Марианна Кожевникова - Входи, открыто!

Хорошо, что хоть у Сани все в порядке. Ему она дозвонилась сразу. Голос бодрый, энергичный. Сказал, что готовит срочный материал, встреча века состоялась, позвонит позже, все расскажет. Ну и прекрасно. Она хотела спросить о Севе, куда он-то делся. Но не спросила. Раз Саня сам не сказал, значит, не знает. Раз не знает, то и спрашивать нечего.

В магазине толпилось столько народу, что Лялю замутило при одной только мысли, что она тоже нырнет сейчас в эту толпу. Конечно, если сравнивать с былыми очередями, то эта в кассу была просто пустяком, но что поделаешь? Избаловались! Да и одного взгляда на витрину хватило, чтобы понять: ничего-то ей не хочется! Нет тут ничего такого, ради чего стоило тратить время и деньги!

Но Иринке она все-таки купила «Баунти» в какой-то попавшейся ей на глаза палатке. А чай они пить не будут! Что за дикая мысль — с бывшим мужем чаи распивать!

Приняв очередное решение, Ляля энергично застучала каблучками, торопясь домой. Она же обещала прийти пораньше! И вон как припозднилась! А Михаил Алексеевич такой аккуратист! Словом, она опять проштрафилась и заслужила разнос! Ляля вспомнила гуся, который опять все заляпал, вздохнула и застучала каблучками еще быстрее.

Первое, что она увидела, отперев дверь и войдя в прихожую, были ободранные, выцветшие обои и покосившаяся вешалка. Что это? Откуда такое убожество? Ляля не сразу поняла, что все потухшие лампочки загорелись, а когда поняла, то удивилась хозяйственной прыти Миши. Такого раньше за ним не водилось. Переодевшись, она машинально открыла дверь в ванную, собираясь помыть руки, и была потрясена открывшейся картиной: за сетчатой загородкой в детской ванночке плавал гусь.

В коридор вылетела Иришка:

— Видала?! Видала?! Лучше, чем в зоопарке! Это мы с папой сделали!

— Молодцы вы с папой! — сдержанно похвалила Ляля, почувствовав вдруг неимоверное облегчение: кажется, у гуся появился шанс зажить своей жизнью.

— Что? Тебе не понравилось?! — с негодованием спросила Иришка, возмущенная материнской сдержанностью. Как все дети, она чувствовала малейшие оттенки во взаимоотношениях родителей.

— Понравилось, очень понравилось, — успокоила ее Ляля. — Такое не может не понравиться! Тем более что мы с тобой наконец помоемся!

— Я не буду. Я — чистая! — убежденно сообщила Иришка. — А ты как хочешь.

Гусю тоже явно по душе были перемены, он благосклонно посматривал на Лялю, работая лапками. Повернуться ему особенно было негде, но из любви к плаванию будешь и в банке плавать. На воде он выглядел царственно.

В кухне, похоже, Миша тоже поменял все перегоревшие лампочки. Ляля внезапно увидела закопченные стены, черный потолок над плитой, ободранную клеенку на столе. А может, она Мишиными глазами на все смотрит?

Ляля кинула подозрительный взгляд в Мишину сторону и встретила довольную и чуть смущенную улыбку.

— Твою вкусную штуковину мы всю съели, — со вздохом признался Миша. — Я, знаешь ли, по-прежнему специалист по пельменям.

Такого Мишу она не знала, он немного раздался, пополнел и… повеселел. Веселый Миша — это что-то новенькое!

— Видно, пельмени тебе на пользу, ты прекрасно выглядишь, — не могла не сделать она бывшему мужу комплимент.

— Это не пельмени, это твоя стряпня. Я пришел худым, как скелет, поел и превратился в здоровяка. Правда, Ирка? — обратился он к дочери.

Иринка басовито расхохоталась, улыбнулась и Ляля. Неужели Миша ее похвалил? Кажется, первый раз в жизни.

— В добряка, — сказала она. — Значит, не зря старалась. За гуся тебе спасибо. Выручил.

«А Миша-то, наверное, жениться собрался, — подумала она. — Или уже женился, поэтому доволен и счастлив…»

Миша только собрался спросить, каким образом она обзавелась такой экзотической птицей, но шестым чувством уловил, что спрашивать не надо, заслужил благодарный взгляд и стал прощаться.

— Завтра у нас с Иринкой настоящий цирк, — сказал он. — Заеду за ней в десять.

Ляля кивнула и не удерживала.

После ухода Миши она еще раз прошлась по квартире, с удивлением отметила, что коридор вымыт начисто.

«Точно, женился», — решила она. Потом вспомнила, что дочку Миша забирал каждую субботу, не пропустил ни одной. И прибавила про себя: «на капитане дальнего плавания».

И все-таки в этот вечер ей не жилось. А почему, спрашивается? Сане она с работы дозвонилась, узнала, что важный разговор состоялся. В ванной можно было мыться. Иришка дома. Казалось, чего еще надо? Но от Севы так ничего и не было. «Ни звонка, так сказать, ни записочки». Ей было бы куда легче на него злиться, если бы он ей позвонил. Если бы он был обижен, она бы… А если бы стал извиняться, то ему бы… Но он не звонил, не обижался, не извинялся… А кругом, куда бы ни упал Лялин взгляд, виделись ей неполадки, раззор, колченогость и облысение.

— Иринка! Я в ванную! — крикнула она, наконец сообразив, что поможет ей выстоять против всех бед на свете!

Гусь выбрался из воды и дремал тихонько в углу на резиновом коврике. Она задернула штору, взяла с полки флакон с ароматом лугов и полей, подставила под струю колпачок с золотистой жидкостью и смотрела, как по воде поплыла, громоздясь, радужная пена. Выстроила один замок, потом другой и разбила их, погрузившись в теплую воду. Открыла глаза и увидела над собой рыжие потеки на потолке, следы давних соседских протечек. И поняла: ремонт! В квартире необходимо сделать ремонт! Ремонт — единственное ее спасение. Вот сделают ей ремонт, и она начнет совершенно другую жизнь!

Просыпаясь, Александр Павлович с удивлением видел перед собой большое окно, потом слышал внизу легкие женские шаги, позвякивание посуды и вспоминал, что в его доме появились новые обитатели, и он окончательно переселился наверх. С еще большим удивлением он отмечал, что это его радует. Заложив руки за голову, он лежал и вслушивался в таинственную жизнь первого этажа и возвращался в детство. Так уже когда-то было. Он всегда спал наверху, а в нижней комнате жили дедушка с бабушкой. Просыпался он и тогда рано и смотрел, как из-за яблонь быстро выкатывается солнце. Солнце его всегда удивляло: только что был малиновый шар, и уже глаза слепит. Солнце торопилось забраться на небо и теперь. А ему все вспоминался ночной путь до Посада, поблескивающие в полутьме глаза Веры, ее немногословные ответы. Александр Павлович ловил себя на том, что ему отрадна чужая несуетливая жизнь. Ее отголоски добирались до его кабинета, и, как ни странно, ему при неторопливо текущей женской жизни куда лучше работалось. К африканским разноцветным косичкам Веры он уже привык. К тому, что она снимала их и надевала, когда хотела, тоже. Надевала иногда для тепла, а иногда для оригинальности. Косички ей нравились. Это было видно.

Севины сердечные раны, похоже, не испарились вместе с хмелем. Он вскакивал ранним утром и исчезал, бродя по целым дням неизвестно где. Вечером Сева, размахивая руками, восхищался красотой среднерусской природы и средневекового зодчества. Надо сказать, что Посад не ударил лицом в грязь, своих нежданных гостей он встретил во всей красе — сверкающим на солнце снегом, белыми монастырскими стенами, золотыми в небесной синеве куполами.

— Можно я поживу у тебя, попишу? — спросил Сева, вернувшись в очередной раз домой в потемках.

«Ты и так у меня живешь», — подумал про себя Саня и великодушно разрешил — пиши на здоровье!

Ему и самому работалось. Как-то сама собой стала вдруг складываться повестушка. И он уже без всякой радости думал о звонке Иващенко. Позвонит, сдернет Саню с места и повестушку спугнет. О сумасшедшей торопливой Москве он думал без всякой приязни и прекрасно понимал Севу, которому хотелось писать и не хотелось в Москву.

К этому времени Саня знал уже и о житейских неурядицах Веры. Она приехала из провинции в Москву, искала работу и вот уже с полгода ночевала по знакомым.

«И незнакомым», — тут же завертелось у него на языке, но он вовремя сообразил, что подобной пошлятиной обидит Веру, и вместо этого сказал:

— Зачислите и меня в знакомые, живите сколько хотите.

Разговор происходил за завтраком. Они сидели на кухне, за круглым столом, который Вера покрыла скатертью, и пили кофе с деревенскими сливками.

В ответ на Санино предложение Вера не сказала ни «да», ни «нет», улыбнулась и подвинула Сане поближе тарелку с пышными румяными пирожками.

— Такие пирожки с картошкой только бабушка моя умела печь, — сообщил Саня и взял еще пирожок, то ли четвертый, то ли пятый. В его устах это была самая высшая похвала.

— Всеволод Андреевич обещал мне работу подыскать, — поделилась Вера приятной новостью.

— Уже ищет, — насмешливо отозвался Саня, откусывая пирог и запивая его кофе.

— Ну зачем вы так? — Вера снова улыбнулась. — Он обещал меня в редакцию отвести, когда в Москву поедем, с заведующим познакомить.

— На какой предмет? — заинтересовался Саня.

— Фотографии. Я фотографировать хорошо умею.

Саня уже успел оценить Верины таланты по этой части — фотографии Иващенко получились классными.

— А чего вы не умеете? — Саня находился под впечатлением многообразных умений Веры: машину водит, стряпает, фотографирует!

— Книги и картины писать, — ответила она.

— Научитесь, — пообещал он не без насмешливости.

— И я так думаю, — отозвалась Вера совершенно серьезно.

— А если без шуток, то в самом деле, поживите пока тут, коли удобно и не слишком холодно, — предложил Саня.

— Тепло и удобно, — похвалила Вера. — Спасибо, поживу.

Вот так и вышло, что Саня обзавелся двумя новыми жильцами и не жалел об этом.

Сам он с утра пораньше садился с чашкой кофе за рабочий стол и понятия не имел, когда Сева исчезал из дома. Но когда бы он ни встал, Вера уже тихонько позвякивала чем-то на кухне, помогая Сане приняться за работу. Потом и она уходила куда-то или уезжала в Москву. Дом сиротел. Но к вечеру все собирались, вместе ужинали. И снова расходились по своим углам. А если было настроение, если завязывался разговор, засиживались допоздна. Иной раз даже пели.