— Он меня выгнал, — хладнокровным залпом, уже даже не так надеясь на верный исход, как просто хочется понять, как далеко эта женщина готова зайти, лишь бы откреститься от меня. Только во имя чего? Личного спокойствия? Или запасного плацдарма денег, возможного содержания на старости?

— И что? — громыханием. — Ты же женщина. Что, не знаешь, как можно с мужчиной помириться? Не мне тебе рассказывать. Да и не при ребенке.

— У ребенка температура. Нам плохо. Мы заболели.

— Вот тем более! — финальным выстрелом. — На жалость как раз… и надавите.

Побежали по щекам моим слезы.

Почему… Почему даже мачеха в свое время меня пустила на порог, а родная мать?..

Даже на ночь отказалась приютить.

Отворачиваюсь, заливаясь горьким, отчаянным смехом.

— У нас на билет денег нет. Нам не доехать, — не вру.

Шорох. Кинулась та в квартиру, захлопнув дверь и провернув барашек замка… Колкие мгновения — и снова та же процедура, но в обратном порядке.

Протянула мне пятьсот рублей:

— На вот. И лекарства купи, а то вдруг чего…

«У тебя забыла спросить!» — немо, про себя выругалась.

Молча забрала протянутую купюру — сунула в карман. Стереть в очередной раз со щек влагу — за баулы, разворот — и пошагали. Уцепился послушно малыш с другой стороны за сумки — и побрели.

Аптека. Жаропонижающее дать ребенку — и в путь. На автовокзал.

* * *

К концу поездки — уже и меня накрыло. Холодно до жути. Дрожу, как банный лист. Голова разрывается. Стоны невольным нытьем вырываются из груди, вторя отчаянию. Едва что вижу перед глазами. Пришлось принять и мне (двойную детскую) — правильную дозу для взрослого не видно (шрифт мелкий, неразборчивый, а у других спросить стыдно, да и страшно — лишь бы в милицию не сдали, или соцслужбам каким).

* * *

С неудобного, мелкого автовокзала перейти на ЖД станцию: комфорт, площадь здания громадная, да и откровенная возможность затеряться среди толпы ожидающих.

Найти место где поприличнее (подальше от странных, зловонных, выпивших типков) — и разместиться с поклажей. Федьку не разувая уложить на скамью — головой себе на руки:

— Спи, зайчонок. Спи…

И самой попытаться уснуть. Дожить бы до утра — а там видно будет.

* * *

Да только — и сон как назло не берет больше. Если в автобусе убаюкивало легкое покачивание езды, то тут… нервы голой, натянутой струной страха стали тренькать от каждого тика вселенной.

Тщетный звонок Рогожину — и аппарат окончательно сел.

Взор около, вновь заливаясь слезами.

На дне. Я — на дне. Долго же пришлось катиться с горки, дабы здесь оказаться.

Счастлива? Счастлива ли теперь?

Уже не знаю.

* * *

— Девушка, предъявите, пожалуйста, посадочный билет, — пристал один из "ППС-ников" ко мне.

— А? — не сразу поняла, что происходит.

— Билет, — любезно повторил. — Вы куда-то едите? Если нет, покиньте, пожалуйста, помещение вокзала.

Дико таращу на него очи, и все еще не могу внять окончательно: нас и отсюда выгоняют?!

— Что?

— Девушка, у вас есть билет? Если нет — покиньте вокзал.

— Мы еще не купили, — не знаю, как сообразила — нагло вру.

— Так приобретите, будьте добры. Нам не жалко — но от нас требуют. А мы требуем от вас.

— Хорошо, — покорно закивала головой. — Зай, вставай, — тормошу малыша.

Расплакался, расхныкался.

Да всем плевать — только у меня сердце кровью обливается.

* * *

Вышли на улицу. Взор по сторонам. Ночь глубокая — уже даже проезжая часть практически пуста.

Куда податься? Что делать?

Опять дрожит в лихорадке Федор.

Попробовать его лоб, свой — ничего не понятно.

Шумный выдох — и пошли.

Пешком — в сторону городской больницы. Документов нет — но… будь, что будет. Не сразу же в простыню и на кладбище? Али пора?

Глава 35. Благодетели

* * *

— И что, совсем ничего? Даже ксерокопии? — вперила в меня взволнованный взгляд медсестра, что сидела в приемном покое.

— Да нет ничего… хотя, подождите, — мигом кинулась я к своей сумке. Еле выудила из пакетов свою родимую. Принялась ковыряться в ней.

— А зачем столько вещей-то с собой? Вы что… на совсем к нам… переехать решили? — тихий, добрый смех.

А мне — что ножом по сердцу.

Поморщилась:

— Так получилось, — тихим бормотанием.

— Ну вы-то отберите, самое важное. Постельное там, халат, тапочки, белье, туалетные принадлежности, а остальное родным передадим.

— Нет у нас родных, — метнула я на нее горький взгляд, но тотчас осеклась. Увела очи в сторону, а от обиды в момент проступили слезы на глаза.

Жуткое, звенящее молчание — и вдруг шумный вздох:

— Понятно. Значит здесь, у нас, внизу, в раздевалке оставите. Просто там будут проверки, контроль. По шапке они получат, потом мы, вы.

— Хорошо, — покорно киваю головой.

— Так что там с копией?

— Ах, да, — спохватилась вновь. И снова попытки сотворить невозможное, молясь всем ведомым и неведомым святым.

— Во-вот! — даже заикнулась я. Протянула дрожащей рукой женщине помятую, затертую бумажку — медполис, ксерокопию, которую для поликлиники в свое время делала. Так вот и валялась она в сумке, временами служа в регистратуре для быстрого оформления и поиска карточки ребенка.

Взор с одной стороны, с другой.

— Почти ж ничего не видно, — скривилась.

— Лупу возьми, — неожиданно отозвалась другая, ее коллега, что все это время лишь молча заполняла какие-то свои бумаги. — Девушка, — вдруг вперила та в меня взгляд. — У вас что, тоже температура? Вы так жутко выглядите.

— Н-нет, — замотала лихорадочно я головой, сходя с ума от ужаса: не зная, как верно ответить. — Просто… нервы.

— Но завтра чтоб привезли нормальные документы. Хорошо?

— Хорошо, — закивала я покорно головой, печально опустив очи.

Хоть немного тепла, еды, лекарств — а там выгонят, так выгонят.

Или так будем бежать, если вдруг… но, надеюсь, не догадаются.

* * *

Но не дураки… Не дураки там работают. Догадались. Да только человечности в них оказалось куда больше, чем во всех моих знакомых и родных вместе взятых.

Данные для больницы из регистрационной карты местной поликлиники взяли.

И мне лекарства дали, и за ребенком больше присмотра и тепла. Купили, подарили даже зубную щетку, пасту, мыло, шампунь… и прочее. Постельное белье выделили.

Сдружилась. То с одной, то с другой.

А с третей даже разговорились по душам. Она мне о своих жизненных перипетиях, а я ей — о своих. Призналась. Что муж из-за ревности выгнал, мать отказалась, отца уже давно нет — и не знаю, что делать. Куда податься. Что боюсь соцслужб, потому что от ребенка отказываться совсем не хочу. А на работу — как устроиться, когда малыш две недели ходит в сад, а две потом — болеет. Да еще как!

Что был, был, тот, кто должен был спасти. Кто должен был приютить. К нему бы достучаться. Но пропал. Что-то случилось. Чувствую, знаю. Но что поделать — ума не приложу.

* * *

— Чего опять ходишь кислая? — одернула меня словом та самая санитарка, подруга моя, Тамара Сергеевна, которую даже не заметила я у умывальников, в туалете, за своими мыслями.

— Да, — скривилась в печали.

— Ну что уже? — обняла за плечи и отвела в сторону. — С ребенком что-то?

— Да нет, нет, конечно, — невольно передернуло меня от ее слов. Нахмурилась. — Нет. Слава Богу, с ним все хорошо. Так просто…

— Что "просто"? Говори.

— Да выписка скоро. В пятницу. А тот… трубку так и не берет. Не знаю, что делать. Да еще «эти» начались, — скривилась. — Боже, как же все это не вовремя! — взвыла я от безысходности, содрав с лица ладонями эмоции. — Мне кажется, я уже скоро…

— Ничего, — успокаивающе-поучительное тотчас вырвалось из женщины. — И не такое проходили. Тебе что, денег дать, ну… на прокладки?

Поморщилась я от стыда:

— Та, — гаркнула, исходясь уже от нового наката истерики. — А дальше-то что? И так вон… сколько вы на меня все потратились. Боже, как стыдно…

— Это не стыдно! — гневом. — Это жутко! А ты давай мне тут, сопли не разводи! Это твоим должно быть стыдно! Что тебя в таком положении бросили! Но не потакай им! Будь сильной! Волю в кулак — и решай. Ищи этого своего. Подруг старых вспоминай. Шерсти, где можно ребенка оставлять, если будет болеть. А нет — то в сад. И на работу. Вон, к нам уборщицей — или в том же саду поищи что, или другую госструктуру. Чтоб больничное оплачивали — и вперед, с песней. Справитесь. Мы вон… и не такое в свое время проходили. А то прям… раскисла. Не могу, не хочу, не буду. Знаешь… ты у него, у Федьки твоего, одна осталась. Тебя не стает — и чего? Ничего! Детдом не лучше, поверь! Так что давай, на вот, — завертелась на месте. Оставила в сторону швабру. В карман — и достала кошелек. Вытащила денег. — Купи, что надо. И не нюняй мне. Пока малой тут, с нами — походи по улице, почитай объявления. Поищи работу. Комнату, может, кто где сдает. Может, какая бабушка за уход приютит. Думай. И не паникуй. Всё получится. Иди давай. А мы присмотрим. Понянькаемся. Гляди, Федька и так у нас тут нарасхват. Ишь, какой кавалер учтивый, добрый, заботливый! Ирине вчера даже ромашки подарил!