Может быть тогда – о, если только осмелиться такое предположить – ее изгнание не продлится целую жизнь.

***

Граф Лайл чувствовал себя очень виноватым. Он часто обвинял жену во флирте, основываясь на веских доказательствах, которые видел собственными глазами. Он несколько раз обвинил ее в большем, чем простой флирт. Она всегда все горячо отрицала. Хотя их споры обычно заканчивались тем, что она гордо вскидывала голову, смерив его презрительным взглядом, и говорила, что он может верить во все, что ему заблагорассудится. Во всяком случае, кто, кроме него, осудил бы ее в том, что она завела любовника, когда на всю оставшуюся жизнь привязана к такому мужу?

Он никогда не искал доказательств и не только потому, что боялся их обнаружить. Скорее глубоко в нем коренилось убеждение, что даже если он и являлся ее мужем, она все равно не является его собственностью. Хотя в глазах закона она и принадлежит ему, тем не менее, он никогда не будет следить за ней.

Это Эстель. Его жена. Женщина, которую он тайно полюбил еще до того, как женился на ней. И если она решила флиртовать с другими мужчинами, изменить ему с одним или несколькими из них, то он будет рвать и метать, возможно, даже навсегда отошлет ее. Но не станет за ней шпионить, никогда не обвинит публично и не отречется от нее.

Он мужественно стерпит, как и должен, так же, как терпят большинство жен, когда их мужья предпочитают завести любовниц.

Именно в этом состояла огромная неловкость, когда он прочесывал комнату жены после того, как она отправилась за покупками по магазинам с Изабеллой Лоуренс. Он искал кольцо. Но он был напуган перспективой обнаружить что-то еще.

Что-то, чего он не хотел найти. То, что скомпрометирует ее и уничтожит его. Он ничего не нашел. Ничего, чтобы подтвердило некоторые из его худших подозрений. Но и кольца не нашел. Куда она его положила? Его, точно, не было ни в спальне, ни в гардеробной. «Кажется, мне придется отставить план, который так восхитил меня прошлой ночью», – размышлял граф, направляясь к себе через свою гардеробную. Но через некоторое время подумал, что не обязательно вовсе отказываться от него. Алмаз все равно бы пришлось покупать новый. Так почему бы не купить и новую оправу? Почему бы полностью не заменить все кольцо? Будет абсолютно новый подарок.

Абсолютно новый дар любви.

Сложность состояла в том, что ему придется точно описать кольцо ювелиру, что бы он его воспроизвел. Ведь уже прошло два года с тех пор, как он покупал кольцо для нее. Он вложил его ей в руку и смотрел на него со смешанным чувством гордости и любви… И отчаянием, в тысячу раз большим. И все же он так и не мог вспомнить, сколько было сапфиров – восемь или девять, и какой ширины был золотой ободок.

Он постарается сделать набросок кольца, правда, за ним никогда не водилось таланта художника.

Но он должен приложить как можно больше усилий. В конце концов, он не собирался притворяться, будто это кольцо оригинал.

Идея относительно подарка опять вдохновила его. Возможно, он даже попытается ей объяснить, когда будет вручать кольцо. Объяснить, почему так поступил, что для него значит это кольцо. Что она для него значит.

Возможно. Возможно, если он так поступит, то она будет с непониманием смотреть на него.

Или одарит презрительным взглядом.

Или возможно – только возможно – взглядом, подобного тому, которым она смотрела на него день назад, когда он сказал маленькому мальчику-трубочисту, что тот останется у них в доме.

Он займется этим немедленно, решил граф, так как кольцо делается под заказ, а осталось меньше двух недель до Рождества. Ни в коем случае нельзя медлить.

Он решил остановиться на восьми сапфирах, когда пришло время давать указания ювелиру, которого он выбрал. И он подобрал алмаз почти идентичный «Вифлеемской звезде». Он покинул магазин на Оксфорд-стрит, чувствуя удовлетворение от выполненной утром работы, полный осторожной надежды на будущее. Наступает Рождество. Кто бы не чувствовал себя полным надежд в такое время года?

Но его приподнятое настроение длилось недолго. Он проходил мимо витрины кондитерской и, рассеянно повернув голову, взглянул внутрь, и увидел свою жену, сидящей за столом с леди Лоуренс… И с лордом Мартиндэйлом и сэром Сирилом Порчестером. Лицо Эстель было радостным и оживленным. Она смеялась вместе со всеми.

Она не заметила его, и он прошел мимо.

Эстель, находящаяся внутри кондитерской, прекратила смеяться и склонила голову над блюдом с пирожными, которые сэр Сирил предложил ей.

– Говорю, это просто ужасно, – сказала она лорду Мартиндэйлу, в ее глазах все еще плясали смешинки. – Купить для Алана дорогой подарок и ему же отослать счет.

– Большинство жен так делают, моя дорогая леди Лайл, – ответил он.

– Я коплю свои деньги к Рождеству, – сказала она, – чтобы купить все, что пожелаю, и не бежать к Алану.

– Но вы все еще не поведали нам, что собираетесь купить этому счастливчику? – спросил сэр Сирил.

– Точно, – сказала она, сверкая глазами и улыбаясь. – Я даже Изабелле не сказала. Это сюрприз. Только для Алана.

Лорд Мартиндэйл взял еще одно пирожное.

– Все хотят знать, что такого сделал Лайл, чтобы заслужить такую преданность, не правда ли Порчестер?

Эстель слегка похлопала его по руке.

– Он женился на мне, – сказала она и посмотрела на леди Лоуренс, весело засмеявшись.

– О, сударыня, какая несправедливость, – посетовал лорд Мартиндэйл. – С того времени, как он сделал это, вы же понимаете, остальная часть из нас, бедных смертных, осталась не удел.

– Есть выход: кинуть ему перчатку в лицо и стреляться с ним, – предложил сэр Сирил.

Они все засмеялись.

– Но я этого не одобрю, – сказала Эстель. – Я останусь безутешной вдовой на всю оставшуюся жизнь, предупреждаю вас.

– В таком случае, – с притворным вздохом сказал сэр Сирил, поднимаясь на ноги и обходя вокруг стола, чтобы отодвинуть стул леди Лоуренс и помочь ей подняться, – я думаю, что можем позволить жить Лайлу и дальше. Счастливчик!

Когда они все вышли из кондитерской господа откланялись и покинули дам, а Эстель пообещала встретиться с леди Лоуренс в библиотеке чуть позже, как только закончит свои дела. Она не хотела, чтобы подруга вместе с ней заходила в ювелирный магазин. Это был не тот ювелирный магазин, который посетил ее муж полтора часа назад.

Она была очень взволнована. Конечно, он все поймет, когда увидит кольцо, даже, несмотря на то, что подарок не совсем для него.

У нее было преимущество перед графом, так как она весьма четко помнила, что на утерянном кольце было девять сапфиров. И она была в состоянии описать ювелиру кольцо и указать, какой ширины должен быть ободок. Она долго выбирала алмаз, и, в конце концов, остановилась на одном, и то только потому, что надо было что-то выбрать, если она не хотела отказываться от своей затеи, хотя ни один из алмазов не был похож на «Вифл6еемскую звезду».

Но это не имело значения. Она не собиралась вводить в заблуждение Алана. Вопрос стоял не в том, чтобы выдать новое кольцо за потерявшееся. Она только хотела показать ему, чтобы он знал, что обручальное кольцо имело для нее значение, и она потратила на его замену почти все свои сбережения. Она хотела, чтобы он знал, что в ней все еще живет надежда, что она не зря носила то кольцо на пальце на протяжении двух лет.

Надежда, что однажды он полюбит ее так же, как она любит его.

Она собиралась попросить его оставить кольцо у него до тех пор, пока она не вернется домой, чтобы остаться.

Возможно, он понял бы, что она будет ждать этого дня.

Возможно.

Но в любом случае, пусть оно будет у него.

Некоторое время спустя она быстро шла по улице в направлении библиотеки, ее щеки по-прежнему пылали, а глаза ярко блестели. Все, кого она видела на улице, были нагружены пакетами. Все выглядели счастливыми и улыбались ей.

Какое это замечательное время года – Рождество! Если бы только каждый день мог быть таким же, как Рождество!

***

Граф Лайл сидел в одном углу своей темной городской кареты, его жена в другом. Тяжелые бархатные шторы были опущены и закрывали окна. Было уже поздно. Ограниченное пространство кареты не располагало смотреть по сторонам, но Эстель это было и не нужно. Ее взгляд был устремлен на воображаемую сцену.

– «Ибо младенец родился нам», – тихо пела она себе под нос. – «Сын дан нам, сын дан нам». – Эстель посмотрела на лицо мужа, скрытое в тени. – Или, наоборот, «ибо младенец родился нам» повторяется, а «сын дан нам» один раз? – спросила она. – Но это не имеет значения. «Мессия» мистера Генделя является самой восхитительной музыкой, когда-либо звучавшей, ты согласен со мной, Алан?

– Великолепная музыка, – согласился он. – Но я удивлен, что ты вообще расслышала ее, Эстель. Ты так много общалась.

Он хотел лишь поддразнить ее словами, но у него никогда не получалось придать своему голосу легкий, игривый тон.

– Но только до того момента, пока не началась музыка, и в антрактах, – сказала она. – О, ну хватит, Алан, ты должен признать, что это правда. Я не болтала во время представления. Как бы тогда иначе я могла прийти в такой восторг? И как я могла молчать, находясь в компании друзей? Они бы подумали, что я больна.

Она уставилась на обивку противоположного сидения в карете и вскоре стала опять тихонечко напевать.

– «В той стране были на поле пастухи, которые содержали ночную стражу у стада своего».

Граф задумчиво наблюдал за ней. Он не мог четко разглядеть ее в темноте, но был уверен, что ее щеки все еще пылали, а глаза все еще сияли. Они ужинали в Мэйфилдсе, затем поехали на представление «Мессии» Генделя в сопровождении шести друзей, потом пили поздний чай и играли в карты в Белламисе.