Аргойн. Правда, и Лэнгдон хочет того же, но сперва пусть обратится в камень, коль рассказывает всем и каждому, что мне это по силам[71]. Аргойн же такой неуклюжий дурак, что оттопчет мисс Пеллистон все ноги и навсегда отобьет у неё охоту вальсировать.

У Сайленс Джерси ещё много чего нашлось сказать по этому и прочим поводам, пока она неумолимо вела неудачливого виконта назад к опасности, которой он только, казалось, избежал. Прекратив наконец болтовню, леди Джерси вновь вспомнила о своём долге патронессы и представила мисс Пеллистон партнёру по вальсу.

После пути назад уже не было, потому что зазвучала музыка. Макс вывел мисс Пеллистон к танцующим, положил руку ей на талию и мгновенно потерял голову.

Вальс, подобно лорду Байрону, был весь последний год на пике моды, но до сих пор наиболее консервативная часть высшего света полагала сей танец в лучшем случае фривольным, в худшем — непристойным, что в большей или меньшей мере относилось и к поэту.

Впервые в жизни Макс желал, чтобы более зрелые и мудрые умы восторжествовали, и окаянный танец был сослан обратно в породившую его отсталую Германию. Невозможно было держать мисс Пеллистон и не желать прижать её ещё теснее к себе. Это было унизительно. Он тоскливо взирал поверх головы своей партнёрши на светловолосую Юнону, кружившуюся в танце с высоким джентльменом в военной форме.

Лорд Рэнд вновь опустил взгляд на Кэтрин. Он заметил, как её головка склонилась к его груди, и тут же ощутил в этом месте тупую боль.

— Хотела бы я что-нибудь сказать, — пожаловалась мисс Пеллистон. — Светская болтовня до сих пор даётся мне с трудом, но если бы вы помогли мне начать, может, я что-нибудь и придумала бы.

— Если я начну, то после вы непременно об этом пожалеете. Как обычно.

— Зато мне удастся сохранять храбрую улыбку, если мы притворимся увлечёнными беседой. Потому как сейчас на вашем лице читается то, что леди Эндовер называет выражением загнанного в клетку зверя, и все решат, будто из меня никудышная партнёрша.

Пусть Макс и в самом деле чувствовал себя угодившим в ловушку животным, на выручку ему пришли Итон и Оксфорд.

— О, ты далеко не никудышна. А сегодня, в этом скромном белом платье и с румянцем на щеках, и вовсе напоминаешь мне яблоневый цвет. В моих руках ты невесома, словно множество цветочных лепестков, а твой голос…

— Боже милосердный, — пробормотала Кэтрин.

— Звук твоего голоса, — продолжил виконт, решительно настроенный заставить её чувствовать себя столь же неуютно, сколь ощущал себя он сам, — подобен колышущему листья ветерку.

— И что, ради бога, я должна на это ответить? — заметно задыхаясь, спросила Кэтрин, пытаясь прийти в себя после того, как в результате очередного па очутилась прижатой прямо к его твёрдой груди. Между нею и обтянутой перчаткой рукой, свободно гулявшей, казалось, по всей её спине, Кэтрин ощущала себя вязанкой высушенного хвороста. Сие обстоятельство вкупе со словами Макса заставило её щёки вспыхнуть и вызвало горячечное желание оказаться в Санкт-Петербурге глухой зимней порой.

— Право, Кэт, неужели тебе всё нужно подсказывать? Ведь ты неоднократно повторяла, что не нуждаешься более в моей помощи.

— Да, не спорю… но вы ведь всё равно здесь. Куда бы я ни пошла, вы уже тут как тут.

Чудовищная несправедливость… он же избегал её целую вечность… но виконт предпочёл согласиться:

— Как бельмо на глазу.

— Именно, — согласилась она.

Какая у Кэтрин тонкая талия… Наверняка он легко смог бы обхватить её двумя ладонями.

Вслух же лорд Рэнд произнёс:

— По правде говоря, я здесь сегодня ради Джека. Он мечтал танцевать с тобой первый вальс. К несчастью, бедолага не в ладах со всеми здешними важными дамами, так что придётся ему подождать следующего. — И Макс вкратце обрисовал суть разногласий мистера Лэнгдона с патронессами Альмака.

— Понимаю, — подавленно пробормотала она.

— Надеюсь, ты не слишком разочарована.

— С чего бы? — чуточку излишне поспешно откликнулась она.

— Из-за того что я занял место Джека.

— Что ж, милорд, если вы прекратите распространяться о яблоневом цвете, а вместо этого заговорите об Аристофане[72], мне будет много легче представить, что вы и есть мистер Лэнгдон.

Кэтрин уже достаточно пришла в себя, чтобы суметь задеть его за живое, но лорд Рэнд был не из тех, кто сдаётся после первого удара.

— Я бы предпочёл, чтобы ты называла меня Максом, — проговорил он, решив, что отвлечь её будет лучшей тактикой. — Стоит мне услышать «милорд», и я сразу чувствую, как, бряцая латами, притесняю беззащитных крестьян. Невероятно сбивает с толку, когда стараешься быть любезным.

— Разумеется, я не могу. Это неуважительно и слишком фамильярно.

— Но если назовёшь меня Клэренс Артур Максимилиан, я тебя застрелю.

До его слуха донёсся тихий, похожий на звон колокольчика звук: мисс Пеллистон хихикала!

И хотя она быстро подавила невольный смех, однако ж не сумела стереть улыбку, когда вскинула на него взгляд.

— Клэренс Артур? Неудивительно, что вы предпочитаете «Макс».

— Так и есть, — ответил он, улыбнувшись, несмотря на внезапный необъяснимый грохот в ушах. — Теперь, когда ты произнесла это, я чувствую душевность, дружелюбие и неимоверную лёгкость в ногах.

— Лучше бы вам поумерить своё дружелюбие. Если я не ошибаюсь, нам полагается держаться на расстоянии двенадцати дюймов[73]. А не, — она покосилась вниз — пяти[74].

* * *

Лорд Сент-Дениз стоял, прислушиваясь к болтовне дочери, но глаза его были прикованы к танцующим, а если говорить точнее, к сыну. Когда Луиза упрекнула его в невнимании, он лишь улыбнулся.

— Помнишь того полуутопшего котёнка, что как-то притащил домой Макс? Бросил к тебе на колени и попросил вернуть к жизни.

— Помню. И котёнка. И малиновку. И летучую мышь. Всё детство я выхаживала этот зверинец.

— Я думал о том, как те крошечные создания умудрялись до смерти перепугать моего огромного мастифа. Не понимал этого тогда и не могу взять в толк сейчас.

Леди Эндовер проследила за отцовским взглядом.

— Если это тебя утешит, папа, уверена, он тоже этого не понимает.

— Разумеется, не понимает, — отрезал граф. — Мальчик — настоящий дуралей.

* * *

К тому времени, как вальс окончился и Макс уступил свою партнёршу лорду Аргойну, виконт был уже совершенно вне себя. Как смела она оставаться такой холодной и чопорной и в то же время сводить его с ума? Как посмела она хихикать — и вообще в кои-то веки вести себя по-человечески, — пробудив в нём все эти тёплые, нежные ощущения, тем самым ещё больше ослабив его и без того уже пошатнувшееся сопротивление.

А лорд Рэнд знал, что оно пошатнулось. На одно ужасное мгновение он готов был пообещать что-нибудь… полностью измениться, превратиться в одного из занудных столпов высшего света, в жизни больше не прикасаться к спиртному, не смотреть на служанок в тавернах… что угодно, если только Кэтрин выйдет за него и позволит любить её до конца его дней.

В то леденящее душу мгновение Макс стоял на краю пропасти, смотрел вниз и думал: «Ну и пусть, я прыгну!». Теперь же он в страхе попятился назад. Кошмарная девица вертит им, как душе угодно! Такого Клэренс Артур Максимилиан Демоуэри не мог стерпеть. Он не позволит, чтобы какая-то упрямая маленькая святоша заправляла им и пыталась переделать.

Если бы некий сторонний наблюдатель смог увидеть, что творится у виконта в голове, он или она, несомненно, заключили бы, что у лорда Рэнда случилась настоящая истерика. К несчастью, рядом с виконтом не оказалось беспристрастного судьи, чтобы указать ему на это плачевное состояние. Посему не прошло и получаса, как, протанцевав с леди Дианой, он испросил и получил разрешение нанести следующим днём визит её отцу.

* * *

— Дорогая, ты действительно заслуживаешь, чтобы тебя строго отчитали, но в сложившихся обстоятельствах, я прощаю тебя.

Леди Диана устало смотрела в окошко экипажа.

— Надо думать, — пробормотала она, — ведь в конце концов ты заполучила то, чего добивалась.