Ольга Резниченко - Вето на будущее

А, черт с ним!

Есть че поважнее: завтра надо думать, как ее выводить из всего этого… Не будет же она вечно под кайфом. Так недолго и наркоманкой стать. «Трэш» какой-то… если верить словам Гриба. Хм… надо бы, по уму, узнать про него побольше… Да никак! Не выйти же никуда. Своих сюда звать — еще хуже. А по телефону — и так уже наговорил. Хорошо, если никто не засек, а то мало ли прослушка.

* * *

Зазвенел будильник. Нехотя отыскать на тумбе противную зверюгу, заткнуть его. Несколько минут, чтобы сообразить что куда — на**я так рано мне вставать надо было. Нащупать живо рядом с собой свою Спящую Красавицу (телек, Сука, опять погас — надо выбросить его к хурам, да плазму нормальную купить… но все некогда — и потом, давно я так надолго дома не зависал, а если и было дело — то с перепою… и было не до этой бандуры).

Черт! Таблетки!

Стремительно к сейфу, отковырял кругляшку и пару овалов — и к своей мадам. За стакан — и присел рядом.

Вдруг распахнула веки. Лежит, сверлит меня своим странным, пугающим взглядом. Молчит.

— Выпьешь? — несмело. — Тебе же легче… И я на тебя меньше ору.

— Ты не отстанешь, да? — тихо, будто шелест травы. Благо ночь, тишина гробовая — так хоть что-то внял.

Закачал отрицательно головой:

— Нет.

— Зачем тебе все это? — робко. Сглотнула скопившуюся слюну.

Ухмыльнулся я, пристыженный.

Зачем? Я и сам… если так-то, не знаю.

— Я же отморозок… ты же знаешь, — улыбнулся криво. — Меня же хлебом не корми, дай че-нить странное сделать. Выбесить кого-нибудь…

— Я домой хочу…

Рассмеялся:

— А я на Марс. И че?

Сверлит своим гребанным, полным укора и боли взором, заражая и меня гадкими чувствами. А потому еще миг — и не выдерживаю.

Мигом запихиваю силой ей в рот таблетки — поддается. Дать запить — и тут подчиняется.

Отчего даже… не по себе стало. Жутко.

Резкий разворот — встал. Оставил стакан на тумбу — и прошелся в коридор. За сигаретами…

— Я все равно их найду, — поспешно (пока еще не накрыло ее), криком бесстыдным. Приговором для обоих нас (сквозь сигарету в зубах): — Найду тех уродов! Не жить им! — Прикурить. Затяжка. Выдох… — Тебе похуй — а мне нет. Не жить им, однозначно… — подался на кухню, сел у окна… Взор в сумерки, радостно предвкушая грядущий пир.

(М и р а)

Либо оба так уже пиздец как устали, либо меня накрыло… вместо нее, но проспал весь день к хренам собачьим. Но странно, что и она не будила: в туалет там, или еще чего. Нет. Открыл глаза — а Мальвина моя рядом. Проверить дыхание, пульс — жива, кобылка. Справимся.

* * *

И даже ужин без скандалов. Тихо, молча, жевала уже засохшую пиццу — даже не сопротивлялась, когда кормил, а после — поил чаем. В туалет провел. Без эксцессов. Как будто и не мы это вовсе…

* * *

Жуткий, пронзительный крик просто, казалось, взорвал мне башку, наглым, больным, зверским образом заодно вырывая из сна. Спохватился. Взор на Нее, сидящую, трясущуюся от рыданий, рядом. Давится, захлебывается, задыхается. Живо обнял за плечи, притянул к себе, убрал волосы с лица, взор в глаза:

— Че случилось? — взволнованно. — Болит где? Или что?

Хотя… тупой вопрос, согласен.

Не говорит, еще сильнее заливается…

Ухватил за подбородок, силой обернул к себе.

— Посмотри на меня! — жестким приказом. — Ника!

Мгновения борьбы с собственным «я» — и сдалась: распахнула очи.

— Случилось че? — уже более сдержано, мягко.

Дернулась, закачала отрицательно головой.

— А че? — тихо, давясь неловкостью. — Приснилось?

Сглотнула ком горечи. Смущенно, виновато опустила глаза. Дрожит, давится остаточными всхлипами, явно изо всех сил пытаясь себя сдержать.

Притянул к себе сильнее, отчего невольно уткнулась своим сопливым носом в шею.

Провел, погладил по голове:

— Ничего… пройдет. И это пройдет. Справимся…

Поцеловал в макушку. Шумный вздох.

Молчит, вздрагивает… душит слабость.

Храбрая моя… вопреки всему — храбрая…

Невольно, бесцельно взор за спину ей, на кровать — как током шарахнуло: жуткие, темные пятна на простыне.

Тотчас сгреб в охапку, силой усаживая себе на колени. Поддалась. Испуганно обернулась — и сама обмерла не то от шока, не то от стыда.

Взволнованно ей в глаза, тысяча предположений — и лишь об одном мольба:

— Месячные?..

— Не знаю… — тихо, испуганно, невольно заикнувшись остатком рыдания.

— А кто знает? — невольно грубо… давясь страхом. Поежился я: — А когда они у тебя должны?

— А число?.. — еще тише.

Шумно вздохнул, взор около:

— А хуй его знает…

Но тут же и дошло — не выпуская ее, потянулся к тумбе — схватил телефон.

— Ну, живот или еще чего болит? Или так, как обычно… у вас бывает? Я не знаю… — задумчиво добавил. Манипуляции привычные, снимая блокировку, взгляд на экран. — Третье. — Уставился ей в глаза: — Ну че?

Новой волной… потекли слезы.

— Понятно… — буркнул себе под нос, печально опустив очи.

* * *

Черт. Хорошо, что хоть утро. Семь едва натикало.

Умыть ее и попытаться помочь одеться. Кинулся по сторонам — а платья нет.

— Не видела?! — невольно гаркнул на нее: нервы сдавали, как самые гнилые дезертиры.

Взор ей в глаза — молчит. Еще только сильнее слезно-сопливые потоки стали.

Шумный вздох — и отвернулся.

И вот оно — в коридоре в углу, около обуви, валялся черный комок.

Стремительные шаги ближе — и о**ел: разодранная, раскромсанная на части какая-то половая тряпка, а не одежина. М*ть твою!

Хотел, было, кинуться к ней — от злости, от переживаний уже белея, но тотчас осекся, едва увидел этот перепуганный, и без того… несчастный комок беспомощности и горя. Злобно выругался себе под нос — и откинул долой. Переодел в какие-то свои старые шмотки (трико, футболку, кофту на голое тело), прибил копну замученных волос (надо бы, по уму, еще ко всему и расческу ей купить), да потащил на выход. Хоть обувь ту ночь гребанную пережила — не успела растерзать и ее. Надеть, застегнуть босоножки. Самому напялить первое попавшееся — да на улицу.

* * *

— Садись, — гаркнул на нее, не понимая ее сопротивления. Еще одна моя тщетная попытка затолкать ее в салон автомобиля.

Обернулась. Таращит на меня свои взволнованные зенки:

— Я вымажу.

— И че, блядь, теперь?! — гневно.

— Хоть… пакет какой, — несмелым шепотом, — подстелить…

— А может, еще и сплясать?! Села быстро! — напор — поддалась. Опустила пристыжено, виновато голову. И опять слезы по щекам. М*ть твою…

Шумный вздох.

Некогда жалостью давиться. Захлопнул дверь. Обогнул мигом тачку — и прыгнул за руль.

Едва выкатились с парковки на проежку, косой взгляд на свою Мальвину:

— Прости… — тихо.

* * *

Вызвонил Кряжина, предупредил, чтоб ждал нас… вместе с толковым гинекологом.

— Может, в платную какую смотаться? Чтоб результаты уже сегодня, или… — запричитал я, неся свое «сокровище» на руках. — Время жаль, да и… так проще.

— Да не мельтеши! — гаркнул на меня Серега, перебивая. — Сча всё будет!

(Н и к а)

Зашли оба, Мирашев и этот его знакомый, Доктор, следом за мной в кабинет к гинекологу, нагло игнорируя скопившихся под дверью бабулек и пару студенток.

— Вот та, о которой я рассказывал, — учтиво представил меня сидящим за столом: молодому мужчине и девушке, в белых халатах. — Вы уж постарайтесь, — скривился в игривой улыбке.

— Обижаешь, — рассмеялся в ответ незнакомец.

— Ладно, пошли, — прикрикнул на Мирашева его товарищ, отчего я тотчас испуганно обернулась. Схватил оного за локоть, за свитер, — и потащил на выход. Поддался мой Надсмотрщик, но нехотя, явно тормозя, все еще буря, изучая меня взглядом.

— Я, если че, за дверью, — обронил Мирон.

Еще мгновение — и осталась наедине с этими двумя.

— Ну-с, — протянул мужчина, отчего я невольно вздрогнула. Резко встал из-за стола — прошелся к инструментам. Схватил перчатки и стал их натягивать. — Давайте на кресло, так посмотрю — а там, если надо будет, если непонятно, то на УЗИ. Принимали что-то из препаратов?

— Последние месячные когда были? — тихо, несмело перебила его девушка, устремив взор на меня.

Обомлела я от ужаса. Похолодело все внутри. Мышцы сжались от страха. И уже боль, что просто измором, жутким ноем меня брала вот сколько времени, потеряла свою значимость. Попятилась испуганно я к двери.

— Ну? — огорошивая, гаркнул, отчего тотчас замерла я, словно вор. — Чего стоим? Раздевайтесь по пояс — и на кресло.

А я стою, смотрю, впиваюсь взором в эти его огромные, одутловатые, грубые мужские ручища, пальцы — и током пронзает. Взор в лицо — еще больше трясет. Так и вижу тех сук перед собой.

Резвый заворот — молнией кидаюсь на выход.

— Эй, ты куда?! — отчаянное женское мне в спину.

Пнула дверь — и выскочила я, захлебываясь слезами. Практически уже не вижу ничего перед собой. Ошарашено по сторонам — в поисках пути отхода.

В мгновение шорох, движение — живо ухватил, сжал меня кто-то до боли. Мира… Узнаю запах, тепло, что уже за эти несколько дней мне стали и за яд, и за… кислород.