Лоретта Чейз - Виконт-бродяга

— Ты не вернёшься к Кирклби-Гренхему, юная леди, так что выкинь это из головы. Когда я думаю об этом человеке, у меня кровь стынет в жилах. Но я не буду думать о нём… и у тебя, надеюсь, хватит ума последовать моему примеру. Лучше поразмысли, как поближе сойтись с мисс Пеллистон.

— Да, мама.

Мистер Лэнгдон не привык ужинать с дебютантками. Нет, ему нравились женщины… по сути, он даже преклонялся перед ними, но только отвлечённо и издалека. Вблизи они создавали множество проблем. Мать и сёстры, к примеру, постоянно давили на него с женитьбой, да и достигшие брачного возраста девушки тоже заставляли чувствовать себя неловко. Спустя несколько минут беседы он всегда замечал в них нетерпение, скуку и некое смутное раздражение. Джек не понимал, как умудряется вызывать в них подобные чувства, но в том, что он это делает, не сомневался.

Кэтрин Пеллистон была другой. Если он пускался в рассуждения о Древней Греции или итальянском Возрождении, она неторопливо шагала рядом. Никакая тема не казалась Кэтрин слишком заумной, и ей, похоже, никогда не требовалось, чтобы беседа непременно перемежалась флиртом.

Джек считал её родственной душой. И в своём стремлении воздать должное тихим радостям, что она ему дарила, он наложил на тарелку своей дамы столько отменной еды, что хватило бы досыта накормить солдата, совершившего трёхдневный форсированный марш.

— О, мистер Лэнгдон, — ахнула от удивления Кэтрин, — и вы тоже пытаетесь меня откормить? Если я съем хотя бы часть всего этого, вам придётся толкать меня по бальному залу в тележке.

Пробежавшись пальцами по волосам, мистер Лэнгдон быстро навёл в них обычный хаос. Как мог он быть столь неучтив, столь беспечен? Никто не станет предлагать дамам вёдра еды, если те, конечно, не свиньи. Его красивое лицо залилось румянцем, когда он взглянул на спутницу. Та изучала свою тарелку так, словно решала сложную математическую задачу. А потом утешающее улыбнулась.

— По крайней мере, вы не притворяетесь, будто молодые леди живут одним воздухом и нектаром, подобно колибри. Но всё равно вам придётся прийти мне на помощь. — С этими словами, она пододвинула его тарелку к своей и принялась перекладывать туда часть содержимого.

Несколько недель назад Кэтрин завоевала привязанность восьмилетнего мальчугана одним маленьким поступком, имеющим отношение к еде. Мистер Лэнгдон, наверное, был на два десятка лет старше Джемми, но и его сердце не смогло остаться безучастным к такому жесту. Несколькими словами ей удалось снять неловкость, и слова эти, равно как и поступок, оказались столь глубоко пронизаны домашним теплом и безмятежностью, что Джек почувствовал: теперь они друзья навечно. Кэтрин могла быть ему сестрой… не считая того, что любая из вышеупомянутых леди в подобных обстоятельствах разразилась бы слезами из-за воображаемого оскорбления, либо жестоко высмеяла его.

Он никак не мог знать, что Кэтрин не впервой сглаживать неловкие ситуации… или по меньшей мере раз за разом пытаться это сделать. Ему ведь ничего не было известно о неприятных сценах, что ей приходилось выносить, ужиная за отцовским столом, и о том, какая невероятная смекалка нужна, дабы не задеть чересчур ранимые тётушкины чувства либо отвлечь пьяного отца от непристойной темы или неподобающего поведения. Не знал он и того, что она сразу почувствовала его робкое смущение и безотчётно поступила так, чтобы избавить Джека от него.

Лэнгдон знал только, что совершил faux pas[53]. И поскольку преувеличил его значимость, то, как следствие, придал слишком большое значение её тактичному отклику. С облегчением взирая на спутницу, он размышлял, уж не влюбился ли в неё.

— Вы очень добры, — пробормотал он, садясь на своё место. — Разумеется, мне следовало догадаться… мои сёстры никогда не съедают на людях больше одного кусочка… но всё выглядело таким соблазнительным.

— Верно, и вся тяжесть выбора падает на ваши плечи, потому как вы джентльмен. А женщинам так трудно угодить, не правда ли? — слегка подмигнув, поддержала его Кэтрин. — Забудь вы хоть одно приглянувшееся мне блюдо, и я бы обиделась. Вы ничего не забыли — и всё равно я жалуюсь. Но вы же понимаете, это только для виду, — объяснила она, понизив голос. — На самом деле после танцев я всегда так голодна, что, возможно, могла бы съесть всё без остатка… и опозориться в глазах света.

Доверительные нотки заставили мистера Лэнгдона почувствовать себя тепло и уютно. В эту минуту ему захотелось, чтобы они были помолвлены, ведь тогда он мог бы удостоиться чести пожать одну из этих нежных белых ручек, касавшихся его тарелки.

Стараясь говорить с улыбкой, он ответил:

— Всё потому, что нынешние моды созданы для сильфид. Эти греческие наряды предназначены для стройных фей… таких, как вы, мисс Пеллистон. С другой стороны, живи вы во времена Рубенса, вам бы пришлось есть как можно больше.

Он взялся за серебряный прибор и мыслями погрузился в начало семнадцатого века, куда мисс Пеллистон с готовностью последовала за ним. Но вскоре совершенно затерялся в нём, не замечая прочих людей и даже не обращая внимания на собеседницу. Он так и не увидел, что та неодобрительно посматривала на него, время от времени изгибая тонкую бровь.

А в это время соучастник мисс Пеллистон был занят тем, что пытался совершить кражу со взломом.

За несколько часов до того Макс потихоньку навёл о лорде Броуди некоторые справки. Вот откуда ему стало известно, где находится любовное гнёздышко барона. И теперь виконт стоял на тёмной аллее перед тем самым домом, пристально вглядываясь в окна.

Клэренсу Артуру Максимилиану Демоуэри, виконту Рэнду, в жизни не раз доводилось залезать в какое-нибудь здание, минуя дверь. Взобраться по стенам этого дома было не больше, чем детской шалостью. Он не стал колебаться. Ухватившись покрепче за водосточную трубу, виконт нащупал ногой опору между кирпичами и начал подъём. Несколько минут спустя, перелезши через ограду на узкий балкончик, он прижался к стене рядом с французскими дверьми и прислушался.

Как Макс и ожидал, он ничего не услышал. В доме было темно. Очевидно, любовница лорда Броуди решила воспользоваться его отсутствием. Либо её не было дома, либо же она рано легла спать. Макс предпочёл бы знать точно, где она находится, и если всё же спит, то как крепко, но мир устроен так, что нельзя получить всё, чего хочется.

Бесшумно он двинулся к дверям и попробовал отворить их. Двери оказались не заперты… а почему бы нет? Жители лондонского Уэст-Энда придерживаются весьма низкого мнения об умственных способностях воров. Возможно, первый этаж был защищён, что предполагало запертые на ночь переднюю дверь и служебный вход. Очевидно, считалось, что взломщики попадают в жилище, как и все прочие люди.

Макс тихонько отворил двери и на цыпочках вошёл в комнату. Внутри оказалось не темнее, чем на аллее, и глаза его быстро привыкли к полумраку. В тусклом свете ему удалось разглядеть очертания мебели. Он поискал взглядом гардероб и наконец обнаружил его. Ноги сами понесли Макса туда.

И только открыв дверцу шкафа, он обнаружил в своих планах, — если их можно так назвать, — слабое место. Небольшое пространство внутри было занято всевозможными предметами женской одежды. И всё бы ничего. Вот только если кто-то и может на ощупь отличить шёлк или атлас от муслина, то едва ли чьё-либо прикосновение столь чутко, что способно отделить персиковое платье от нарядов прочих цветов. Он тихо выругался.

И в это самое мгновение за спиной у него зажглась свеча, и чей-то голос тихо произнёс:

— Если это сон, то я очень надеюсь не проснуться.

Лорд Рэнд обернулся и обнаружил, что смотрит прямо в дуло пистолета.

Оружие держала в руках хорошенькая брюнетка. Пламя свечи оказалось милосерднее к её чертам, нежели серый дневной свет в Гайд-парке, и, кроме того, нынче она не была столь сильно накрашена. Макс решил, что она довольно красива, хоть и на свой, весьма вульгарный, лад.

Он улыбнулся, не обращая внимания на пистолет:

— Полагаю, вы догадываетесь, почему я здесь.

Обучение в Итоне и Оксфорде не прошло даром. Макс умел сохранять маску безразличия, даже корчась в душе от отчаяния. Сейчас он был вовсе не в отчаянии, разве что чуточку озабочен тем, что оружие, возможно, оснащено спусковым крючком, срабатывающим от самого слабого нажатия, а значит, может случайно выстрелить… ему в лицо.

— Если только я не сплю, — ответила Линнет, так спокойно, словно и она была осведомлена о преимуществах публичного школьного образования. — Если это так, полагаю, мне лучше застрелить вас и покончить с этим, потому что какова бы ни была эта причина, уверена, она не сулит мне ничего хорошего. Либо вы пришли убить меня, либо… — Голос её соблазнительно замер.

— Тогда застрелите меня, — вымолвил его милость. — Какое это теперь имеет значение? Если мужчина не властен более над своим сердцем и не имеет ни малейшей надежды, то неважно, будет он жить или умрёт. Моё сердце, — продолжил он, проникновенно глядя ей в глаза, — принадлежит вам. С тех пор как я увидел вас вчера. Но я не смею надеяться, — он сделал выразительную паузу, но заметив, что пистолет подрагивает, быстро продолжил: — ибо вы принадлежите другому.

Линнет, как и любая другая женщина, не смогла устоять перед поразительным взглядом этих синих глаз. Кроме того, красивый, мужественный лорд появился в её спальне, подобно манне небесной. А она не была столь неблагодарна, чтобы доискиваться до мотивов, коими руководствовалось Провидение.

Она смягчилась, и между ними произошла нежная сцена, подробности которой лучше оставить мемуарам, которые Линнет всенепременно собиралась написать, когда зрелые года начнут цепляться липкими ручонками за её особу и счёт в банке.