Ольга Резниченко - Вето на любовь

— Тв*ю ж мать! С*ка, а!

Оторопела Инка. Сцепились наши взоры. Заблестели вновь на ее глазах слезы.

Но уже по ***. «Ваня, — грохочет сердце, разум, душа. — ВАНЯ». Если с ней что случится — то я уже точно всего этого не переживу.

— Че, опять? — послышался голос Токаря.

— Че вы? — гневное, взволнованное Вальки, наперебой вспышками фразы, силой вклинивались в мой дурман шока. — Пошлите ее искать, или что?

— Че ее искать? — неожиданно Гриба. Передернуло меня на месте. Пронзительный взгляд на Андрюху. — Вон она, минут пять назад… мимо нас сиганула на выход.

— В смысле, а че ты ее не остановил? — округлила очи Гладунша.

— А зачем? Если человеку надо, — невозмутимое.

— Так хоть бы нам сказал! — гневное Ники.

Рванул. Ничего не стыдясь, и ничего больше не соображая — рванул я за НЕЙ.

* * *

Искали. Где только могли, искали. Нигде не было. Ни дома, ни в школе. Ни даже на Луне.

Куда делась — одному только черту известно.

Жить. Единственный способ найти силы жить, существовать и далее — это с головой уйти в работу. В труд. В учебу.

Надрывные, как еще никогда, усердия. Помимо школьной программы — заглатывала всё из вне. Вместо отдыха — библиотека. Вместо пустого сна, где постоянно Он, — книги. Да что поядренее: история государства, всемирная история, отрасли права. И пусть, может, еще рано, но вовсю готовилась к университету. Даже на курсы записалась. Взяла ко всему и обязанности репетиторства относительно пары младшеклашок. Всё, лишь бы не было времени для мыслей о прошлом, не было времени… для слез.

А там и Аннет родила. Мальчика. Няня, правда, во всем помогала, так что меня это ничего практически и не коснулось. Но, если что, носом не воротила — с радостью бросала все силы на помощь и туда.

* * *

Весна. Победа уже не только на школьной олимпиаде по литературе, но «город» и взяла. Прямой путь на область.

Я тянулась к делам, а они благодарно отвечали мне тем же.

* * *

— В туалет сходите, а то потом вас никто не выпустит, — любезно напомнила, проинструктировала нас учительница.

— Спасибо, — тихо, смущенно шепнула я и выбрела из класса в коридор.

Чужой лицей, незнакомое здание. Попытка покружить немного, расспросить мимо проходящий девчонок — и добраться до заветного места.

Черт дери, такое все «крутое» вокруг, а тут прям… еще совдепией пахнет! В переносном смысле, кхм. Все старое — разве что… за счет покраски кажется «свежим» и не столь запущенным.

Попытка взгромоздиться на этот фаянсовый трон.

Слышу голос. Не знаю почему, но мне кажется… он до боли знакомым, хотя кто — явно ума не приложу.

Замерла, как есть, так и не решившись ни на что большее.

Жду.

Еще шаги девиц — замерли напротив меня. Взоры по бокам — и пустились в бой.

А я и дышать забыла как.

Спешно выполнить долг — и в коридор. Ждать, сгорая от чувств. Как, что… что мне ей сказать? Как представиться? И стоит ли? И вообще, а вдруг я обозналась? И это… вовсе не Она?

Еще мгновения — и пустились в мою сторону.

— Рита! — взволнованно окликнула я ее.

Обмерла покорно девушка. Беглый, изучающий с ног до головы меня, взгляд, и вдруг кивнула головой:

— Да. Мы знакомы?

— Т-ты же Рожина? — невольно заикнулась я на нервах.

— Рогожина, — с некой сдержанной агрессией.

— Ну да, — счастливая я, покорно закивала головой. — Рогожина. — А сердце уже пустилось в шальной, радости пляс. — А й-я Ваня, Ванесса. — Шаг ближе к ней. Стоит сверлит, бурит меня пристальным взором. — Ты, наверно, меня не помнишь… Но мы как-то виделись в школе, в столовке. Я п-подруга… Ники и… Феди.

— Рада за вас, — грубо. Нахмурилась вдруг.

Но не отступаю:

— Прости, что лезу, — от смущения едва не шепотом. — Просто… счастлива была повидать.

— Взаимно, — откровенно жеманно, лживо. Разворот — и подалась та на выход. — Пошли, — кивнула подруге. Спешно подчинилась девушка.

— Погоди! — отчаянно я. Следом.

— Что еще? — раздраженно. Замерла, вновь взор вперила в меня.

— Как там они? Как там… — не смогла договорить.

— Нормально, — все так же грубо. — К выпускному готовится. А че ты ей сама не позвонишь? Спросила бы лично…

— Да я… — замялась, пристыжено опустила взгляд.

Жгучие мгновения выжидания, и неожиданно:

— Понятно. Бывает, — разворот и на выход.

— А Федя? — горестно ей вслед, смертником.

Обомлела Рогожина.

Взор на меня через плечо:

— Да что ему? — гневно. — Посадят. Так ему и надо, идиота кусок.

— В смысле? — окоченело в момент сердце мое. Застыла вокруг жизнь.

— А ты че, не знаешь? — в мгновение расписала ее уста странная, довольная, больная улыбка. Разворот, лицом к лицу: — Попался… на своих темных делишках. С осени — в СИЗО. Суды запоем. Десятка светит, хотя… по-моему, ему и это не поможет. Не дойдет до барана.

— За что? — агоническим шепотом.

— Разбой.

— А Инна?..

— А че она? — гоготом. — Она умная девочка. Сразу бросила его. Ибо нефиг там ловить.

Потемнело в моих глазах.

Ничего уже не видела, не слышала. Не поняла, даже как оказалась одна. Как звонки прозвенели.

Даже как в кабинете на автомате оказалась — тоже не поняла. Слезы нескончаемыми потоками.

И строчки не написала.

Даже толком с доски шапку списать не смогла.

С этой жуткой новостью… казалось, я… умерла.

* * *

Молча встала и ушла.

Донесли. До папы все донесли.

Единственное мое оправдание, которое всем твердила запоем: мне стало плохо. Очень плохо. Невыносимо.

А потому… встала и ушла.

— Молча?! — бешеным ревом. — Никому ничего не сказав?! Ты в своем уме?! А если бы… ты где-нибудь в обморок грохнулась? Под машину попала? Что это за безответственность? Я тебя просто не узнаю! Ванесса! — немного помолчав, прожевывая ругательства, эмоции. Отец. — А ну взгляни на меня!

Подчиняюсь.

Но за пеленой слез уже вновь ничего не вижу.

— Чего ревешь?! — гневно, хотя более сдержано. — Тебе до сих пор плохо? Что стряслось? Поехали к врачу, — попытка схватить меня за плечо — увиливаю.

Лихорадочно качаю отрицательно головой:

— Дело не в этом… — виновато опустила очи.

— Тогда что?!

— Папа… — отчаянно. Стерла живо влагу с лица. Пристально в глаза. Робким шепотом: — Спаси его…

— Кого? — оторопел, немного подавшись назад.

— Спаси… молю!

— Да кого?! — взбешенно, вытаращив очи.

— Федьку… Рогожина, — с всхлипом глоток свежего воздуха. — Ему срок грозит. Очень большой. Очень…

Побледнел до неузнаваемости.

Но мгновение — и затряс головой, будто прогоняя страшное видение.

Нахмурился:

— Это один из этих?! Да?! Из прошлого твоего?! Из тех мра… нелюдей, что с тобой то сотворили?!

— Он там ни при чем! — поспешно. — Пожалуйста! Папа!

— А как же наш договор? — с презрением, давясь яростью. Хотя явно хочет сказать нечто иное, куда более болезненное, грубое. Ранящее. — Вот так ты его выполняешь?! Вот так тебе доверять?!

— Пожалуйста! — отчаянно. Захлебываясь слезами: — Молю! Я на все готова! Всё выполню, что бы когда не попросил! Только спаси! — Миг — и кинулась перед ним на колени, прижав руки к груди: — Умоляю, папочка! Я никогда ни о чем таком тебя не просила! Спаси его!

Ошалел. Забыл, как дышать. Но еще секунды разрывного состояния — и вдруг дернулся. Живо ухватил меня за плечи и силой поднял вверх — поддаюсь. За грудки — и бешено затряс, вопя в лицо:

— Не смей! Никогда больше не смей так унижаться! Ни перед кем и ни ради кого! Слышишь?! — невыносимое, исступленное. Казалось, словно бес в него вселился. — СЛЫШИШЬ?! НИКОГДА!

— Пожалуйста! — смертником. Без Федьки — мне нечего больше терять. И нет, ради чего жить.

Окаменел. Очи в очи, захлебываясь ужасом. С осознанием всего того, что творится вокруг. Со мной.

Еще секунды, минуты зрительного боя — и выигрываю. Я выигрываю. Мотнул головой, выпустил из своей хватки.

Прошелся по комнате, сдирая с лица ладонями напряжение. Миг — и стрелою взор на меня, замершую на собственном суде Фемиды в лице отца.

— Хорошо, — громом. — Посмотрю, что смогу… Но ничего не обещаю.

* * *

— Поздно. Слишком поздно ты сообщила. Там уже все фактически решено. Наверняка сядут. Вопрос только… на сколько.

На выпускной не пошла. И ничьи просьбы не помогли. Даже Аннет на уговоры расщедрилась («это бывает лишь раз в жизни», «не простишь потом себе», «будешь жалеть всю жизнь» и прочие «бла-бла-бла»).

Не смогла. Ничего не смогла… Пусть уже и всё оплачено, и платье давно куплено. Не смогла.

Эти недели, месяцы — сама не своя. Не жила — отбывала.

Было безумно страшно прийти домой и узнать, узнать от отца, что… всё. Конец. Приговор вынесен. И хоть ни о чем больше папа не распылялся, не рассказывал, я знала… знала, что не бросил затею. Что ради меня сделает всё возможное. Но при этом и я все дальше и дальше оказываюсь от Рогожина. Все тверже, крепче и основательнее растет мой долг исполнить старое обещание: и действительно… больше никогда с ними не пересекаться впредь и не напоминать о прошлом.