Полуобернувшись, он оглянулся на нее. В ее глазах отражалась его собственная тоска, смешанная с растерянностью и страхом.

— Хадасса, — тяжело вздохнул он, и в этом имени для него было все, что он чувствовал, — я ждал…

— Нет — сказала она с мягкой мольбой и повернулась, чтобы уйти.

Прежде чем она могла открыть дверь, Марк удержал ее. Повернув ее к себе, он прижал ее спиной к двери. — Почему ты сопротивляешься своим чувствам? Ведь ты же любишь меня, — с этими словами он обнял ее лицо ладонями.

— Марк, не надо! — сказала она голосом, полным страдания.

— Признайся в этом, — сказал он и нагнулся, чтобы поцеловать ее. Она отвернулась, он прижался губами к ее шее. Задыхаясь, она изо всех сил начала сопротивляться, стараясь освободиться из его объятий.

— Ты любишь меня! — настойчиво повторил Марк, схватил ее лицо за подбородок и повернул к себе. Прижавшись губами к ее губам, он стал целовать ее с той страстью, которая копилась в нем месяцами. Он упивался ею, подобно человеку, умирающему от жажды. Ее тело постепенно обмякло, и он чувствовал, что больше не в силах ждать. Взяв ее на руки, он понес ее к своему дивану.

— Нет! — закричала Хадасса и снова стала сопротивляться.

— Перестань бороться со мной, — хрипло произнес он. Он видел ее темные глаза на раскрасневшемся лице. — Перестань бороться с собой. — Я покинул Рим, для того чтобы быть с тобой. Я ждал тебя больше, чем кого–либо из женщин.

— Марк, не бери на себя грех.

— «Грех», — фыркнул он и снова стал ее целовать. Она вцепилась в его тунику, полуотталкивая, полуудерживая его. Она не переставая умоляла его остановиться, но ее мольбы только убеждали его в том, что ее желание не менее сильно, чем его. Она трепетала в его объятиях, и он ощущал, насколько горяча ее кожа, — но одновременно он чувствовал и соль ее слез.

— Боже, прошу Тебя, помоги мне! — закричала Хадасса.

— Боже, — повторил Марк, внезапно разозлившись. Он ощутил разочарование, от его нежности и страсти больше не осталось и следа. — Да, молись какому–нибудь богу. Молись Венере. Молись Эросу, чтобы вести себя так, как нормальная женщина! — Он почувствовал, как под его рукой вырез на одежде девушки разорвался и услышал ее слабый испуганный крик.

Издав проклятие, Марк резко отпрянул назад. Тяжело дыша, он смотрел на причиненное им повреждение, на порванную тунику, край которой по–прежнему сжимал в своей руке. Тут его прошиб холодный пот, и он отпустил девушку.

— Хадасса, — прохрипел Марк, чувствуя, что противен самому себе. — Я не хотел…

Он молча смотрел на ее неподвижное и бледное лицо. Ее глаза были закрыты, и она не шевелилась. Глядя на ее неподвижную фигуру, Марк почувствовал, как у него перехватило дыхание.

— Хадасса! — Приподняв ее за плечи, он убрал с ее лица волосы и приложил руку к сердцу девушки, испугавшись, как бы ее Бог не наслал на нее смерть, чтобы спасти ее чистоту. Но, ощутив биение ее сердца, он почувствовал облегчение, затем на смену ему пришло болезненное чувство, когда до Марка дошла мысль о том, что он едва не изнасиловал ее.

Хадасса стала приходить в себя, и Марк, будучи не в силах смотреть на нее, положил ее на диван и встал. Подойдя к столу, он налил себе из кувшина вина и жадно выпил. Вино показалось ему горьким, как желчь. Испытывая сильную дрожь, он оглянулся и увидел, как Хадасса встает. На ее лице отражалась боль. Он налил еще вина и протянул ей.

— Выпей, — сказал он, передавая ей кубок. Она взяла его трясущимися руками. — Наверное, твой Бог хочет оставить тебя девственницей, — сказал Марк, содрогнувшись от грубости собственных слов. Во что же он превращается, если едва не изнасиловал любимую женщину? — Выпей, — уныло повторил он и почувствовал дрожь ее пальцев, прикоснувшись к ним. Сгорая от стыда, он взял ее руки в свои и опустился перед ней на колени.

— Не знаю, что на меня нашло… — сказал он, и в его голосе звучала боль, потому что он понимал, что это не может быть оправданием. Хадасса не смотрела на него, но по ее щекам текли слезы тихие ручейки слез — и его сердце едва не остановилось. — Не плачь, Хадасса, не плачь. Прошу тебя. — Он сел рядом с ней и хотел было обнять ее, но побоялся. — Прости меня, — сказал он, дотронувшись до ее волос. — Ничего ведь не случилось. Не нужно плакать. Кубок выпал у нее из рук ударился об пол, разлив по мрамору кроваво–красное вино. Хадасса закрыла лицо руками, ее плечи вздрагивали.

Проклиная себя, Марк встал и отошел от нее.

— Моя любовь никогда не была милосердной или долготерпеливой, — сказал он, осуждая себя. — Я никогда не хотел причинить тебе боль. Клянусь тебе! Я не знаю, что произошло… Я никогда раньше не был таким безрассудным.

— Но ты остановился, — внезапно сказала она.

Он оглянулся на Хадассу, удивленный тем, что она вообще заговорила с ним. Она неотрывно смотрела на него твердым взглядом, несмотря на то что продолжала дрожать всем телом.

— Ты остановился, и Господь благословил тебя…

Ее слова привели Марка в бешенство.

— Не говори мне о своем Боге! Будь Он проклят! — с горечью в голосе воскликнул он.

— Не смей так говорить, — прошептала Хадасса, и ее сердце исполнилось страха за него.

Марк снова подошел к ней и заглянул ей в глаза.

— Неужели ту любовь, которую я к тебе испытываю, ты называешь благословением? — Он заметил, что снова больно схватил ее, и разжал руки. Отойдя на несколько шагов, он подавил свои эмоции. — Где здесь благословение, если я хочу быть с тобой и не могу из–за какого–то смехотворного закона? Разве нормально, если человек должен бороться со своими естественными инстинктами? Твоему Богу доставляет радость причинять боль.

— Бог наносит раны, которые может исцелить.

— Ага, значит, ты этого все–таки не отрицаешь, — сказал он, иронически засмеявшись. — Значит, Он играет с людьми, как и любой другой бог.

— Здесь нет никаких игр, Марк. Нет никакого бога, кроме Всемогущего Бога, и то, что Он делает, Он делает только нам во благо.

Он закрыл глаза. Марк. Она благословила его имя, когда произнесла его, и гнев исчез, — гнев, но не разочарование.

— Какое благо может быть от моей любви к тебе? — спросил он безнадежным голосом, глядя на нее. Ее глаза снова заблестели от слез. Ему показалось, что в ее глазах он уловил какую–то надежду.

— Может быть, Бог таким образом хочет, чтобы твое сердце открылось Ему.

Он усмехнулся.

— Ему? — со смехом повторил он. — Да я лучше умру, чем склонюсь перед твоим Богом! — Марк тут же пожалел о сказанном — он никогда не видел на лице Хадассы такой боли и такого страдания. Он увидел, как сильно разорвал своими руками одежду рабыни, и понял, что так же сильно ранил ей сердце своими злыми словами. А когда он посмотрел ей в глаза, то понял, что ранит своими действиями не только ее, но и себя.

— Я хочу знать, что заставляет тебя быть такой верной этому твоему невидимому Богу. Объясни мне.

Хадасса смотрела на Марка и знала, что любит его так, как не любила никого и никогда. Почему, Боже? Почему именно он, который ничего не понимает? Почему он, осознанно отвергающий Тебя? Неужели Ты и правда так жесток, как это утверждает Марк?

— Не знаю, Марк, — сказала Хадасса, сильно дрожа. Она по–прежнему дрожала, испытывая к Марку странное, непреодолимое влечение и боясь снова поддаться тем чувствам, которые Марк возбуждал в ней. Бог никогда не призывал ее к таким чувствам.

О, Боже, дай мне силы. Собственных сил у меня не осталось. Когда он смотрит на меня, у меня все тает внутри. Я схожу от него с ума.

— Помоги мне понять, — сказал Марк, и она знала, что он не отстанет, пока она не даст ответ.

— Мой отец говорил, что Господь избрал Своих детей еще до основания мира, в соответствии со Своими благими планами.

— Благими планами? Разве это благие планы, если он удерживает тебя от всех естественных радостей? Ты любишь меня, Хадасса. Я видел это по твоим глазам, когда ты смотрела на меня. Я чувствовал это, когда прикасался к тебе. Твоя кожа была такой горячей. Ты трепетала, и я знаю, что это не был трепет страха. Что хорошего в том, что твой Бог заставляет нас страдать?

Когда Марк смотрел на Хадассу, она не могла говорить. Она опустила глаза.

Марк подошел к ней и поднял ей голову за подбородок.

— Ты сама не можешь ответить, ведь так? Ты думаешь, что этот твой Бог — это все. Что Он самодостаточен. Я тебе говорю, что это не так. Он может защитить тебя, Хадасса? Он может прикоснуться к тебе? Он может поцеловать тебя? — Он провел ладонью по ее щеке, и когда он увидел, как она закрыла глаза, его пульс забился чаще. — Твоя кожа горяча, и сердце у тебя бьется так же, как я у меня. — Он посмотрел ей в глаза умоляющим взглядом. — Разве твой Бог может помочь тебе испытать такие чувства, какие могу дать тебе я?

— Не делай этого со мной, — прошептала Хадасса, взяв его руку обеими руками. — Пожалуйста, не надо.

Марк видел, что снова причиняет ей боль, но не понимал, почему. Он вообще ничего не мог понять и от этого испытывал гнев и разочарование. Как такая нежная и хрупкая девушка может быть столь непреклонной?

— Этот Бог не может даже говорить с тобой, — резко произнес он.

— Он говорит со мной, — тихо ответила она.

Марк убрал от нее руку. Внимательно глядя на девушку, он видел, что она говорит правду. Другие люди тоже порой говорили ему подобное: бог сказал то, бог сказал это. Но что бы ни говорили тем людям боги, они почему–то говорили лишь то, что тем людям было нужно. Однако сейчас, когда Марк смотрел Хадассе в глаза, у него не осталось никаких сомнений — и он внезапно, неожиданно почувствовал страх.

— Как? Когда?