— Матросов, друг.

— Да этого… — раздраженно скривился, — сразу проверили. И родственника его, да прочую шелуху.

— Дача, — будто молнией меня пронзила мысль. Уставилась на мужчину вновь. — У его родителей есть за городом дача. Она не на них, на друзей записана — всё семейство там часто отдыхает. И даже Федьку возили.

— Адрес знаешь, покажешь?

— Адрес знаю, но не покажу. Я туда ни разу не ездила, — взволнованно.

— Ну хоть что-то, — закивал головой.

— Ладно, Вольский, — вдруг рявкнул Рогожин и подошел к нам ближе. — Харе обнимать мою жену. Дача, так дача. Поехали.

— Можно я с вами? — отчаянно я.

— Ну, а куда ж ты денешься? — улыбнулся мужчина.

* * *

(Л е о н и д)

Не успел я зайти в дом, разуться, не успел даже справиться у няньки, как обстоят дела (что там ребенок), как вдруг следом — звонок.

Настороженные шаги ближе. Не менее настороженный взгляд в глазок — побелел я от ужаса.

И снова настырное нажатие на кнопку. Следом, будто гром, заколотили в дверь.

Провернуть барашек замка, дернуть на себя стальное полотно:

— А-альберт… К-константинович, — заикаясь. — К-какими судьбами? — попятился я назад.

— А то ты не знаешь… — циничное.

…

Увидел. А после и вовсе увидел в окно: и этого… ее хахаля е**чего, и саму с*ку, что около машины истерики свои устраивала — все сюда, в дом рвалась.

Шумный вздох смертника — обернулся я к гостю. Махнул рукой, приглашая:

— В кабинет?

…

— Ну, ты же понимаешь, — искренне завел Вольский, едва мы скрылись за дубовой, резной дверью. — Мне на эту вашу… «ситуацию», — повел пальцем около, — пое**ть. — Глаза в глаза со мной. Замерли посреди кабинета. Не дышу. — НО… — продолжил, — этот человечек, — кивнул на выход головой, — который со мной пришел, Федор Рогожин. Если ты еще не в курсе, то он уже родственник Мире: вон как… наш молодец за него всем *опы рвал. И вот Его уже — я расстраивать не хочу. Давай по-нормальному: отдавай пацана — и разойдемся… подобру-поздорову.

— Мне Мира не указ, — отчаянно, на грани откровенной паники.

— Да ты что? — сарказмом. — И давно? — ядовитая ухмылка.

— Я буду судиться, — сдержанно, тихо.

— Да пожалуйста, — лукавая усмешка. — Только учти… не стоит копать там, где не готов смириться с тем, что отроешь.

* * *

(В а н е с с а)

Суд.

Очередное заседание. И снова из пустого в порожнее: я от всего отказываюсь, от любого раздела имущества — всё принадлежит Сереброву, и не рассчитываю ровным счетом ни на что, вплоть до алиментов — ни копейки не надо. Как ранее говорила, так и сейчас твержу: только Федьку мне отдайте. Раз и навсегда — провести черту, за которой окажемся мы с ребенком, уйдя от семейства Серебровых строго в противоположную сторону.

И пусть уже прошло больше двух недель с того жуткого дня, когда я чуть двоих детей не потеряла, и чуть с ума не сошла, до сих пор от ужаса трясет, от одной только мысли, что в километре окажусь от этого чудовища. Монстра, который ничего и никого не щадит.

И вроде все было, как всегда, ничего нового, да только чуяло мое сердце — грянет гром. И вот оно — разразились небеса: втайне от меня, так что не только у Сереброва эта новость выбила почву из-под ног, адвокат наш с Рогожиным предоставил судье на общем собрании иные документы — тест ДНК. Тест, который четко дает понять, что с 99,9 % вероятностью отцом Федора Леонидовича Сереброва является ни кто иной, как Рогожин Федор Романович, а не записанный в свидетельство о рождении Леонид Серебров. Да и иные факты говорят в пользу этого положения вещей: отношения между гражданкой Серебровой (до замужества — Соколовой) Ванессой и гражданином Рогожиным Федором носят долгий, неоднозначный, но откровенно выказывающий симпатию друг к другу характер (в том числе, очередная такая их (наша) встреча, вызвала разлад в семье Серебровых, отчего Леонид Владимирович и выгнал из дому в холод и голод свою законную жену и ребенка (которого, кстати, до сегодняшнего момента, искренне считал своим). И несмотря на то, что предположительно настоящий, биологический отец Маленького Федора в тот период, когда предположительно был зачат ребенок, находился под заключением, есть свидетели их публичной встречи, что, в принципе, может даже служить доказательством, по крайней мерее более подтверждает, нежели исключает, последующую их встречу в более уеденной обстановке. А все тот же Рогожин Федор намерен оспаривать в судебном порядке отцовство ребенка и добиваться признания его родительских прав относительно малыша. И мы, а вернее я, Ванесса (пока все еще Сереброва), заодно требую лишения родительских прав относительно Сереброва Леонида Владимировича, что, в принципе, должно упростить и разрешить наконец-то спор и дать оформить развод между этими двумя гражданами, то бишь нами с Лёней.

— Как, Федь?! — изумленно прошептала я ему на ухо, утопая в жарких, нежных объятиях Рогожина, едва закончился весь этот ад, и мы вышли из здания суда на улицу.

— Не здесь, котенок. Не здесь…

* * *

И снова отложили дело. А адвокат взялся исполнять все, что заявил на прежнем заседании. И опять время. И опять нервы.

Прошло несколько недель. Уже и пузо мое добротно округлилось. И отдышка вовсю. Тяжело, лень было вообще двигаться, а не то, чтоб на работу ходить. И Федя давно уже уговаривал бросить эту лихую затею, да только я не могла.

Узнала, узнала какой ценой всё это нам обошлось. Сколько денег на этот «трюк» ушло. Да мало всего этого. Мало… подтасовать результат. Самое страшное еще впереди… когда Серебров не поверит и примется с удвоенной силой и рвением перепроверять. И хоть Рогожин меня свято уверял, что всё схвачено, было до одури страшно. И жутко.

Федя всё продал, почти весь свой (еще не успевший толком возродиться) бизнес. Нет, конечно, главным управляющим в том магазине Рогожин так и остался (куда найти лучший вариант? что им, что нам), однако… уже появились «партнеры», если не сказать точнее — хозяева.

А потому — терплю. Дополнительная копейка явно лишней не будет. А там — осталось совсем немного — и уже скоро выйду в декрет. Хоть какая-никакая, да помощь. Гинеколог обещала подсобить — и на сохранение положить немного раньше, а то и так… все очень с натяжкой. Нервы, все эти суды, переживания — все сказалось на мне и на ходе беременности. И пусть Федя сдувает с меня пылинки, я-то уже… не фонтан. Тащу всё, как могу. Как получается. А получается — не очень.

* * *

Черт. Всё как-то жутко с самого утра. Живот ноет, ребенок неспокойно себя ведет. Голова гудит — наверно, опять давление.

В общем, еле добрела до работы. А там еще напарница отлучилась — стою, глажу постельное белье, гружусь всем этим. Хорошо, что Федька в обед обещал заглянуть — а значит, уже не всё так плохо.

Резко отлетела дверь — вихрем ввалился демон, дико вытаращив очи. Только и обронила я утюг на доску — попятилась в ужасе, предчувствуя собственную смерть.

— Ты! Ты! С*ка ты ушлая! Ш*лава мерзкая! Тогда, еще тогда ты мне с ним изменила! — тычет, лихорадочно тряся, какую бумажку мне в лицо. — От этого с*киного сына ублюдка родила! И еще мне, МНЕ лапшу на уши вешала! А я! А я вас содержал! Терпел! Да я! Да я вас обоих удушу! Чтоб и следа, и места мокрого не осталось! На заборе разопну, гн*ды вы е**чие!

Резво кинулся ко мне — еще сильнее скрутилась, забилась я в угол, прикрываясь машинально руками.

Окоченел, сверлит взглядом.

— Ты че, б***ь?! — бешено.

Поддаюсь, устремляю на него испуганный взгляд.

Побелел тот от прозрения:

— Реально?! Реально от него еще одну мр*зь ждешь?! Да я ж… да я ж тебя на куски сейчас порву! Заживо его достану и разорву!

И сама не поняла, как машинально кинулась вбок, смертником навстречу. Тотчас ухватила утюг и на него — отдернулся в ужасе.

— Это я! Я тебя убью! — дико завопила я, черной яростью давясь. Глаза затянуло поволокой. — Только шаг ступи — убью!

…

Влетел (как он влетел вовремя, даже спустя недели, а то и месяцы осознания всего того, что там было, — не знаю, кому молиться и кого благодарить). Влетел мой Рогожин.

Да вмиг к этому травоядному — удар в лицо, да так, что тот тотчас и грохнулся на пол. Да только уже Федьке было все равно: в сознании тот, или уже давно не в себе. Жутко, адски метелил его. И кинулась я спасать — не так ублюдка, как Рогожина, что наделает сейчас делов, подписав нам очередной приговор, да только уже не слышал, не видел — и меня раз едва не задел. Вбежали работники детсада — дворник и разнорабочий. Силой оттащили от полуживого Сереброва.

— Еще, еще раз, — задыхаясь, завопил Федя, — приблизишься к моей семье — ЧЕТВЕРТУЮ, ТВАРЬ!

Эпилог

* * *

Думала, сойду с ума, пока это всё закончится. И днем и ночью лила слезы со страху, что грянет момент, оборона наша падет — и по Федьку приедет милиция. Что вновь заберут. И теперь уже будет грозить реальный срок и за серьезное дело. И о да, как бы я не ненавидела эту скотину, этого «недобитка» Сереброва, я искренне за него молилась, пока тот в больнице отлеживался, ибо не хватало еще и убийства на душу Рогожина, тогда уж совсем — всё, пиши пропало.

Но… справились. Волей судьбы, или каких Святых, или еще кого, справились. Обошлось.

Конечно, подал Лёня, а вернее пытался подать (да не раз (!), как потом выяснилось, имея все медицинские освидетельствования на руках), в милицию заявление, и даже до прокуратуры дошел — да только везде ему отказывали. Боюсь даже вообразить, чего это стоило Рогожину, и чьих рук это дело. Но, как будто кто-то на небесах решил за нас вступиться и, всеми ведомыми да неведомыми силами, все же отвадил беду.