Ольга Резниченко - Вето на будущее

Ну… Сука, пусть только опять че-то отчебучила! Как миленькая… будешь у меня жрать лекарства! А то не хочу… не буду! блядь! А антибиотики еще ж…

Поворот — и обмер. Сидит среди рассыпанных макарон и пускает опять пузыри, давится слезами и соплями.

Но цела… вроде, более-менее… По крайней мере, лужи крови или лысины не наблюдаю.

Присел рядом. Хотел, было, погладить по голове — как шарахнется, дернется в сторону.

Ах, еб ж твою налево!

Сдержался. Наелся, проспался — сдержался.

— Че случилось?

Молчит, захлебывается, пальцы мнет, прячет от меня.

Будто молнией в затылок — неужто опять где прошляпил нож?

Живо кидаюсь, на колени к ней. Хватаю за локоть и силою выдираю из-за спины руку, к себе. Одну, вторую. Сопротивляется — еще сильнее ревет.

— Не надо! — едва внятное заикание.

Еще мгновение — и отыскал:

— Да ладно?! — откровенно охренел от увиденной картины. — Ты серьезно? Из-за маленького пореза? — обмираю. Бурю взглядом. Стыдливо прячет глаза, отворачивается. Не унимаюсь: — И это после всех тех войн во дворе, о которых столько про вас с Рожей рассказывали?.. — вздрогнула от его имени. Но ничего внятного из перемен дальше не последовало. Монотонный, бесящий, нескончаемый вой. — А со мной как воевала! А, забыла?

Обнял, прижал к себе. Легкое сопротивление — и сдалась. Уткнулась своим сопливым носом мне в шею. Эх, чую… скоро уже и это ее меня будет заводить.

Ника-Ника… че ты со мной творишь, в какого сопливого извращенца превращаешь?..

— Ну, рассказывай! Че не так? — осмеливаюсь я вновь, едва чуть тише стал ее концерт.

Гулкие, горькие вздохи, всхлипы — послышалось несмелое блеяние… Из которого я только понял две вещи: макаронам пиздец и новых больше нет; и она, Мальвина моя, — исчадье ада, рассадник всего мира бед.

Шумно вздохнул. Неспешно отстранился… Собрал с пола лапшу — и все нахуй в кастрюлю, залил водой, посолил, размешал ложкой — и на плиту, зажег огонь.

Тотчас сорвалась — чуть не грохнулась и не вывернула опять все долой. Вовремя поймал, подхватил, прижал к себе.

— А если… — заикается моя несчастная. — Если я заразная все же? И оно…

— И че оно? — перебиваю грубо, но сдержанно. Невольно сдаюсь — и улыбаюсь, потешаюсь над этой ее детской придурью. — Укусит?

— Причем тут? — подвела очи, уставилась на меня. Ну хоть слезы уж перестали течь… — А вдруг оно выживает в кипятке?

— Шутишь?! — гогочу уже открыто. — Мое джакузи еще никто не переживал! Так что не ссы — всем напольным и твоим, кровавым (если они там вообще есть) бякам настанет зверский пиздец. Ты сейчас еще жалеть их будешь — как скулить на весь дом начнут. А они — не ты, скромничать не станут.

Стоит, молча таращит на меня свои зенки — и ни единой внятной эмоции. Отчего самому даже неловко стало от своих идиотических шуток.

Скривился в гримасе, желая хоть как-то пробить этот ее внезапный «анабиоз». Нервически моргнула.

— Ладно, — обнял крепче за плечи и повел ближе к холодильнику.

Усадил на стул, что стоял рядом. Достал перекись, лейкопластырь (столетней давности — мертвый груз моей бедной дверцы). Залил рану этой нюне, мигом раскрыл тонкую ленту и заклеил рану.

— И не реви мне больше, а то соседей затопишь, — улыбаюсь добро.

Смолчала, лишь сильнее опустила голову.

Вновь обнял за плечи. Напор — встала. Пошли в комнату.

— Я вот че надумал, пока спал… — начал несмело, врастяжку, все же желая сменить тему и окончательно перекроить ее настроение, — надо хоть комп купить… или еще что-то, а то уж совсем скучно живем.

— А у тебя еще нет? — поддалась. Не сразу, несмело — но… поддалась.

— А нахуй* он мне нужен был? — удивленно. — А если че вопиющее — то вон, интернет-кафе… или в офисе мог сделать.

— В офисе? Так ты все же работаешь? — дрогнули ее губы в (победной как для меня) улыбке.

— Ага, почти, — гыгыкнул. — «Фрилансер».

— А офис тогда какой? — не может понять. Уселся я на кровать — потянул и ее за собой. Подалась. Разлеглись оба. За пульт — и включил свою вновь потухшую пузатую бандуру.

— Да хоть какой-нибудь. Че, знакомых мало?

(Н и к а)

Проснулась в Его объятиях… в объятиях Миры. Никогда не думала, что утро может быть настолько солнечным, добрым… приятным, даже если за окном — полный пи***ц… Нет, погода отличнейшая — вторит моим ощущениям. А вот проблемы… что Мирашев упорно не хочет замечать, не хочет думать, говорить о них — эти да, табуном столпились под карнизом, за дверьми — да даже уже и на порог порой просачиваются, грозя скорым… очередным взрывом.

А пока — замереть тихушником и не делать лишних, резких движений — лишь бы не разбудить, не прогнать, не упустить столь дивное состояние. И он — не рычит, не злится… и не стебется с меня. И я — будто нормальная. Будто мы… не просто товарищи, друзья, скрепленные несчастьем, а… Черт. Еще один «Рожа» — как я и хотела, вот только в полной комплектации: опять я только друг. Хотя… и сама к иному не готова. Даже думать… о чем-то таком страшно. Неприемлемо… И пусть уже не так колотит от мысли, что Мирон видел уже не раз и, возможно, еще увидит меня голой, но…

Черт! Нашла о чем думать!

Невольно скривилась. Выпроводить глупые мысли — и вновь расслабиться. Вдыхать приятный, нежный аромат своего дикого, сумасбродного зверя… больного на всю кибитку, как и я.

* * *

Парк. Сегодня Мирашеву почему-то сбрендило, что мы непременно должны отправиться на прогулку. И не куда-нибудь, а именно — в парк. Вокруг зелено, благоухают цветы. Поют птицы. Светит ярко солнце. Нежная гладь озера так и манит к себе, зовет искупаться… даже если и страшно думать, какие ужасы могут обитать на дне таинственного городского водоема.

Не успели даже перейти через мостик, что вел через какую-то «говн*течку» и нагло вырулить на косую тропинку, как тотчас нас кто-то окликнул. Несмело…

— Мира! Мирашев! — послышалось следом за женским… уже и мужской голос.

Обернулись.

* * *

Даже я обалдела… от такой встречи: Майоров собственной персоной (тот самый, что так алчно желал меня «окучить» прям на огороде у… неважно у кого, на даче, около дощатого туалета той ночью) и… (та-дам!) как оказалось, его жена — Алиса (мило улыбнулись мы друг другу в знак приветствия и знакомства). Жесть! Красивая, фигуристая, молодая (явно, младше его самого, этого кобеля паскудного)… и, тем не менее, «не вытягивает»: гуляет налево и направо… как если бы дома не куколка его ждала, а самое мерзкое чудовище. Да уж… и вправду, не родись красивой, а…

— Ребята! — хлопнула в ладони сия распрекрасная барышня. — Вас и не узнать! Что эта за парад очкастых? — захихикала.

Заржал и Мира:

— Не завидуй. Сама, небось, уже триста раз пожалела, что окуляры с собой не взяла.

— У меня шляпка. Это этот вон, — кивнула на мужа. — Щурится и причитает.

Рассмеялись все трое.

— Так а вы че тут… гуляете? — наконец-то осмелел и «Витёк».

— А ну дай примерить! — живо кинулась к Мирону, кокетничая, мадам… и в момент стащила с него очки (ну, хоть не с меня — не хотелось бы еще и перед ними светить своими, пусть уже и почти сошедшими, но все еще заметными фонарями).

Всё равно… Сука. Чего лезет? При муже-то… и при мне. Небось, не лучше Майорова хвостом виляет.

Проигнорировал Мирон ее выпад, не прокомментировал. Хотя и скривился от раздражения. Взор на Виктора:

— Ну так… а че еще делать нам, дворянам? — ухмыльнулся.

— Да вот именно! — загоготал Майоров. — Че-то пацаны совсем жаловаться стали, что ты на них забил. Дозвониться, говорят, даже не могут.

— Ох, уже эти девочки… — гыгыкнул Мирашев. Взгляд на Алису, что уже нарядилась в его очочки и плясала перед моими «зеркалами», разглядывая себя, словно обезьяна. — Ты бы поаккуратней, — ухмыльнулся ядовито. — А то Некит у меня злой.

— Некит? — от удивления дрогнули ее брови, выскочив за рамку. Спешно сняла аксессуар. — Эт еще кто? — улыбнулась загадочно, явно кроя иные, истинные эмоции, в том числе страх, неловкость. — Она, что ль? Ты, что ль? — вперилась в меня взглядом.

— А кто ж еще? — съязвил Мирон. — Мальвина моя, — кивнул головой (на меня, от стыда спрятавшую очи).

— Еще и Мальвина? — захохотала Алиса.

— А ты, блядь, Буратино, что ли? — заржал Майоров, нагло перебивая свою жену.

— Ну так… — ухмыльнулся Мира.

— И что, золотой ключик тоже имеется? — сумничала, заливаясь странной (пошлой) иронией, отчего даже я не выдержала — нервно цыкнула, закатив глаза под лоб. Отвернулась на мгновение.

Шумный вздох.

Идиотка, что ли?

Рассмеялся Мирашев. Зажмурился, гримасничая:

— А это уже, дорогая… история не для твоих детских ушей, — растянул лыбу.

Хихикнула сдержано.

Движение — и, откровенно флиртуя, нагло прижалась овца к Мире, силясь надеть на него очки (вольно али невольно оттесняя и меня заодно).

— Лиса, хватит! — гаркнул тотчас грубо, строго Виктор, и отдернул ее назад за локоть (чуть не свалились «окуляры» — вовремя подхватил и поправил их Мирон).

— А че я? — спешно обернулась та к нему, наивно захлопав коровьими ресницами.

— Сука… — послышалось тихое Мирона сквозь едкий, нервный смешок. Чиркнул зубами. Обнял вдруг меня за талию, прижал к себе. — Не обращай внимания, — на ухо. — Они друг друга стоят. ебанашки еще те… Но и грубить не хочется. Хорошо? — отстранился. Взор мне в лицо.