* * *

— Что случилось? — взволнованно обронил Рогожин, едва зашел на кухню и увидел меня, сидящую за столом и ревущую в захлеб.

— Ничего, — живо вытираю глаза и отворачиваюсь.

Резво присел у ног, опершись руками мне на колени:

— Котенок, что случилось? Скажи мне. Я помогу, чем смогу.

— Уже помог, — едва слышно буркнула и, шмыгнув носом, надула губы.

— Что такое? — тотчас переменился его голос. — Что я не так сделал? Я обидел тебя?

— Нет, — замотала головой. Шумный выдох. — У меня задержка… Федь! — горестно, вмиг взрываясь рыданиями. Прикрыла лицо ладонями, кроя позор.

— И что? — странные ноты, (хоть и добродушный, но) смех вырвался наружу. Вдруг движение — встал. Торопливо подставил табурет вплотную к моему — и присел рядом.

Обнял, прижал к себе — уткнулась носом в шею и завыла постыдно:

— Мы только-только концы с концами начали сводить, а тут…

— И что тут? — обходительное, но не без укора. — Что «тут», Вань?

— Нет, ты пойми, — душусь всхлипами, — я очень… очень-очень хочу от тебя ребенка. Но позже бы. Когда все более-менее станет ясным.

— Лично мне и так все ясно: чуть денежек подкопим, ты с этим… развод оформишь, и мы поженимся.

— Вот именно… еще даже этого не сделали…

Но не дал тираде разразиться на полную мощь — поцелуи, семеня по всему лицу, добираясь и приземляясь в губы. Ответила теплом.

— Всё у нас будет хорошо, — вкрадчиво. — Не бери глупости в голову. Не о том ты должна думать.

— А о чем, Федь?! — раздраженно. — О чем? — шепотом.

Колкая тишина — и вдруг смущенно рассмеялся. Нежным, игривым голосом на ухо:

— Ну хочешь… если всё же «да», то я… курить брошу.

Не сдержалась — рассмеялась я в ответ (не без нот горести):

— Только и мечтаю!.. — язвой.

— Ну, не хочешь — не буду.

— Будешь! — с выпадом. Поддаюсь на шалости. Мигом обвилась вокруг шеи — и прижала к себе. Нос к носу. И снова на расстоянии вдоха, желания: — Еще как будешь. А я еще начну вредничать — а ты терпеть.

— Договорились. Я по тест?

Отстранилась в удивлении:

— Может, не надо? — отчаянно, но откровенно в шутку.

— Думаешь, рассосется? — состроил серьезный вид, не мене чем я, нагло паясничая.

— Сейчас ты рассосешься, — злобно, обижено. Надула губы. — А он — нет.

— Думаешь, будет мальчик? — ехидно-радостная улыбка.

Нервно цыкнула я и закатила глаза под лоб. Отстранилась, отвернулась в сторону. Шумный вздох — и утопила лицо в ладонях, сгорая, сходя с ума уже от всего происходящего. От мыслей, что заживо глодали рассудок и душу:

— На самом деле… я не знаю, что думаю. Вернее, я даже толком не думаю. Я просто… в шоке.

— Ну… я пошел? — вдруг резво сорвался с места. Уставил на меня взгляд.

Отвечаю ему тем же:

— Куда?

— По тест, — уверенно. Вполне серьезно.

Оторопела я еще больше:

— Ты не шутишь? Ты реально сейчас пойдешь по тест? — в изумлении еще усердней, хваткой цербера, вперилась в его глаза. — Сейчас же уже вечер.

— И что? Аптеки-то допоздна работают. А нет — то найду круглосуточную.

* * *

Веером раскрыл мне Рогожин несколько упаковок своей драгоценной покупки.

— И что это? Зачем так много? — округлила очи я.

— Ну, мало ли, — пожал плечами.

— А почему одинаковые? — не унимаюсь.

— Других не было, — озорная улыбка тотчас смела весь мой злой настрой.

— Ну, ладно, давай, — вырвала один тест. — Пойду… сделаю.

— Хоть бы спасибо сказала, — дружеской иронией.

— Спасибо, — язвлю. — А то жилось мне спокойно.

— Малыш, — искренне, с неким коварством. — Ты сейчас добазаришься.

— И что будет? — недоумеваю я.

— А ниче, — растянулись уста в лукавстве. — И тест больше не понадобится: там всё стабильно будет.

Нервно цыкнула, закатив глаза под лоб. Разворот — и пошагала в туалет.

Покорно поспешил за мной.

— А ты куда? — в удивлении уставилась на него.

— Ну… помогу, — заливается смущением.

— Уже помог. Спасибо, — тихим, мерным, уставшим голосом. — Дай я всё остальное сама сделаю. Хорошо? Пожалуйста, Федь.

— Только ждать будем вместе, — игриво-детское.

— Вместе, — кивнула головой и не выдержала — улыбнулась его такому забавному, теплому, нежному настрою.

* * *

Пять минут. Для кого-то откровенной паники. А для кого-то — выжидания сверх невероятного счастья. И вот оно.

— Ну? — вперил в меня испуганный взор, едва на часах стрелки стали в заветную позу.

Но мгновения моего молчания — и тотчас кинулся вбок, к столу, тормошить (видимо) другие упаковки на наличие инструкции.

— Да что «ну»? — гаркаю, осекая его. А по щекам уже побежали слезы… — Пачку свою… можешь уже выбрасывать.

* * *

Еще немного волн страха, переживаний, паники… и прошло. Не без действенного напора моего горячо любимого Рогожина. Долго, усердно и планомерно поцелуями, ласками и шальными приливами эндорфинов… будущий папашка нам с малышом втолковал, что мы любимы, желанны, и кроме нас троих (вместе с Федькой Младшим) нет ничего важнее в его жизни…

* * *

— Я хочу развод, — вперила я взор в Сереброва, что добродушно согласился принять меня у себя в офисе.

— В смысле? — едко хмыкнул, скользнув, измерив всю меня взглядом с головы до ног. Прошелся по кабинету. Замер у книжных шкафов, облокотившись на одну из полок. Вальяжно-надменная поза.

— В прямом, — серьезно, смело, дерзко я. Подошла немного ближе, но все еще на расстоянии учтивости и страха. — Не надо мне ни твоих извинений, ни денег. Ничего. И Федьке алиментов не надо. Просто — развод.

И снова странный смех.

— А чего это я должен тебе его давать? — ядовитое. — Ты в ЗАГСе… что? Не в себе была? — оскалился в колком сарказме. Выровнялся, вытянулся во весь рост. — Невменяема? Или из-под прицела подпись ставила? Или лунатик? Ты — моя жена, — гневом. — У нас общий сын. Мы — семья, — убийственным набатом. — И я не намерен ее разрушать, — уверенно закачал головой.

А я стою, только идиотически, часто моргаю, не веря своим ушам. Глазам. Разуму. Этот человек совсем неадекватный? Или честь, гордость настолько задеты, что готов идти по головам? Причем доставляя неудобства и себе самому?

— Семья, говоришь? — выпадом я. — Ты сейчас шутишь, да? — сплевываю яд. — Какая семья? Ты ее уничтожил! Причем с самого начала. Тогда, когда насиловал меня! С дерьмом мешал: физически и морально. Когда выгнал нас с сыном! На улицу. В холод.

— Какой холод? Весна на дворе была.

— Весна? — округлила я очи, вперив в него пронзительный взгляд. Едко хмыкнула. Закивала головой, подтверждая себе в сотый раз, что это даже не человек передо мной, не животное. А кусок… кого-то, чего-то. — Весна. Да, весна. И ты мне сейчас о каких-то ценностях говоришь? Об обещаниях напоминаешь? А ты, о всем этом вспоминал, когда ревность вместо своей горячо любимой «семьи» выбирал? Вспоминал?

— А ты чего стрелки переводишь?! — возмущенно рявкнул. — Это не я бабу чужую в наш дом привел! Это ты — зека своего притащила! Еще, небось, и в нашу постель! Это этот же, да? Первый тебя продырявил. О котором ты всё мне вещала в брачную ночь. Это он тебя… р*ком к звездам поставил? — желчный смех.

Обмерла я в шоке, прибитая окончательно гнилью сего существа. Как я еще могла ложиться в одну кровать с этим дерьмом? Всё это терпеть? Как?

Словно пелена рухнула — и искренняя ненависть так и полилась к этому несуразному «явлению»:

— Не твое дело.

— Ну да! Конечно, не мое! — саркастическое. — Кто ж я теперь? Когда такое счастье-то вышло! Так только: покаталась! Пожила на моей шее!

— Да что ты из себя жертву-то корчишь?! Ты ж сам признавался, что со мной только из-за денег! Если бы не папины связи и достаток, нафиг я бы тебе не нужна была!

— Да, но только он оказался такой же с*кой, как и ты! А потому ни нормальной жены, ни побочной пользы!

— Я тебе сына родила!

— Сына? — ехидное. Замер вдруг, перебирая мысли, а затем вдруг закивал: — Родила… только такого же ушлепка, как и сама. Как и весь ваш род!

Хмыкнула невольно, уже окончательно… просто готова взорваться от неадекватности и низменности этой твари.

— Ну так в чем проблема? — смеюсь, лишь бы не завыть от безысходности. — Дай развод — и мы уйдем из твоей жизни навсегда. И я еще раз повторюсь: не надо нам ни твоих денег, ни извинений.

— А мне это кто всё даст? Кто вернет? Время, силы, нервы?

Обмерла я, пришпиленная вконец услышанным. Не дышу, дико таращу очи:

— Ты серьезно?

— Да, — искренне, уверенно. — Не дам. Не дам развод, из принципа.

— Я в суд подам, — тихое, робкое.

— Подавай, — ехидное, сквозь улыбку. — Есть деньги — подавай. Посмотрим, кто из нас более «подкованный». А, недо-юрист, — подмигнул, вконец обливая меня помоями. Прошелся к столу.

Обмерла я, перебирая ошметки рассуждений, чувств. Воспоминаний. И вдруг… сама не поняла, как выдала.

Тихий, колкий смех:

— Всё-таки зря.

Резво обернулся Серебров. Пристальный, выжидающий взгляд на меня, пытаясь забраться в мысли врага.

— Что?! — грубое, с опаской. Шаг его ближе.

Не сбавляя обороты цинизма. Я:

— Да ничего, — улыбаюсь надменно. Тихо, спокойно: — Будь моя воля… я бы в твою сторону… никогда бы даже не посмотрела. А не то, чтобы… замуж пойти, ребенка родить. Я дерьмо? — требовательный, смелый взор в глаза этому ублюдку. Отвечает тем же. — Да, я — дерьмо. Хорошо, согласна, — кислотной иронией. — Вот только я хоть кому-то нужна. А вот ты, «дорогой мой», никому: ни своим родителям, ни нам с сыном. Да и друзья у тебя — та еще сомнительная пьянь: товарищи по бутылке да гулькам. Зря я тебя ненавидела. Мне тебя жаль. Ты — старый, нудный, заносчивый… ограниченный, жадный человек. Как ты там говорил? Шлюхи тебя и то больше хотят?..