Ольга Резниченко - Вето на любовь

Вытаращила та на меня очи.

— Д-да как? — заикнулась испуганно. — Как я? Куда?

— Умоляю, пока они не вернулись!

Взор на дорогу — вижу: бежит Рогожин со всей мочи. Заметил, признал меня.

Вторит мне проводница.

— А-а… Быстро! — гаркнула испуганно и тотчас силой сама меня потащила на лестницу в вагон. Торопливые сигналы девушки. И поезд забухтел, издав гудки.

Живо опустила пол и закрыла дверь.

Прижалась я в ужасе к стеклу, нагло оттесняя свою спасительницу. Дико пучу глаза. Вижу его в окно — бежит… пытается ухватиться, заскочить хоть в какой-нибудь вагон — да тщетно, слишком высоко — или закрыты двери.

А затем и вовсе поравнялись. Пронзающий взгляд мне в очи. И скрылись долой — остался позади мой Палач.

— Пошли, — тихое, несмело проводницы. Попытка обнять меня за плечи, но осеклась. — Не переживай. Сейчас милицию вызовем. И гадов быстро схватят.

— Не надо! — в ужасе дернулась я.

— Как не надо? — обомлела девушка.

— Не надо, умоляю! — нервически сглотнула я слюну, осознавая в какой еще больший омут всех затягиваю.

— Н-но… — задергались ее губы, глотнув воздух. Лихорадочное моргание.

Но мгновения перепалки взоров, обоюдного шока — и сдалась.

— Ладно, пошли, давай, — хватает меня за плечи и подала из тамбура в коридор. — Чаю налью, успокоишься. А там обдумаем всё.

* * *

Жуткое, убийственное давление звенящей тишины (лишь только тихое постукивание, баюканье, биение пульсом стальных колес о рельсы).

Сверлит меня моя «спасительница» взглядом. Глодает мыслями.

Сложила я руки на столе, не притронувшись к ее гостинцам. Уткнулась носом, пряча не так лицо, как глаза, которые и так насмотрелись уже сегодня на свой жуткий позор и порицание. Молчу.

Безмолвствую, как и она.

Даже слез уже нет.

Пусто внутри. И жутко.

Жутко, что будет потом… Как приеду. Как начнутся вопросы. Как Он меня найдет.

Отомстит? Накажет? Проигнорирует?

Боже! Как я от всего устала! До безумия устала! Резиновые двое, или трое (сколько уже там?) суток. А словно год. Казалось, это было бесконечно.

Забросила я невольно ногу на ногу, изнемогая уже от ломоты в теле. Но больше всего ныл шов, тянул живот до одури. А так — легче. По крайней мере, хоть немного. Или мне так кажется…

Дрогнула девушка, коснулась меня, отодвигая сарафан выше.

Дернулась и я. Взор на нее, на себя.

Нет белья.

Окоченели обе.

Несмело убрала та руку.

Нервически сглотнула слюну. На и без того бледном лице отпечатался ужас.

— Ну, ты это… — взволнованно, глотая звуки, заикнулась проводница. — Ты если надумаешь, я помогу. Только не тяни. Пока освидетельствовать можно…

— Да всё нормально, — отдергиваю ее словом. Отворачиваюсь. Вновь уткнулась лицом в сложенные на столе руки. — Ничего не было. Не успели, — вру, вторя ее легенде. Или не вру.

Шумный вздох.

Робко:

— Зря ты так. Виновные должны быть наказаны.

«А они и наказаны, — едкие мысли, которые не осмелюсь озвучить. — Потому что виновата здесь только я».

* * *

Повезло. До самого нашего города довезли. Более того, этот прекрасный, добрый человек, девушка, имя которой я так и не удосужилась узнать, спросить, мне даже на маршрутку денег дала. А потому добрести до остановки и, в очередной раз смущаясь своего измученного, ужасного вида, забраться в транспорт.

Похмелье и усталость брали свое — чуть не уснула. Вовремя пришла в себя.

— Остановите, пожалуйста, — взволнованно-громко. — Да, здесь, — невольно киваю головой, будто тот меня видит. — Спасибо, — шатаюсь у выхода.

Еще миг — и как смогла, временами хромой ходьбой, временами нелепым бегом, добралась до подъезда. И ключей же нет. Звоню в домофон. Лишь бы мать была дома!

Хотя… уже утро. И пусть серые тучи затянули небосвод, все же уже светло вокруг и даже отчаянно где-то поет птица.

— Да? — заспанное. — Кто там?

— Мам, открывай! Это я!

* * *

В ванную. Пока она причитала и возмущалась, что я «шлюха подзаборная», и что «творю незнамо что», и вообще, «с кем это она меня отпустила»… я — в ванную.

На полный напор воду — под душ.

Смыть весь ужас. Всё долой. Забыть. Всё забыть. Вычеркнуть!

* * *

Долгие минуты моего сопротивления сну и убаюкивающему теплу — и сдалась. Она сдалась. Мама. Стихли Ее причитания: наверняка пошла спать.

А потому выключила я воду, вытерлась полотенцем, да замоталась в другое.

Шаги в коридор — так и есть: тихий, знакомый храп из соседней комнаты.

К себе — быстро отыскать белье, домашнюю футболку. Одеться.

А затем — в кровать. Под одеяло, особо не расстилая постель.

Сон. Мой залог выживания после всего — исключительно сон.

Вконец забыться.

* * *

Проснулась — на часах было уже восемь. Явно не утра.

Кусок в горло не лезет. Жутко ноет тело. Жить не хочется.

Но в квартире темно и тихо. Одна — а значит, уже не все так плохо.

Пойти посмотреть в зеркало на свой измученный шов. Поморщиться, покривиться — и все же решить на всякий случай намазать его зеленкой. И пусть перед смертью не надышишься, а вдруг…

Невольно взор на себя, в лицо — синячища жуткие. Настоящие фингалы. Да и губы разодраны. Исполосаны все руки, ноги — видимо, когда через кусты колючие лезла.

Шумный выдох.

Вот он — «светский раут». И ты, словно одичалое животное, выбравшееся оттуда.

Что за год? Что за жизнь? В кого я превратилась?

На море съездила — отметилась. На дачу — отличилась. И как теперь выйти во двор? А школа?

И снова под одеяло зарыться, накрывшись с головой.

А перед глазами Рожа.

Да всё о нем. Вспышками прошлое.

Сеновал. Как просила его, как отказал. Как целовал, хотя и не в губы. А после с Инной спал. Ее жуткое «зверь».

А дальше… дальше и того все страшнее вспоминать.

И всё словно в кино. Ненастоящее. Да и не со мной вовсе было.

Звонок в дверь.

Подкинуло меня на месте. Сжалась от ужаса, не дыша. Будто кто-то узнает, что я здесь.

Настырный стук.

Нет меня. Умерла. Умерла! Валите прочь.

И снова трезвонят нагло.

А вдруг мама? Ключи забыла? Посеяла…

Как я тогда… Тогда… Сто лет тому назад, уже кажется. Когда впервые его повстречала… на свою беду.

И снова стук.

Черт, так и соседи всполошатся.

Вот же нахалы. Но темно же, тихо — чего ломиться?

Взор в глазок аккуратно.

Лишь бы не Рогожин! Лишь бы только не он!

Или он? Лишь бы… Он?

Некит. Реально. Вероника.

Живо отпираю замки. Взор на нее (невольно поморщившись от света, что ужалил меня, сочась из коридора).

— Жива всё-таки, — победное Рожиной. Счастливая улыбка.

* * *

На кухню. Врубила я свет. Включила чайник — зашумел, доводя до бешенства. И без того голова раскалывается. А теперь просто — жесть.

«Черт!» — нервно выругалась я про себя.

Присела напротив. Виновато повесила голову. Жду.

Ну, давай! Начинай! Когда-нибудь да все равно придется предстать перед вашим судом.

— Ну, рассказывай… что там произошло? Че этот полоумный полхаты разворотил и куда-то свалил. Девки в шоке. Инка вообще разговаривать со мной не хочет, — неожиданно пулеметной очередью протараторила Ника.

— Ничего… — шепчу пристыжено, не поднимая глаз.

— Вань, ну… — несмело. — Так-то… ты вообще жутко выглядишь.

— И что, прям вообще ничего не знаешь? — язвлю. С вызовом взгляд в очи.

— Ну, так, — пожала плечами та. — Только что Настя рассказала. Мол, драка случилась. Федька Глеба отметелил жестоко. А потом ты сбежала куда-то. Тебя все пацаны бегали, искали по округе, пока Рожа не вернулся и не сказал, что ты на поезде укатила. — Немного помолчав, так и не дождавшись моего участия, продолжила: — Что случилось? Вань, а? Я же помочь хочу.

— Ничего, — отвернулась я, взор около.

— Тебе что-то Шмель сделал, да? — тихо, вкрадчиво. Голос дрогнул.

— Нет, — резво. Метнула я на ее взгляд, но тотчас осеклась. Вновь отвернулась. Тихо: — Я с ним чуть не переспала. Вернее, — поспешно, перебивая себя же. Сглотнула скопившуюся слюну. — Я не знаю, было что у нас… или нет.

— В смысле ты не знаешь? Как это? — оторопела та, заикнувшись. Вытаращилась на меня.

Еще рачительней отворачиваюсь.

— Просто… — нервически ковыряю, грызу ногти. Шумный вздох. Опустила голову. Чувствую, как стыд раздирает уже полымем щеки. — У меня этого еще ни с кем не было. Я не знаю, как это должно быть, как должно ощущаться. Но Феде он сказал… мол, что… не было. Не получилось. Но… кровь была. Не знаю…

— П**дец, — шумный вздох. Вдруг тихий рев и содрала с лица эмоции (отчего устремила я на нее взгляд). — Ваня! Шмель! Ну… — запнулась, проглотив какие-то другие ругательства, слова, мысли. — Ну, ладно бы кто другой! Но это же Шмель! Он же тупо… тупо использовать тебя хотел! — горестно.

Сжались позорно все мышцы в моем теле.

Опустила очи.

Ведь и я не лучше…