— Я провожу тебя, — сказала она. У нее был певучий и мягкий голос. Он накинул на плечи плащ и покрыл голову. Он слышал только тихий стук ее сандалий и шел следом. Стражник, ни слова не говоря, открыл перед ней дверь и смотрел ей вслед, едва обратив внимание на Атрета. Когда тяжелые ворота лудуса закрылись за ними, Атрет задышал свободнее.
— Ты иудейка, — сказал он, поравнявшись с Хадассой.
— Я родилась в Иудее.
— И сколько времени ты уже рабыня?
— С тех пор как разрушили Иерусалим.
— Я знал одного иудея. Халев, из колена Иуды. На его счету было тридцать семь убитых. — Она ничего не сказала. — Ты не знала его?
— Нет — ответила она, хотя слышала, как Октавия с Юлией говорили о нем. — Самых сильных и красивых мужчин угнали за Титом, в Александрию, а оттуда увезли в Рим, на зрелища. Я оказалась среди последних пленных, которых гнали на север.
— Он умер достойно.
В лишенном эмоций голосе Атрета было что–то такое, что заставило Хадассу посмотреть на него. Его красивое лицо было жестким, но она чувствовала, что в глубине души, под маской этого холодного и безжалостного лица профессионального убийцы скрывается страдание, которое не дает ему покоя.
Рабыня остановилась. Удивившись самой себе, она обхватила обеими руками его мощную руку.
— Да обратит Господь к тебе Свой лик и даст тебе покой, — сказала она с таким состраданием, что Атрет только растерянно уставился на нее.
Она пошла дальше, и Атрет больше с ней не разговаривал. Он замедлил свой шаг, чтобы поравняться с ней, и шел туда, куда она его вела.
Он знал, что находится в одном из самых богатых районов Ефеса. Наконец, странная служанка Юлии повернула к мраморной лестнице. В конце лестницы была дверь, ведущая в коридор, которым пользовались, вероятно, посыльные. Пройдя до конца коридора, девушка открыла еще одну дверь, ведущую в кладовую. «Пожалуйста, подожди здесь», — сказала она ему и ушла.
Он прислонился к какой–то корзине и с явным неудовольствием огляделся вокруг. Наверняка Юлия украсила руки Серта золотом, чтобы теперь Атрет имел возможность быть здесь, у нее. Чтобы служить в качестве самца, удовлетворяющего непомерные желания этой девицы.
Но как только дверь открылась и Атрет увидел Юлию, от его гордости и гнева не осталось и следа.
— О, я уже думала, что не дождусь тебя, — сказала Юлия, задыхаясь, и он понял, что она бежала к нему. Она бросилась в его объятия и, поднявшись на цыпочки, запустила руки в его густые волосы.
Пока Юлия Валериан была в его руках, он не мог думать ни о чем, — он мог лишь чувствовать, вкушать ее, упиваться ею. Только потом он снова вспомнил о своей гордости — когда у него рассеялось иллюзорное чувство свободы.
Хадасса отправилась к Иоанну, как только ей представилась такая возможность. На ее стук дверь открыл человек, чьи самые активные годы жизни были уже позади, хотя его взгляд не стал от этого менее сильным и убеждающим. Он радушно встретил Хадассу и представился ей как один из последователей Иоанна. Затем он провел ее в тихую комнату, освещенную лампой, где апостол писал послание к одной из церквей империи. Подняв голову, Иоанн тепло улыбнулся. Отложив в сторону перо, он встал, пожал Хадассе руки и поцеловал ее в щеку. Она не хотела его отпускать.
— О Иоанн, — воскликнула она, крепко держа его за руки, как будто в них была вся ее жизнь.
— Садись, Хадасса, и расскажи мне, какая тяжесть лежит на твоем сердце. — Она все продолжала держать его за руки. Иисус был распят задолго до ее рождения, но она видела Господа в Иоанне, как когда–то в своем отце. В дорогом ее сердцу лице Иоанна она видела огромное сострадание, любовь, от него исходили убежденность и сила истинной веры. Такая же сила, какая была и у отца Хадассы. Сила, которой ей так недоставало.
— Что же тебя гнетет? — спросил Иоанн.
— Все, Иоанн. Все в этой жизни, — сказала она голосом, полным страданий. — Моя вера так слаба. Отец шел на улицы, где зилоты убивали людей, и свидетельствовал им. А я боюсь даже произнести вслух имя Иисуса. — Она заплакала от стыда. — Енох купил меня для своего хозяина, потому что думал, что я из его народа. Иудейка. И они все по–прежнему думают, что я иудейка. Все, кроме Марка. Он узнал, что я встречаюсь с другими христианами в Риме, и запретил мне с ними видеться. Он сказал, что христиане разрушители, которые только и думают о том, как бы разрушить империю. Он сказал, что мне опасно общаться с ними. Иногда он спрашивает меня, почему я верю, но когда я пытаюсь ему ответить, он ничего не понимает. Он только еще больше злится.
Слова лились из нее потоком.
— А Юлия… О Иоанн, как она далека от спасения. Она творит такие ужасные вещи, и я вижу, как она шаг за шагом духовно умирает. Я рассказала ей все истории, которые рассказывал мне отец, — те истории, на которых стоит моя вера. Но она не хочет их слушать. Ей нужны только развлечения и веселье. Она хочет все забыть. Однажды, лишь однажды я подумала, что ее отец что–то начинает понимать… — Хадасса покачала головой. Потом она отпустила руки Иоанна и закрыла лицо.
— Я знаю, что такое страх, Хадасса. Страх — это наш старый враг. Я поддался ему в ту ночь, когда Иисус был в саду, а иудеи пришли туда со священниками и римской стражей.
— Но ты же был на Его допросе.
— Я только был там и все слышал. Среди толпы мне ничто не угрожало. Моя семья была хорошо известна в Иерусалиме. Мой отец знал членов суда. Но скажу тебе так, Хадасса: я никогда не знал настоящего страха, пока не увидел умирающего Иисуса. Я никогда не чувствовал себя столь одиноким, как после этой казни, и чувство это длилось до тех пор, пока я не увидел пелены у пустой гробницы и не понял, что Он воскрес.
Он взял ее за руку.
— Хадасса, Иисус сказал нам все, однако мы по–прежнему не понимали, Кто Он и для чего Он пришел на землю. Мы с Иаковом были ревностными, гордыми, амбициозными, нетерпимыми. Иисус призвал нас, «сынов громовых», потому что мы стремились излить Божий гнев на людей, которые исцеляли Его именем, но не следовали за Ним. Мы хотели, чтобы эта сила была только у нас. Такими вот мы были гордыми и слепыми глупцами. Мы знали, что Иисус есть Мессия, но нам хотелось, чтобы Он был воинственным царем, подобным Давиду, чтобы мы могли править вместе с Ним. Нам никак было не понять, что Тот, Кто является Божьим Сыном, пришел в мир, чтобы быть Пасхальным Агнцем для человечества.
Он грустно улыбнулся и похлопал ее по руке.
— И вовсе не мне, и не Иакову, а Марии Магдалине Иисус дал возможность увидеть Себя после воскресения.
От слез Хадасса какое–то мгновение ничего не видела.
— Как мне обрести такую же силу, как у тебя?
Иоанн нежно улыбнулся ей.
— В тебе есть столько сил, сколько Бог дал тебе, и этих сил хватит для того, чтобы в тебе исполнилась Его воля. Ты только верь в Него.
30
Гостья Юлии произвела на Фебу впечатление сильной и неуязвимой женщины. Она говорила на чистом латинском языке, что свидетельствовало о ее классовой принадлежности, и хотя выглядела она довольно молодо, держалась она достаточно элегантно и уравновешенно, что говорило о ее жизненном опыте, не уступающем опыту Фебы. Гостья была обаятельна, и не из–за чисто внешних данных, которые были весьма далеки от совершенства, а от пленяющей силы ее глаз. Их воздействие было просто обезоруживающим.
Феба знала, что Юлия когда–то считала эту женщину своей близкой подругой. Это казалось странным, потому что они были такими разными. Юлия была такой эмоциональной, а эта женщина выглядела спокойной и уравновешенной.
Феба попросила одну из служанок дать ей знать, когда вернется Юлия. Пока они ее ждали, Феба угощала гостью и поддерживала с ней вежливый разговор. Когда служанка вернулась и едва заметно кивнула Фебе, та, извинившись перед гостьей, отправилась к дочери, сообщить о неожиданном визите. Она решила, что Юлия, скорее всего, не захочет видеть эту женщину.
— Юлия, тебя в перистиле ожидает гостья.
— Кто это? — Юлия сняла с головы шаль, передала ее Хадассе и, махнув рукой, отпустила ее.
— Калаба Фонтанен. Она пришла около часа назад, и мы с ней очень интересно побеседовали. Юлия? — Феба никогда еще не видела у дочери такого выражения лица. Она слегка прикоснулась к ней. — С тобой все в порядке?
Юлия посмотрела на нее настороженно.
— И что она сказала?
— Ничего особенного, Юлия. — Разговор шел о красоте Ефеса, о долгом пути из Рима, об устройстве на новом месте. — Но что с тобой? Ты побледнела.
Юлия покачала головой.
— Просто я никогда не думала, что снова увижусь с ней.
— Ты не хочешь ее видеть?
Юлия ответила не сразу, прикидывая, сможет ли она придумать какую–нибудь отговорку: у нее болит голова от жаркого солнца, она устала от бесконечной ходьбы за покупками, ей нужно подготовиться к сегодняшнему приему у Марка… Она сжала пальцами виски. Голова у нее действительно болела, но она понимала, что сегодня ей не удастся избежать встречи. Она покачала головой. — Я выйду к ней, мама. Просто стоит мне увидеть Калабу, и я не могу не думать о Кае.
— Не знала, что ты так горюешь о нем. Последние несколько месяцев ты так активно занималась своими делами… — Феба поцеловала дочь. — Я знаю, ты его очень любила.
— Я была без ума от него. — Юлия закусила губу и посмотрела в сторону двери, ведущей в коридор, в конце которого находился перистиль. — Если ты не против, я поговорю с ней наедине.
— Конечно, — с облегчением ответила Феба. От Калабы ей было как–то не по себе. Она не могла понять, что может быть общего у ее юной дочери с такой умудренной опытом женщиной.
"Веяние тихого ветра [A Voice in the Wind]" отзывы
Отзывы читателей о книге "Веяние тихого ветра [A Voice in the Wind]". Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "Веяние тихого ветра [A Voice in the Wind]" друзьям в соцсетях.