— Иудеи убили моего единственного сына. Они осадили башню Антония и изрубили его и его воинов.

— О, мой господин, примите мои искренние соболезнования. Я не знала об этом.

— Жаль, что ты не знала, — сказал он, не спуская пристального взгляда с Хадассы. — Все они грязные псы. Скопище скорпионов. Титу нужно было стереть их с лица земли.

Юлия встала и положила руку Вителлию на плечо.

— Но Хадасса совсем не такая, как те, кто убил твоего сына. Она верна мне и Риму.

— Ты так уверена? Ты просто слишком добра и наивна, поэтому не понимаешь, какой это грязный народ. Ты ее проверяла?

— А как это?

— Твоя служанка ходит в храм Артемиды?

— Нет, — медленно произнесла Юлия, как будто эта догадка заставила ее серьезно задуматься.

— Она приносила жертвы во славу императора?

— По крайней мере, открыто — нет, — сказала Юлия, и при этих словах у Хадассы перехватило дыхание. Как бы почувствовав ее молчаливую мольбу, Юлия взглянула на нее, и в эту секунду Хадасса все поняла. Юлия сама все это ловко подстроила.

— Проверь ее сам, как хочешь, Вителлий, — спокойно сказала Юлия, и в ее глазах сверкнуло злобное торжество.

— А если она не захочет провозгласить Веспасиана богом?

— Тогда поступи с ней так, как сочтешь нужным.

Вителлий щелкнул пальцами, и перед ним тут же появились два стражника, ставшие по обе стороны от Хадассы.

— Отведите ее туда, чтобы все ее видели, — приказал он, и стражники взяли Хадассу под руки. Она пошла с ними без всякого сопротивления. Хадассу вывели на середину мраморного пола, где только что танцевали эфиопские танцовщицы, и повернули лицом к Вителлию.

— Поднесите к ней государственные символы.

Вокруг рабыни собрались гости, которым было интересно посмотреть, что она будет делать. Они перешептывались между собой. Кто–то тихо смеялся. Принесли государственные символы, которые поставили перед ней. Хадасса знала, что ей нужно будет только провозгласить Веспасиана богом, зажечь курение, тем самым прославив его, и тогда ей сохранят жизнь.

— Видишь, как она медлит? — сказал Вителлий, и в его тоне прозвучала такая угроза, что Хадасса задрожала.

Господи, Ты знаешь, что творится в моем сердце. Ты знаешь, что я люблю Тебя. Помоги мне.

— Зажги огонь, Хадасса, — велела ей Юлия.

Хадасса медленно протянула дрожащую руку. Она взяла тонкий стебель тростника и опустила его в огонь.

О, Боже, помоги мне.

И тут к ней пришло Слово. «Я — Господь Бог ваш, и нет другого». Хадасса отпустила тростник и стала смотреть, как он догорает в огне. Гости снова начали перешептываться.

В следующую секунду в ее сознании тихим шепотом пронеслись слова: «Возьми крест свой, и следуй за Мною». Хадасса приложила руку к сердцу и закрыла глаза. «Боже, прости меня, — прошептала она, устыдившись того, что едва не поддалась страху. — Не покидай меня».

«И се, Я с вами во все дни до скончания века».

— Зажги огонь!

Хадасса подняла голову и посмотрела на Юлию.

— Господь есть Бог, и нет иного, — сказала она тихо и в то же время ясно. Пораженные и рассерженные, все сразу возмущенно заговорили.

— Бейте ее, — приказал Вителлий, и один из стражников нанес Хадассе сильный удар по лицу.

— Веспасиан — бог, — сказала Юлия. — Его назови богом!

Хадасса стояла и молчала.

— Ну, что я тебе говорил? — спокойно сказал Вителлий Юлии.

— Она сейчас скажет. Я заставлю ее сказать это, — Юлия подошла к Хадассе и ударила ее. — Говори. Говори, или ты умрешь!

— Верю в то, что Иисус есть Христос, Сын Бога Живого!

— Христианка! — прошептал кто–то.

Юлия ударила ее еще раз.

— Император — бог.

Хадасса посмотрела на Юлию сквозь слезы, ее лицо было искажено болью, но сильнее всего была боль в ее сердце.

— О Юлия, Юлия, — тихо произнесла она, подумав, не так ли чувствовал себя Иисус, когда Его поцеловал Иуда.

Осуществить свой замысел Юлию подтолкнуло желание отомстить за оскорбленную гордость брата, но жестокость, которую она проявила сейчас, была вызвана только чувством зависти. Издав дикий крик, Юлия бросилась на Хадассу. Стражники отступили назад, и она начала бить девушку кулаками.

Хадасса лишь стонала от боли, но при этом совершенно не пыталась хоть как–то защищаться. Юлия остановилась только тогда, когда Хадасса лежала на полу без сознания.

— Можешь взять ее себе, Вителлий, — сказала она и напоследок пнула Хадассу ногой в бок.

— Унесите ее и отдайте Элиму, — приказал Вителлий, и стражники выполнили приказ. — За каждого раба, которого растерзают его львы, он платит по пять сестерциев.

* * *

Атрет проснулся с криком и привстал. Его тело было покрыто потом, сердце бешено колотилось. Тяжело дыша, он провел дрожащими руками по волосам и поднялся. Устремившись к выходу из пещеры, он выглянул и посмотрел в сторону Ефеса. Храм Артемиды стоял на месте, сияющий в лунном свете. Никакого пожара не было.

Атрет вытер пот с лица и вернулся в пещеру. Затем он опустился на колени и обхватил голову руками.

Сон казался ему настолько реальным, что он ощущал на себе его воздействие. Он был готов сделать что угодно, лишь бы избавиться от его власти, но этот сон приходил к нему снова и снова, каждую ночь, и тогда Атрет понял, что не сможет от него избавиться, пока не поймет его смысла.

И он знал, что истолковать эти сны сможет только тот человек, который приходил к нему перед тем, как эти сны начали мучить его.

Хадасса.

* * *

Стражник темницы отодвинул засов.

— Как думаешь, Атрет, какие шансы у Капито выжить в схватке против Секунда? — спросил он, обдумывая, на кого сделать ставку на предстоящих зрелищах. Атрет ничего не ответил. Повернувшись и увидев выражение лица Атрета, стражник больше не задавал вопросов.

Звук шагов кованой обуви римлянина заставил Атрета вспомнить Капую. Пока он следовал за стражником, от запаха холодного камня и человеческого страха его прошиб пот. Из–за запертой двери послышался чей–то крик. Из других камер доносились стоны отчаяния. Потом, пока они шли дальше, Атрет услышал, как издалека до него доносится необычный голос — настолько приятный, что он невольно заслушался. Где–то в темноте пела женщина.

Стражник замедлил ход, слегка наклонив голову.

— Ты когда–нибудь слышал в своей жизни такой голос? — сказал он. Пение прекратилось, и он пошел быстрее. — Жаль, что завтра она вместе с остальными умрет, — добавил он, остановившись перед тяжелой дверью. Затем он отодвинул засов.

Когда дверь открылась, в лицо Атрету ударила ужасная вонь. Камера находилась на втором уровне, и единственной вентиляцией в ней служили помещения, расположенные уровнем выше. Воздух был настолько спертым, что Атрет никак не мог понять, как узники вообще тут могут находиться. От ужасного смрада Атрета едва не стошнило, и он отступил.

— Плохо здесь с этим, не спорю, — подтвердил стражник. — Через пять или шесть дней они тут начинают дохнуть, как мухи. Неудивительно, что некоторые узники сами рвутся на арену. Чтобы глотнуть свежего воздуха перед смертью. — Он дал Атрету факел.

Стараясь дышать как можно реже, Атрет стоял на пороге и вглядывался в каждое лицо. В верхней части боковой стены висел факел, который освещал верх стены и потолок, остальные факелы уже давно догорели. Большинство узников составляли женщины и дети. Среди них было менее десятка старых бородатых мужчин. Атрет не удивился. Более молодых мужчин берегли для сражений, для поединков с такими, как Капит или Секунд… Такими, как он сам.

Кто–то окликнул его по имени, и он увидел, как какая–то исхудавшая женщина встает из массы грязных и оборванных узников.

Хадасса.

— Эта? — спросил его стражник.

— Да.

— А-а, певица, — сказал стражник. — Так вот ты где! Иди сюда!

Атрет смотрел, как она пробирается к ним через камеру. Люди протягивали к ней руки. Кто–то взял ее за руку, и она улыбнулась, прошептала какие–то слова ободрения и пошла дальше. Дойдя до двери, она подняла на Атрета свои яркие глаза.

— Что ты здесь делаешь, Атрет?

Не желая ничего говорить в присутствии римского стражника, Атрет взял ее за руку и вывел в коридор. Стражник закрыл дверь и задвинул засов. Потом он открыл дверь напротив и зажег в том помещении факел.

— Оставь нас, — сказал Атрет, когда стражник стал в дверях.

— Не имею права, Атрет. Ни один узник не может выйти отсюда без письменного разрешения самого проконсула. Атрет презрительно ухмыльнулся.

— Ты думаешь, что сможешь меня остановить?

Хадасса положила свою руку ему на плечо и повернулась к стражнику.

— Обещаю тебе, что я никуда не убегу.

Стражник перевел взгляд с гневного лица Атрета на ее благородные глаза. Затем нахмурился. Едва кивнув головой, он, наконец, удалился.

Слушая удаляющийся грохот его кованой обуви, Атрет сжал кулаки. Он поклялся никогда больше не возвращаться в такое место, но теперь он снова был здесь, причем по собственной воле.

Хадасса увидела, в каком он состоянии.

— Тебя прислала Юлия?

— Я получил от Юлии известие о том, что ты мертва.

— А-а, — спокойно сказала она, — а я‑то надеялась…

— На что? Что меня прислали сюда, чтобы освободить тебя?

— Нет, я надеялась, что сердце Юлии стало мягче. — Хадасса грустно улыбнулась, подняла голову, посмотрела Атрету в глаза и слегка нахмурилась. — Но зачем она сообщила тебе обо мне?

— Потому что я посылал за тобой. После моего первого послания ко мне пришел юноша. Его зовут Прометей, и он сказал, что он твой друг. Он сообщил, что Юлия отдала тебя Элиму. Я обратился к Серту, он стал выяснять, где ты, и вот, я узнал, что ты здесь.