Ольга Резниченко - Вето на любовь

И вновь опустила я пристыжено очи.

— Но обидела.

— И что?! — вердиктом. — Есть для этого слова. Вы хоть пытались поговорить?! И не поверю, что до тебя бы не дошло! Или, в конечном счете, есть смирение. Суд. Или что… те, кто это творил, далек от всего этого? — замер, не дыша, выжидая участия. Но тщетный миг — и сдался: — Звери. Это были просто звери. И их надо укрощать. Наказывать.

— А я — не зверь, — храброй иронией, как еще никогда. Очи в очи. — И я выбираю смирение.

— А я — нет.

Едкая моя улыбка, опуская взгляд.

Все вы… одинаковые. Просто у каждого свои методы.

А вот я — я не хочу всего этого. Этой вашей войны.

Я заслужила — я получила.

А всё остальное — прощаю. Потому что ты прав: я — человек. И я выбираю мир. Выбираю смирение.

— Я жду, — грозой.

И снова молчу, покорно повесив голову.

— Не скажешь, да? — накалом слова. Вот-вот рванет.

Сжалась я невольно от страха. Не дышу.

— Хорошо, — вдруг разворот — и пошагал на выход. — Значит, следователю сама все расскажешь.

— Не надо! — визгом. Кинулась вдогонку.

Покорно замер — налетела следом.

Отчаянно, мольбой:

— Ну, зачем?! Папа! Зачем?! — причитанием. — Всё и так в прошлом! Никогда уже никого больше из них не увижу! Я тут — они там. Зачем все это?! Зачем новая нервотрепка? Мне и так плохо! Зачем еще больше меня добивать?! Папа, МОЛЮ!

Заледенел от шока. Жуткие, убийственные, немые мгновения натянутой струной выжидания — и вдруг:

— Хорошо. Тогда с тебя договор. Ты никогда не ищешь с ними встречи, избегаешь любых контактов. Даже просто «привет» — всё забудь. Нет больше ничего и никого из того твоего странного прошлого. Если так — то я их не трогаю. В противном случае — сядут все. Даже если просто мимо проходил или проходила. Идет? — заряд орудий.

— Идет, — залпы.

* * *

Не позвонил. Сколько времени прошло (уже почти зима), а ни разу не позвонил мне Федя. Даже если и нельзя мне. Не позвонил — ни разу. Не говоря уже о том, что бы взять и лично приехать. Ладно, я под замком. Под присмотром тотальным (позже даже узнала, что ко мне батя тайно приставил охранника), но ты… ты!

Ты-то мог… за все это время что-нибудь да придумать. В школе-то… я открыта для всех «посещений».

Если оно тебе надо было бы. Действительно надо.

Но… нет.

Инна выиграла войну.

Твой. Отныне и навсегда мой Федька — твой. Лишь только твой.

Желательно читать именно после 20 главы.

* * *

(Ф е д о р)

— Рожа, идешь купаться? — брякнул неожиданно в мою сторону Токарь.

— Да только ж был! — рассмеялся я. — Дай пожрать нормально, — и показательно закинул кусок колбасы себе в рот. Тщетная попытка один голод перебороть сытостью от другого.

— Да потом, пошли. Поговорить кое о чем надо…

— Ну, б***ь! — возмущенное. Вот же ж до**ался.

Шумный вздох — но встаю. Дела есть дела. Мало ли что за моча тому в голову уже стрельнула.

Шаги за холм, по спуску к воде и чуть в сторону, вдоль линии берега. Послушно поддается на затею.

— Ну?

— Ты вообще ох**ел? — внезапно, громом.

— Я? — откровенно заржал от его такой наглости.

— Мальчики! Мальчики, я с вами! — слышу свою писклю, отчего невольно аж передернуло меня.

Замер на месте. Обернулся. Полный раздражения взгляд на Инку:

— Ну… тебе-то что? — сдержанное. — Не видишь, у человека разговор ко мне есть? А с тобой потом, как с этим закончим.

Странный, колкий взгляд на Артура той — и вдруг цыкнул Токарев. Странное выжидание.

— Ладно, — шаг ближе к нам. Махнул рукой: — П**дите! А мы с тобой потом разберемся. По трезвому.

Поморщился я от злости. Взгляд вновь на Инессу:

— Ну, довольна? И потом! — взрывом, замотал я головой. — Вы мне пожрать сегодня дадите, или хотите, чтоб я и дальше на всех тут орал? — откровенно гневное.

Ушел, «заботливо» оставил нас наедине с этой истеричкой.

— Ну, че молчишь? — вперил я пристальный в нее взгляд.

— Мы можем поговорить? Серьезно? Наедине. Сейчас, — рваными фразами, а на глаза уже проступила влага. Черт. Опять.

Да ЧТО ЖЕ ВЫ СО МНОЙ ДЕЛАЕТЕ-ТО?! Я же не железный!

— А потом никак нельзя? Обязательно пока я злой? — стараюсь держать себя в руках.

— Да. Нельзя, — заторможено.

Раздраженно скривился. Шумный вздох. Разворот — и, кивнув головой вперед, уже этой предложил покорять ранее заданный маршрут.

— Ну? — гаркаю я, не выдерживая ее молчания.

Шаг в шаг. Уцепилась мне за руку — поддаюсь — обнимаю за талию.

Но уже ее веление, напор — и свернули на старую нашу поляну, что среди высокого подлеска.

— Что тебе, Ин? — пытаюсь давить из себя учтивость и доброту.

Замираю на месте, окончательно давая ей понять, что дальше, чтобы она не задумала, не пойду.

Подчинилась. Застыла. Глаза в глаза. Тревога, боль, страх заплясали на лице, коверкая милую мордашку.

— Ну, зай, чего ты хочешь? — терплю.

Хотя устал. Устал, б***ь, от всего! От ВСЕГО!

Вот чего она от меня сейчас хочет? ЧЕГО? Да и… нашла момент. Я готов уже от перенапряжения не то, что кому-то по морде съездить, но и, с*ка, убить, а она лезет. Всё потерпеть не может. Да и сама уже, наверно, сто пудово, дерябнула. Начнет сейчас вопли.

Я знаю, что пора. ЗНАЮ! Пора уже окончательно искренне поговорить и расставить все точки над «и». Дорвать то, что вот уже сколько месяцев рвалось… и, по ходу, окончательно пришло в износ.

Но не здесь. Не сейчас.

Я знаю. Знаю, что ее предал. Подвел. И нет, и никогда не будет мне прощения. Плевать. Не хочу ей делать всё еще ужаснее.

По-людски. Всё надо по-человечески, нормально сделать. Приду к ней домой — и поговорим. А не здесь, не сейчас, когда может наделать столько глупостей, что потом никогда не расхлебаем их.

Но вместо слов. Вместо слез и истерик — присела.

Плавно, игриво опустилась на колени передо мной, вовсе ничего не стесняясь (это тебе не безлюдный остров) и принялась развязывать шнурок на моих шортах. Стою, сверлю ее взглядом, сражаясь с шоком.

Милая, смущенная, счастливая улыбка, кроя правду:

— Котенок, доверься мне, — нервическое хихиканье. — Твоя кошечка точно знает, что делает.

А я… а я не знаю, что даже сказать, что сделать. Ведь знает, понимает всё — и играет, рвется в огонь, спасая то, что уже не суждено спасти. Я уже не хочу. Не могу. Не выдержу.

— Инна, Инночка, — живо хватаю за запястья и силой останавливаю. Замерла в испуге. Взгляд мне в глаза — потекли по ее щекам слезы. Но еще улыбается, сражается с собой.

— Пожалуйста, Федь… — тихо, смущенно. — Пожалуйста, — горькой молитвой.

А мне что кислотой всё изнутри облили.

Силой заставляю встать — обнял, прижал к себе. Уткнулась носом в шею.

Еще мгновения — и взвыла, зарыдала звонко:

— Пожалуйста, не бросай меня! Федя! Федечка! Ты обещал! Обещал, что мы женимся! Обещал, что будем всегда вместе! Говорил, что любишь!

— Люблю… — тихо, давясь уже и сам сухими слезами.

Я знаю, знаю, что предал. Но не могу. Прости. Прости, если когда сможешь.

— Я покончу с собой! ПОКОНЧУ! — нервно дернулась в моей хватке — но удержал. — СЛЫШИШЬ?! — рычит, давясь соплями. — Я покончу с собой, если ты меня бросишь! И будет всё это на твоей совести!

— Малыш, успокойся! — гневно, сжимая до боли, пытаясь хоть как-то ее отрезвить. — Никто никуда ни от кого не уходишь.

— Клянешься? — и снова яростно задергалась в моих руках. Попытка заглянуть мне в глаза — не даюсь — лишь сильнее к себе ее прижимаю.

— Пожалуйста! — не унимается Второй мой Палач. — Пожалуйста, Федь.

— Тише, котик. Успокойся.

— Ты не бросишь же? Не бросишь? — нервно.

— Нет, зай. Никого не брошу. Успокойся, — шепчу нервически, а в голове уже закипает мозг. Вот-вот и сам уже детонирую.

— Не ври мне! — рычит гневно, но еще сильнее цепляется за меня, прижимается в ответ. — Нет, ври! Ври! Только не бросай! — и снова истерический запойный вой.

— Успокойся, Малыш. Всё будет хорошо. Успокойся, молю, — поцелуй в висок.

Живо отвечает сопливой лаской, куда попадет. Невольно улыбаюсь своей маленькой неряхе, дурочке. И вновь сердце наполняется старыми чувствами, нежностью. Воспоминаниями. Когда всё… и вправду, у нас с ней было хорошо. Давно. Давно это было.

Сжал еще крепче. Искренний поцелуй в губы. Поспешно оторвался.

Облизалась. Истомно зажмурила веки. Счастливая улыбка — но тотчас исказилось ее лицо. И вновь волна боли накрыла с головой:

— Я покончу, — и вновь этот жуткий рык отчаяния. — Покончу с собой, если ты уйдешь. Убью. И ее, и себя. Но не быть вам вместе!

— Нет никакой ее, — гневно. Стиснул вновь невольно уже расслабившиеся объятия.

Уткнулась носом мне в шею.

— Я люблю тебя, — что ножом по сердце, ее слова. — Очень люблю.

— И я тебя, — лгу.

* * *

Еще шаги — и обмерли около ребят.

Взглядом окидываю около:

— А где Ваня? — тревожно. Зачуяло сердце беду.

— Дык она… куда-то туда, к вам побежала, — растеряно прошептала Ника.