Теперь Александр Павлович был рад, что получил письмо из прошлого. Если честно себе признаться, то в жизни у него была зияющая дыра, он пытался заткнуть ее и так, и этак. В основном тем, что отворачивался, закрывал глаза, отстранялся. Временами он забывал о ней, но она существовала, создавала неуют, беспокойство, а главное, неуверенность в себе. Не может чувствовать себя хорошо человек, которого бросили. Он может скакать на коне, брать самые высокие барьеры, преуспеть, получить медаль, но хорошо себя чувствовать он не может. Это если честно.

Так оно и было с Александром Павловичем, а теперь его окликнули, взяли за плечо и повернули лицом прямо к той самой дыре, откуда дуло и свистело. Но дыра исчезла, возникло пространство, и на другом его конце где-то вдалеке жила его мать, волновалась о нем и его ждала.

Теперь все казалось таким простым, что он не мог понять, почему же раньше он не собрался поехать к матери. И невольно подумал, что скорее всего отец все-таки этого не хотел. Ни он, ни тетя Лиза никогда не говорили с ним о матери. Когда он был подростком, это было трудно, но потом-то, потом!

Александр Павлович снова заходил по кабинету. Теперь уже близкие ему люди не казались такими близкими, они тоже были полны страстей, обид, недоброжелательства. Если тетя Лиза так и не открыла письма от ближайшей подруги, значит, она отвернулась от нее, осудила. Она выбрала его, Саню, но это только на первый взгляд, потому что и она увеличила разрыв, а разве могут быть люди счастливы, если все вокруг разорвано?

Саня вдруг подумал об Олежке. У его сына не должно быть таких проблем, и если Инна вышла замуж, то пусть она будет счастлива и спокойна. Потому что счастливыми люди себя чувствуют и в самых стесненных обстоятельствах, а вот покоя им всегда недостает. Покоя и свободы. И Олежке пусть будет хорошо и с отцом, и с отчимом. Он не должен бояться открыть рот, думая, как бы не задеть и не обидеть его, Саню!

Александр Павлович подумал, что сейчас же напишет Инне письмо и все ей скажет. Он любит ее и поэтому хочет, чтобы она жила счастливо. Он и в самом деле ее любил и злился, наверное, потому что любил. Но что толку в злости? Хотя когда злишься, ничем себя не убедишь, что злиться не надо. Они с Инной как были, так и останутся близкими, потому что жили вместе, потому что у них есть сын, потому что оба они хотят, чтобы у сына жизнь сложилась как можно лучше. Но жизнь идет дальше, он же тоже не думает, что так и проживет весь свой век бобылем… Просто пока еще ничего не складывается. Что-то его не отпускает.

Он стал думать об Инне. Как же непросто ей там доводится! Он же для себя этой непростоты не захотел! У него тут и родня, и знакомые, дернул за ниточку, и откликнулся по цепочке добрый десяток человек. А там? Она там одна-одинешенька, единственная ее поддержка — сын. И то только тем, что о нем нужно заботиться. И если у нее нашлась поддержка, опора, как он смеет злиться? А если она ему так дорога, так какого же черта он не поехал?! Но не поехал же…

Александр Павлович сел за стол, зажег лампу. За окном все было синим, как бывает в зимние сумерки. Он не стал задергивать штору и любовался синевой. За столом он всегда чувствовал себя спокойно и уверенно. Взял белый лист бумаги. Что ни говори, а если всерьез, то писать нужно на бумаге и ручкой, и начал давно оставленный разговор с Инной:

«Добрый вечер, Иннок, у нас все еще снег, и я, оказывается, очень соскучился…»

Он писал обо всем, что сегодня произошло: о письме, о себе, о матери и о том, что был бы рад, если бы судьба ее, Инны, сложилась благополучно и счастливо. Он не сомневался, что Инна поймет, с чего вдруг он надумал ей написать. И будет рада. И Олежка тоже обрадуется, что наконец-то родители снова стали дружить.

Внизу захлопали двери, видно, вернулись домой и Сева, и Вера. Саню позвали ужинать, потом еще звали и еще, но он, увлеченный беседой, даже не отзывался, все писал и писал, а когда все-таки спустился вниз, то нашел пустую кухню и ужин, прикрытый чистым полотенчиком. На столе лежала записка:

«Мы ушли в кино. Мог бы и ты с нами, если бы столько не работал. Сева и В.».

Саня сначала даже не понял, какое такое кино, но потом сообразил, что теперь в Посаде есть все, что хочешь. Даже ночная жизнь в ночных клубах, и уж кино-то смотри — не хочу. Честно говоря, он в кино не хотел. То есть хотел, но не смотреть.

А Сева, видно, выздоровел, если Веру в кино повел. Или наоборот, затосковал после Лялиных стихов и пробует развеяться. Кто его там разберет? Он только на первый взгляд весь как на ладони. А на деле закрытый, с семью доньями. Но он и сам такой, Александр Павлович Иргунов. И отец у него тоже точно такой же. И нужно сыну отца навестить и многое у него выяснить. А то, тоже мне, заговор молчания! Он с ними со всеми еще разберется! Ему есть о чем поговорить!

Он опять разнервничался, и тут вдруг его осенило, какой фильм отправились смотреть Сева с Верой: они пошли на фильм Иващенко! Ну да, в Посаде идет тот самый фильм, на который они тогда не попали! Александр Павлович даже афишу видел и подумал: что-то знакомое! Но отвлекся и забыл. На этот фильм и он бы пошел! Ну, друзья! Ну, молодцы! Нет бы объяснить как следует! Он бы…

Недовольный, он снова поднялся к себе наверх, сел за стол, увидел написанное письмо и успокоился. Все было правильно. В кино он и завтра сходит. А Инне так, как сегодня, он бы никогда не написал!..

Глава 10

В квартире Ляли налицо были немалые перемены, и они доставляли ей необыкновенное наслаждение. Множество хозяйственных проблем она решила, застеклив балкон. Ей и шкафы там сделали по обе стороны, любо-дорого посмотреть. Ляля была довольна: стило только взяться за дело всерьез, и вещи начинали слушаться.

Вечером перед сном она совершала ритуальную прогулку, обязательно заглядывая в кухню, чтобы полюбоваться новым краном и раковиной. Ради удовольствия включить и выключить горячую воду, которая больше уже не капала из закрытого крана, Ляля понемногу перемыла всю посуду. Завершалась вечерняя прогулка на вновь застекленном балконе. Ляля любовалась ветками на фоне вечереющего неба и расставляла по новым полкам все, что мешалось ей в кухне. Она мечтала завести на балконе небольшой сад и все представляла себе цветы, которые там посадит.

Но до цветов было еще далеко. Пока на очереди была замена унитаза. Ляля вызвала сантехника и поджидала его. Надо сказать, что дожидалась не очень долго. Рабочая сила прибыла более или менее вовремя, где-то около полудня. Ражий чернявый парень аккуратно снял кожаную куртку, засучил рукава и принялся орудовать в туалете. Ляля убиралась на балконе и время от времени вздрагивала от могучих ударов: парень корчевал унитаз. Когда он выволок его в коридор, то заглянул к Ляле на балкон, где она продолжала возиться, обрадовавшись неожиданно наступившей тишине.

— Эй, хозяйка! — окликнул ее сантехник.

Ляля вышла, обозрела дыру в туалете, потом старый расколотый унитаз, потом новый, голубого цвета. Оба они стояли в коридоре неподалеку друг от друга.

— Небо и земля, — с удовлетворением произнесла она. — А вот когда все уже на месте будет!

И тут чернявый игриво прогудел:

— А ты, хозяйка, заинтересовывай меня, заинтересовывай! — И подмигнул, показывая на дыру и унитазы.

Ляля изумленно взглянула на парня. Он стоял, сложив руки на груди, ясно давая понять, что за работу приниматься не собирается. Посмотрев на нее сверху вниз, парень ухмыльнулся во весь рот и опять подмигнул, торжествуя близкую победу. Он не понимал, почему это хозяйка медлит и не бежит со всех ног за деньгами. Видать, еще не приспичило. Но в том, что она побежит, он нисколько не сомневался. И в том, что будет уговаривать и торговаться тоже.

Еще совсем недавно Ляля взвилась бы от возмущения до потолка, наорала, придя в неописуемую ярость от беспримерной наглости, и выставила бы сантехника за дверь, выкинув ему вслед чемодан с инструментом, да так, чтобы позвончее покатился по лестнице. Когда Елена Игоревна гневалась, силы ее утраивались. Недавно так оно и было бы. Недавно, но не сейчас.

— Садись-ка на стул! — предложила она. — Буду заинтересовывать!

Пообещала и скрылась за дверью ванной.

Глаза у парня округлились: чего это она? Стриптиз, что ли, задумала? Ребята про разные случаи трепались, чего только не рассказывали! Вот будет и ему что порассказать в мужской компании. С ним пока ничего такого особенного не бывало.

Дверь ванной распахнулась, из нее появилась Ляля в розовом стеганом халате и тюрбане из полотенца на голове. Ну, точно, стриптиз.

Парень заерзал на табуретке. Если честно, он ничего такого в жизни не видел. И теперь даже смущение почувствовал. Он вообще-то деньги имел в виду.

— Представление начинается! — объявила Ляля театральным голосом. — Единственная гастроль! Выступает звезда международного класса, лауреат многочисленных европейских конкурсов!

Черт ее знает! Может, она и вправду звезда? Чего только на свете не бывает! Теперь такие худенькие в цене! Чернявый приготовился смотреть во все глаза.

И тут из двери ванной, важно переваливаясь, появился большой белый гусь с голубым бантом на шее.

— Гуси! Гуси! — громко произнесла Ляля.

— Га! Га! Га! — отозвался гусь, взмахнув крыльями.

Эффект был сногсшибательным. Сантехник не ждал ничего подобного, он смотрел то на гуся, то на Лялю, и глаза у него были совершенно круглые.

Ляля сохраняла совершенную невозмутимость.

— Есть хотите? — продолжала она.

— Га! Га! Га! — выразил свое согласие гусь.

— Ну, летите! — скомандовала Ляля.

Счастливый гусь замахал крыльями и, загоготав еще громче, ринулся на сантехника.

Сантехник привстал ему навстречу.

Гусь наскочил на чернявого, который, видно, не слишком ему понравился, зашипел и ущипнул за руку.