Ольга Резниченко - Вето на любовь

— А учишься где? Или будешь? — обронил вдруг, когда стали спускаться по лестнице.

— Да в школе. В одиннадцатый пойду. В этой… местной, что за садиком.

— О-о-о, — вдруг взревел. — Так ты, возможно, даже в одном классе с моей сеструхой будешь учиться! С Некитом.

— Да? — удивленно вздернула я бровями. Хотела, было, обернуться, взглянуть ему в лицо, но не дал. Шаг вперед, выпадом — и открыл дверь, пропуская, проталкивая меня наружу. — Благодарю, — тихо. — Некит? — невольно рассмеялась я, особенно с учетом его замечания к моему имени "Ваня".

— Ага, — ржет. — Вероника, Ника. Бирюкова. Но она в "В". А ты? Или не знаешь еще, куда попала?

— Да, вроде, в "А", — пристыжено прячу взор.

— Отличница, что ли?

— Да нет, — спешно пытаюсь оправдаться, чтоб не надумал лишнего, что я какая-то фанатичка, сдвинутая на учебе "задротка". — Просто там… гуманитарный уклон, а мне бы… ну, — мнусь, заикаясь, давясь от неловкости. — На юриста потом хочу. Туда к нам, в город, в универ.

— А… ну эт дело хорошее.

— Тем более у меня папа там работает. В смысле, работа у него с этим связана…

Черт! Заикаюсь, бред несу, словно какая умственно отсталая.

Замерли на крыльце. Взор по сторонам "Помощника".

— Вроде, чуть стих дождь…

— А, да… наверно.

— Я, кстати, Рожа, — поставил вдруг один из пакетов на землю и протянул мне руку.

Поспешно пожимаю ее в ответ.

Черт!

Током стукнуло — тотчас испуганно отдернулась.

— Прости, — рассмеялся мой новый знакомый, заливаясь смущением.

Вторю ему теми же чувствами:

— Это ты прости… Я, видимо… от дверного звонка подцепила, — идиотически ржу.

Гогочет:

— Ага, — язвительное, хотя и доброе. — А я от пакетов.

— А Рожа… это? — несмело интересуюсь, пряча от неловкости глаза.

— Это Рогожин. А так я — Федя. Фёдор.

— Федя, — невольно повторила.

Украдкой взгляд из-под ресниц.

И снова эти его очи, добрые, манящие, околдовывающие — убаюкивающие океаны, вторящие озорной, не менее доброй, заряжающей теплом и веселым настроением, улыбкой…

Быстрым шагом вдоль моего дома, в сторону первого подъезда, а там и вовсе нырнуть в чужой двор. В центре стояла самодельная беседка, а в ней уж столпилось народу — тьма-тьмущая, больше, чем обычно старушек на лавочках у подъезда. И тут было куда больше тех, кто "стоя приобщался к обществу", да и хорошо, если вообще удавалось попасть под крышу, а то — нет-нет, да невольно оттесняли бедняг под ядрёный «душ» безжалостных туч.

Резвые шаги — и умостил, положил под лавку на бетонный выступ Федя мои пакеты.

Взор на меня, мнущуюся за спинами ребят.

— О-о-о! Рожа, — вдруг взревел кто-то, перебивая мысли. — Ну наконец-то! А то мы думали, ты там навеки с этой мамзель жить остался.

— Язык прикуси, а, — гневное Федора. Шаг ко мне ближе — обнял за плечи и затащил под навес. — А ну батьку место уступили! А то расселись тут, — захохотал, — наглота да босота!

— Ой, а то ты другой?! — женское, сквозь тихий смех.

Подчинились: сдвинулись вбок, спихнув самого крайнего с места. Что-то гаркнул, выругался тот, но тотчас осекся. Смирился.

— А девушке? — язвительное «Рожи», кивнув на меня.

— А девушку я готов взять на себя, — спешно отозвался тот, кто сидел сбоку. Враз разворот — и протянул ко мне руки.

— Клешни убери, — гогочет Рогожин, явно не без угрозы.

— А че… не поделишься, что ли? — смеется наглец.

— А она че, хлеб? Чтоб им делиться…

Ухмыльнулся. Смолчал собеседник.

Еще напор, движение — и уже следующий невезучий кеглей слетел со скамьи.

— Ну вы и толстож*пые! — слышно сквозь смех.

— Со своим стульчиком ходи! Вон как… Марковна: везде и всегда готова. Даже в очереди, на почте.

Ловко перебрался через скамью Рожа и обернулся ко мне.

— Иди давай ко мне.

Поддаюсь.

Его помощь, всеобщие усердия — и забралась, расселась. Невольно вплотную прижалась к Нему. Тепло вмиг захлестнуло меня, отчего буквально в секунды начало откровенно трясти. Тщетно пытаюсь сдержаться, не выдать себя. Наивную. Глупую. Перепуганную…

Они, мои новые знакомые мне что-то говорят, предлагают, даже стопку суют, а я уже ничего не слышу. Сплошной шум в голове — и… вновь задыхаюсь.

— Что пьешь? — внезапно приблизился своим лицом к моему.

— А? — испуганно пучу на него зенки. А мне страшно и вдох сделать — снова вобрать в себя этот дурманный запах.

Облизался невольно. Секунды выжидания — и вдруг рассмеялся (добродушно, тепло, с каким-то снисхождением):

— Сок, вино, водка? Наливка?

— Сок.

Ухмыльнулся. Разворот.

— Нам сок!

— В смысле, "ВАМ"? — слышу (наконец-то слышу, различаю, осознаю слова): возмущением. — Ты че… пить не будешь?

— Не, не хочу.

— Да хоть чуток. Ну рюмку!

И снова качает отрицательно головой Рогожин.

— Короче, — дерзкое собеседника. — Штрафные — обязалово. А дальше — уже как хотите.

Выругался про себя Федька, заливаясь улыбкой, не издав ни звука — да и не надо: товарищ и так по губам всё прочитал.

— Сам иди туда. Казанова.

Подняты стопки. Кто с чем… короткий тост за встречу, что наконец-то все собрались, — и дернули смело.

Странный, горький какой-то апельсиновый сок попался. Да и вонючий, что ли. Но… что уж есть…

Вдруг движение за нашими спинами и навалился кто-то на наши плечи. Щека к щеке… со мной. Нервно дернулась, отстранилась, подавшись к столу. Взор на нахала — тот самый, что зачал всю эту эпопею, навязав свое и своего "голодного" друга внимание в садике:

— Уговорил-таки? Или чего вернулась? — гогочет.

— А тебе какое дело? — грубо рявкнул на него Федор (перебивая меня, едва попыталась что-то промямлить в ответ). — Свалил давай!

— Ах, вон оно как! Вообще-то, я первый ее нашел, — смеется.

— Слюни подотри, — дерзкое. Сцепились их взгляды. — Свалил, говорю.

— Да понял я, понял, — иронией. Отстранился. Выровнялся во весь рост.

— А звать-то хоть как? — слышится сквозь смех уже другой мужской голос (через стол, напротив).

Устремляю взгляд.

И пусть они почти все — миловидные люди (особенно девушки, те еще нежные цветочки и красавицы), но почему-то только этот Федор и вызывал полноценное доверие.

— А тебе зачем? — ржет сдержано Рогожин. — Жениться собрался?

— Нет, ну причем тут? — поспешно. — Сам-то, небось, давно уже всё разузнал.

— Ну так, — гогочет Федя. — Это же я, а то ты.

— Ванесса, — наскребла я храбрости подать голос.

— О-о-о!!! — взревел кто-то.

Некоторые рассмеялись.

— А че смешного-то? — грубо, явно с досадой, отозвался Федор.

— Это типа как… ну как ее там? Ну эта… музыкантша! — умное замечание "навязчивого кавалера из садика".

— А, да! Пианистка есть такая! — слышится чье-то мужское.

Женский смех. Поспешно:

— Вообще-то, она скрипачкой вроде как была!

— А у меня она переквалифицировалась!

— Ага, — язвительное. — Лично ради тебя.

— Да кто ж их там разберет! И потом, мало ли чем она еще промышляет!

— Особенно по ночам, — слышится смех "Голодного" (стоит, жует что-то).

— Фу, какой ты мерзкий! — какая-то барышня возмущением.

— Да я про нервы! Че ты?

— Ага-ага! — сарказмом.

— Ой, да сами вы пошлые! — махнул тот рукой.

— Да чего вы завелись?! — резвое. — Вообще-то, мы, как бы, тут знакомились. Я, кстати, Ника, Некит, — живо протянула мне руку через весь стол девушка.

Поддаюсь. Смущенная, тотчас пожала я ее ладонь.

— Сестра этого твоего… — кивнула она вдруг на Федьку, что относительно нее сидел позади меня, — кавалера.

— Очень приятно, — шепчу.

— Да я ей тебя уже сдал, — гогочет Рогожин. — С тобой на параллели будет учиться.

— О, да ладно! — от удивления вздрогнули ее брови. — А какой класс?

— "А".

— А… гуманитарии, — улыбается. — Хотела я как-то туда… — многозначительная пауза. Захохотала вдруг, отведя очи в сторону. — Но потом как-то не срослось.

— Вань, а ты чего так дрожишь? — взволновано вдруг обронил Рогожин, перебивая свою родственницу. — Замерзла, что ли? Чего молчишь?

— А? — резво оборачиваюсь к нему.

И снова до неприличия близко, отчего просто назло мне… всем моим попыткам совладать с собой, еще сильнее, до откровенного лихорадочного пляса конечностей, начинает меня колотить. Живо привстал с места, расстегнул, снял с себя олимпийку.

— Да водки ей налейте! Сразу согреется!

— Себе налей, — смеется Рогожин.

Еще движение — и набросил одежину мне на плечи.

— Одевай, — приказом. Подчиняюсь: сую руки в рукава.

Только попыталась застегнуть змейку, как не дал: сам обернул к себе лицом и заботливо защелкнул молнию.

— А то сидит тут, молчит, мерзнет, — присел обратно. Мигом забросил руку мне на плечо и притянул к себе. Поддалась — легла ему на грудь.

— Ну и х*ли ты ей стопку тычешь? — раздраженное Феди. — Сок лучше налей.

— Может, еще чаю? — ржет молодой человек.

— А вот тут ты прям… в тему, — захохотал "Рожа". — А ну быстро домой сгонял!