Изучая статую богини, Атрет заметил на ее голове, поясе и основании какие–то изображения и символы. И тут у него перехватило дыхание — символом, украшавшим голову Артемиды, была руна Тиваза! Издав рыкающий крик, Атрет упал перед образом Артемиды и воздал ей хвалу за то, что она защищала его все четыре года кровавых боев.

Заклинания мегабузои и мелодичные напевы мелиссаи окружали Атрета, давили на него. А аромат курений стал настолько сильным, что Атрет ощутил дурноту. Почувствовав головокружение, он поднялся и, спотыкаясь, вышел из помещения. Тяжело прислонившись к одной из колонн, он глубоко вдохнул свежего воздуха, и его сердце билось в унисон с ударами барабанов и кимвалов, звучащими за его спиной.

Спустя какое–то время его голова прояснилась, но осталась тяжесть в душе — темная и удушающая.

— Она звала тебя, — сказал ему Серт явно удовлетворенным тоном.

— На ее голове руна Тиваза, — восхищенно произнес Атрет.

— «Ефесские послания», — сказал Серт. — Если их произнести вслух, они очаруют тебя. Эти послания обладают огромной силой; если их носить как амулет, они защитят тебя от злых духов. Вон то здание, которое видно отсюда, — это хранилище книг, посвященных этим посланиям. Их написали самые блестящие умы империи. Какое послание тебе показалось самым дорогим?

Атрет сказал, какое.

— Когда мы пойдем отсюда, можешь приобрести амулет, — сказал Серт и кивнул в сторону нескольких красивых и богато одетых молодых женщин, которые прохаживались в прохладной тени колоннады. — Выбирай, — сказал Серт. — Эти женщины красивы и опытны, а юноши сильны и энергичны. Самый быстрый и хороший способ установить связь с Артемидой — это наслаждаться теми многочисленными эротическими наслаждениями, которые она дает.

Четыре года зверств и отношения как к вскормленному животному убили в Атрете все благородство, которое могло в нем быть. Он без всякого смущения смотрел на сладострастную особу, одетую в красно–черный с золотом наряд.

— Я возьму ее, — сказал он, и Серт жестом подозвал женщину. Она подошла к ним, и каждый ее шаг был полон соблазнительных намеков. Ее голос был низким и хриплым. Она назвала цену в два динария. Атрет протянул ей монеты, и она повела его вниз по ступеням, через вымощенную белым мрамором площадь, в прохладную тень публичного дома.

Он нашел свою богиню. И все же, еще долго после того, как он снова вышел на солнечный свет, на душе его тяжелым грузом лежала тьма.

* * *

Хадасса решила, что новый дом Валерианов еще более красив, чем их вилла в Риме. Он стоял на склоне, обращенном в сторону улицы Куретес, которая располагалась в самом престижном районе, в центре Ефеса, у подножия горы. Каждый дом служил крышей террасы тому дому, который располагался ниже по склону, и таким образом со стороны город смотрелся очень красиво. Вилла состояла из трех этажей, и каждый выходил в украшенный колоннадой перистиль, в результате чего все помещения освещались днем солнечным светом, а ночью — лунным. В центре перистиля располагался колодец, отделанный белым мрамором и украшенный мозаикой. Полы во внутренних помещениях также были отделаны мозаикой, а стены были расписаны фресками эротического содержания.

Увидев эту живопись, Юлия воспрянула духом. Смеясь, она раскинула руки в стороны и закружилась по своей комнате. «Эрос берет венец в свои руки!» — воскликнула она в восторге. В западном углу комнаты она увидела скульптурное изображение мужчины, обнаженного, если не считать венка из лавровых листьев на голове. В одной руке он держал гроздь винограда, а в другой кубок. Юлия подошла к нему и провела по нему рукой.

— Надеюсь, что боги наконец смилостивятся надо мной, — сказала она, засмеявшись, когда Хадасса смущенно отвернулась. — Иудеи такие жеманные, даже удивительно, откуда у них столько детей. — Юлии явно нравилось поддразнивать свою рабыню.

Вся семья собралась в триклинии. Хадасса прислуживала хозяевам за обедом, стараясь не смотреть на фрески, украшавшие три стены, греческие боги и богини в различных амурных эскападах.

Первые недели пребывания в Ефесе Децим чувствовал себя гораздо лучше. Он даже один раз сходил с Фебой и Юлией на гонки колесниц, которые проводились на западном склоне горы Панаир Даги. Марк проводил время в офисе Валериана, возле гавани, следя за тем, чтобы заранее оговоренный перевод денег проводился в полном соответствии с условиями договоров.

Хадасса оставалась в доме вместе с другими рабами, распаковывая и приводя в порядок вещи Юлии. Закончив с этими делами, она стала выходить вместе с Юлией в город и старалась его лучше изучить; Юлия хотела узнать, где находятся лавки с драгоценностями и одеждой. Идя по вымощенным белым мрамором улицам, Хадасса проходила мимо одного храма за другим, и каждый был посвящен кому–либо из многочисленных богов или богинь. Она видела бани, общественные здания, медицинскую школу и библиотеку. Когда она повернула за угол, перед ней, на улице, вдоль которой стояло бесчисленное множество продавцов идолов, предстал Артемизион. Несмотря на потрясающую красоту храма, Хадасса почувствовала в своей душе отвращение к нему.

И все же, движимая любопытством, она подошла, села в тенистом портике и стала наблюдать за людьми, которые толпились возле храма. Многие из проходящих мимо нее несли в руках статуэтки, приобретенные здесь. Хадасса качала головой, не веря своим глазам. Сотни людей ходили взад–вперед, чтобы поклониться какому–то каменному идолу, в котором не было ни жизни, ни силы. Молодая иудейка чувствовала бесконечную печаль и одиночество. Она посмотрела на красоту и величие Артемизиона, и почувствовала себя маленькой и бессильной по сравнению с ним. Потом она посмотрела на сотни поклоняющихся Артемиде, и ей стало не по себе. Рим был достаточно путающим городом, но Ефес показался ей куда более страшным местом.

Закрыв глаза, Хадасса стала молиться. Боже, здесь ли Ты, когда кругом столько язычников? Мне так нужно чувствовать Твое присутствие, но я его не чувствую. Мне здесь так одиноко. Помоги мне найти таких друзей, как Асинкрит, Трофим и многие другие.

Хадасса снова открыла глаза, глядя на толпу, но не видя ее. Она знала, что ей пора возвращаться на виллу, но тихий внутренний голос попросил ее задержаться на несколько минут. Поэтому она послушалась и ждала. Ее глаза стали выборочно всматриваться в толпу… И тут она нахмурилась. Среди людей мелькнул кто–то очень знакомый, и сердце у нее подпрыгнуло. Она встала и приподнялась на цыпочки, продолжая всматриваться. Нет, она не ошиблась! Обрадовавшись, она побежала сквозь толпу, испытывая при этом такую смелость, какой раньше у нее никогда не было. Догнав, она назвала его имя, он обернулся, и на его лице отразились удивление и радость.

— Хадасса! — воскликнул апостол Иоанн, раскинув руки для объятий.

Из глаз Хадассы брызнули слезы.

— Слава Богу! — сказала она, бросившись к нему в объятия и почувствовав себя дома впервые за все время, которое пропило с того дня, когда пять лет назад она оставила свой дом в Галилее.

* * *

Со встречи с торговцами и юристами Марк вернулся домой рано. Дома было прохладно и тихо. Пребывая в невеселом настроении, Марк вышел из своих помещений на втором этаже и, прислонившись к колонне, стал смотреть вниз, в перистиль. Там какая–то служанка чистила мозаику, изображавшую сатира, бегущего за обнаженной девой. Служанка посмотрел наверх, увидела его и улыбнулась. Она была в доме совсем недавно — отец приобрел ее, как только прибыл в Ефес. Марк догадывался, что отец купил ее в надежде на то, что ее южная красота и пышные формы помогут сыну отвлечься от мыслей о Хадассе.

А может быть, отец таким образом сэкономил деньги.

Марк выпрямился и пошел в свои покои, чтобы налить себе вина. Попивая вино из кубка, он стал смотреть с террасы вниз, на людей, проходящих по городским улицам. И тут среди них он, к немалому своему удивлению, сразу же разглядел Хадассу, идущую но улице Куретес. Ее волосы были скрыты полосатой шалью, которую она всегда носила, а в ее руке была корзина с грушами и виноградом; эта рабыня умела удовлетворять прихоти Юлии, тогда как его нужда оставалась без ответа. Хадасса слегка приподняла голову, но даже если бы она и увидела, что он смотрит на нее, она бы все равно не подала виду.

Марк нахмурился. За последние несколько дней Хадасса изменилась. Стала какой–то окрыленной. Радостной. Несколько дней назад он пришел домой поздно и услышал, как она пела отцу и матери, и ее голос был настолько богатым и чистым, что у Марка даже защемило сердце. И когда он вошел и сел рядом с родителями, Хадасса показалась ему прекраснее, чем была когда–либо раньше.

Прислонившись к стене, Марк смотрел, как Хадасса идет вверх по улице, к дому. Она взглянула наверх и больше не поднимала головы. Войдя во входную дверь, она исчезла из виду.

Чувствуя, как портится настроение, Марк пошел назад, в помещение, и остановился в прохладе коридора второго этажа, прислушиваясь к звуку открываемой двери. Из нижнего зала раздавались тихие голоса, потом одна из кухонных работниц прошла через перистиль с корзиной фруктов. Он ждал.

Хадасса показалась внизу, в лучах солнечного света. Она сняла шаль, которая покрывала ее голову, и оставила ее висеть на плечах. Медленно опустив руки в чашу с водой, она стала ополаскивать лицо. Было странно, что такое обыкновенное действие могло так ярко показать благородство и красоту девушки.

В доме было так тихо, что Марк слышал ее дыхание.

— Хадасса, — позвал Марк, и она сразу замерла. — Я хочу поговорить с тобой, — жестко сказал он. — Поднимись в мои покои. Сейчас же.

Он ждал ее в дверях своих покоев, чувствуя, как ей не хочется идти к нему. Как только она вошла, он плотно закрыл за ней дверь. Она послушно стояла посреди комнаты, спиной к нему, ожидая, когда он заговорит. Несмотря на ее чисто внешнее спокойствие, он чувствовал, как она напряжена, и это, как ножом, резало его душу. Ему действительно было больно осознавать, что он вынужден приказывать ей, чтобы она пришла к нему. Он прошел мимо нее и остановился между колоннами своей террасы. Ему хотелось что–то сказать, но он не находил слов.