Атрет закрыл глаза и снова плеснул себе воды в лицо и на грудь. Что бы он ни делал, но кровь убитых им людей ему уже было не смыть. Двадцать один человек погиб здесь от его рук…

Он взял полотенце и вытерся.

— Я переночую в его гостинице, но передай ему, что это будет стоить тридцать ауреев, иначе я вообще туда не пойду.

— Хорошо, пусть будет тридцать. Себе я возьму двадцать — пять себе за хлопоты, а пятнадцать императору как добровольное пожертвование. — Добровольное пожертвование? — Атрет оглянулся и холодно посмотрел на него. — Тогда передай Веспасиану, что пусть он сам спит в той гостинице, а боги пусть нашлют на его постель побольше вшей!

Бато рассмеялся, но тут же снова стал серьезным.

— Будь хоть один раз благоразумным, Атрет. Хочешь ты того или нет, но ты находишься в полной власти императора. И не тебе менять то, что предопределено богами. В руках императора и твоя жизнь, и твоя смерть, а ты делаешь все для того, чтобы разозлить его. Да стоит ему сказать только слово, и завтра же тебя найдут разорванным на куски львами или дикими собаками. Ты такой смерти хочешь?

Атрет в сердцах швырнул полотенце в сторону.

— Я буду отдавать ему больше, чем получаю сам, и при этом еще славить его!

— Как он того и заслуживает. Он правит империей, покорившей Германию. Неужели я должен напоминать тебе об этом? Не ты его победил, а он тебя.

Атрет поднял голову.

— Я не побежден.

— Ты что, по–прежнему вождь своего племени? Или ты по–прежнему живешь в своих непроходимых лесах? Безумец! А ты никогда не задумывался о том, почему ты сражаешься с такими людьми, как Келер, и больше никого, кроме них, против тебя не выпускают?

Владельцы имели обыкновение выпускать своих лучших гладиаторов против непрофессионалов, чтобы таким образом заранее обеспечить зрелищность и гарантировать себе приток прибыли. Однако Атрету Веспасиан приказывал самому сражаться с лучшими профессионалами, на счету которых было самое большое количество убитых. Намерение было очевидно. Он хотел видеть его мертвым, но только так, чтобы при этом и толпа была не в обиде, что только придавало Веспасиану политическую популярность.

— Я знаю, почему, — сказал Атрет.

— Зайдешь слишком далеко, и император скормит тебя голодным львам.

Атрет сжал губы. Стать добычей диких животных считалось такой же позорной смертью, как и распятие, если не больше.

— Отдай Веспасиану его пятнадцать ауреев, — сказал он, презрительно склонив голову. Отвернувшись, он тихо добавил: — И пусть каждый из них принесет ему несчастье.

Бато пришел к Атрету поздно вечером. Атрет проснулся и поднялся. Бато протянул ему красную тунику с золотистой оторочкой и красивый кожаный пояс, отделанный бронзой. После этого он дал ему огромную накидку.

— Закрой свои волосы. Всем нам будет лучше, если там, на улице, тебя никто не узнает.

В коридоре ждали стражники. Атрет вопросительно посмотрел на Бато.

— Я настолько опасен, что ко мне нужно приставить шесть стражников?

Бато засмеялся.

— Помолись своим богам о том, чтобы мы в них не нуждались.

Когда они выходили на улицу, стражники окружили их со всех сторон. Узкие улицы были заполнены повозками и людьми. Люди группами собирались возле фонтанов, пили вино, разговаривали.

— Старайся не показывать своего лица, — приказал Бато, когда мимо проходило несколько человек, которые остановились и уже уставились на Атрета, — пошли по этой аллее. — Они пошли быстрее. Оказавшись в тени, они снова замедлили шаг. — Идти нам недалеко. К счастью, гостиница Пунакса расположена рядом с Большим Цирком.

Мимо строем прошли воины, и стук их кованой обуви напомнил Атрету о тех легионах, с которыми он сражался в Германии. Бато толкнул его под локоть и указал на каменную стену с какой–то надписью.

— Смотри, что здесь написано.

— Я не умею читать.

— Надо учиться. Тут написано о том, что ты стал жить в мечтах молоденьких римлянок. А вот тут объявление о предстоящих зрелищах. — Проходя мимо стены, Бато зачитывал вслух написанный на стене текст. — «Если позволит погода, двадцать пар гладиаторов, при финансовой поддержке Остория, вместе с запасными, которые выйдут в том случае, если кто–то будет убит слишком быстро, сойдутся в схватках первого, второго и третьего мая в Большом Цирке. Будет сражаться знаменитый Атрет. Слава Атрету! По окончании схваток — увлекательнейшая охота диких зверей. Слава Осторию».

— Я просто польщен, — иронично сказал Атрет. — А кто такой Осторий?

— Сейчас он занимается политикой. Я слышал, что он был купцом. Веспасиан покровительствует ему, потому что он сам вышел из плебеев, а Осторий по–прежнему выступает за народ. Организация зрелищ может сыграть ему на руку.

— Он хороший политик?

— А это никого не волнует, пока он финансирует зрелища и кормит бедняков. Занявшись политикой, Осторий может делать то, что ему нравится.

— Мы уже почти пришли, — сказал один из стражников, — только мне кажется, у нас могут возникнуть проблемы.

В конце улицы находилась гостиница, освященная фонарями. Перед гостиницей собралось большое количество народа, при этом многие требовали, чтобы их впустили в здание. Бато постоял, оценивая ситуацию.

— Похоже, наш друг растрезвонил всем о твоем приходе, — недовольно сказал он. — Попробуем пройти с заднего входа.

Они обошли толпу и двинулись к гостинице по другой улице, к заднему входу. Но там тоже стояла группа мужчин и женщин, требующих, чтобы их впустили. Одна из женщин оглянулась и увидела стражников. Ее глаза округлились, и она указала на германца стоявшему рядом мужчине. «Атрет! Атрет!» — закричала она, и ее крик подхватили еще несколько женщин. «Атрет! Атрет!»

Атрет засмеялся, почувствовав, как в нем от восторга закипела кровь.

Но Бато такая ситуация явно не обрадовала.

— Нам лучше убежать!

— От кого? От женщин? — удивленно сказал Атрет, и только после этого увидел, как толпа, стоявшая у передней двери, побежала на крик и устремилась прямо на него, и каждый хотел добраться до него первым. Стражники заняли исходную позицию, но силы оказались слишком неравными. Какая–то женщина кинулась на Атрета, обхватив его руками и ногами. Запустив пальцы в его волосы, она стала целовать его, а несколько других девиц также стали обнимать его, издавая какие–то нечеловеческие крики. Атрета охватила волна паники, он сбросил целовавшую его женщину и стал работать руками и плечами, чтобы освободиться от остальных. Плащ с него уже давно сорвали, и женские руки обхватили его со всех сторон, причем весьма неразборчиво. Придя в бешенство, Атрет уже не разбирал, кого ударил и насколько сильно.

— Бежим отсюда, они же тебя разорвут! — закричал Бато, схватив какую–то женщину за волосы и оттаскивая ее от Атрета. Его решительные действия дали Атрету достаточно пространства для побега.

Атрет побежал и продолжал бежать до тех пор, пока истерические крики сзади не прекратились. Вскоре его настиг Бато.

— Ныряй сюда, — сказал он Атрету, после чего они прошли в какой–то дверной проем, чтобы перевести дух. Спустя какое–то время Бато выглянул на улицу и огляделся.

— Никого нет. Кажется, мы оторвались от них, — сказал Бато и посмотрел на Атрета. — Ну что, каково быть объектом всеобщей любви? — спросил он и засмеялся.

Атрет недовольно посмотрел на него и откинул голову назад. Сердце продолжало учащенно биться.

— Серьезных травм не нанесли? — ухмыляясь, спросил его Бато.

Атрет потер голову.

— Кажется вырвали немного волос, а вообще действительно казалось, что вот–вот разорвут на части, чтобы унести с собой на память. Но вроде бы я остался цел.

— Ну и хорошо, — сказал Бато. — Будем надеяться, что таким тебя и сохраним. — Затем он снова выглянул на улицу. — Есть тут недалеко одно местечко, куда бы мы сейчас могли пойти. И чем скорее мы туда доберемся, тем лучше. С твоей фигурой и твоими светлыми волосами тебя здесь сразу узнают. А эти девицы наверняка разбежались по всем улицам и ищут тебя.

— Это все твоя идея. Помнишь? Тридцать ауреев! — Атрет смачно выругался. — Ты же не предупредил меня, чем это может кончиться. Римляне все такие ненормальные?

— Когда они могут прикоснуться к своему идолу, им от этого становится радостно на душе. Ладно, не переживай. Я доведу тебя до лудуса. А Пунакс все равно раскошелится. Ты получишь свои десять ауреев, а потом еще больше. Я сам об этом позабочусь.

Они пошли по какой–то узкой аллее, которая вела к огромному двору, окруженному жилыми домами.

— Мне это место хорошо знакомо, — сказал Бато, остановившись у какой–то двери и постучавшись в нее. Когда никто не ответил, он постучал сильнее. По ту сторону двери раздался приглушенный голос — там спросили, кто это. Когда Бато назвал себя, дверь открылась. Атрет вслед за ним вошел в темное помещение. Дверь за ним закрыли, задвинув засов.

В дверях появилась стройная и красивая темнокожая женщина. В руках она держала маленькую терракотовую лампу. «Бато?» — произнесла она, и по ее голосу можно было понять, что этот визит был для нее полной неожиданностью. Бато заговорил с ней на своем родном языке. Она ничего не сказала, и он прошел к ней через всю комнату, взял из ее рук лампу и поставил на стол. Прикоснувшись к ее щеке своей огромной рукой, он снова заговорил с ней нежным и просящим голосом. Она что–то тихо сказала ему в ответ, и Бато обернулся к Атрету.

— Это Чиймадо, — сказал он гладиатору, — мой старый друг. Она согласилась впустить нас переночевать до утра. В задней части дома есть небольшая комната. Можешь спать там. Кто–нибудь из слуг принесет тебе поесть. Утром, пораньше, пока город еще будет спать, вернемся в лудус.