Ольга Резниченко - Вето на будущее

— А Ритка че? — крикнуть, силясь быть громче вредного потока воды. Черт, ошпарилась (пока привыкнешь после котла к обычному, центральному отоплению, где сразу кипяток из крана).

— А че Ритка… ушла гулять со своими. Кто-то там приехал по нее. Вот и убежала… по-быстрому, чтоб мы не видели.

Вытереть руки — и повесить полотенце обратно на крючок.

Шаги на кухню. Взгляд на маманю, которая застыла у стола: крошит колбасу (судя по кубикам, грядет оливье).

— А ты молодец, что позвонила… предупредила. Хоть вкусненького успела приготовить. Правда, пока только отбивные пожарила, но вот, сейчас, еще чуть-чуть — и салат будет готов… А там и папа сладкого чего-нибудь принесет, к чаю. Бери, накладывай, не стой. Там еще… где-то картошка пюре есть в холодильнике… На сковородку кинь, будь добра…

— Ма… Так Ритка же там у нас… и че, тут тоже мутит?

— Ой, Ник. — Обмерла. Руки в боки. Отчаянный, полный боли взгляд на меня. — Будто она что-то нам говорит или слушается. Я уже устала… ей повторять. Как вам с Рожей — одна порода. Что горохом об стенку. Пока сами шишек не набьете — пока не остановитесь…

И снова обернулась. Застучала ножом по доске, «рисуя» долготы и широты.

— Или не остановят… — тихо рычу себе под нос.

— А то я не знаю… — гаркнула. — Но… что поделаешь. У нее там… «любовь». Куда там мы с отцом со своими поучениями?

Скривилась я от злости.

— Какая… нафиг, — едва сдержалась от мата, — любовь! Не со всеми же подряд. Аж жутко смотреть на ее кавалеров. Кроме бабла — ниче нет. Даже мордой… противные.

— Ну… — и снова взор на меня. — А что я делаю? Ремнем бить уже поздно.

— Был бы Рожа… ума вставил, — буркнула я.

— О-о-о! — взревела мама. — Вы уже себе вставили! Так что не надо! — махнула на меня рукой. Резвые движения — разбивая яйца и чистя их от скорлупы. — Был бы… Будет. Вон… осталось недолго.

— В смысле? — будто кто холодной водой меня обдал. Оторопела я, вытаращив очи. — Ему ж еще…

— Да нет. Уже всё. Вон, батя придет… сам всё расскажет. Ты ток не истери сразу. Выслушай молча, согласись. А там, как на самом деле поступите — дело ваше, сами разберетесь. Никто за вами следить не будет. Взрослые уже, как-никак. А его… лишний раз нервировать не надо. И так вон… сердце на днях хватало. Как раз, когда новость принесли на блюдечке.

— ТАК КОГДА?! — бешено. Казалось, я вот-вот разрыдаюсь от припадка. От шока… от паники.

— А че ты на меня орешь? — удивилась.

— Мам, но это же… РОЖА! — писк мой вырвался из груди, сдавая чувства сполна.

— Вы ж, вроде как… — замялась та, — последнее время совсем не общались? — удивленно: рушилось ее мировоззрение.

— Но это же… Федька, — горько. По моим щекам побежали слезы.

От стыда тотчас отворачиваюсь — и мигом прочь из кухни, в коридор, пряча позор… и растерзанную новостью душу.

— Ты там… гляди мне, за старое не возьмись! Только на человека стала похожа! На девушку! А не на… второго Рожу! Не смей! Слышишь?! Он хоть и сын мне… но балбес! А ты не смей! — чую, идет. А потому я позорно еще дальше сбегаю — в комнату. Но не последовала за мной. Обмерла на пороге. — Сомневаюсь, Ник… что из него там что-то… толковое воспитали. Раз мы тут с отцом ничего не смогли в голову вбить. Так что… я даже против этой идеи вашего папы. Нечего тебе с Федькой возиться. Услышала меня?

— Услышала, — грубо, кривляясь.

— И не начинай мне тут! И сопли подотри. А то сейчас придет… еще один нервный — и начнете. Тихо и смирно. Он сказал — ты согласилась. А выйдешь за порог — сделаешь, как посчитаешь нужным. ЯСНО?

— Так точно! — ехидно-саркастическое.

И еда в рот не лезла, а приходилось для «видимости» и «приличия», «вежливости» давиться. Изображать непринужденность — а голова просто разрывалась на части. Как и душа, сердце.

Рожа! Сколько обиды, злости на него… ненависти, в конце концов, но и любви одновременно… Что просто хотелось выть, орать, биться головой об стенку. Да просто задавиться, лишь бы все эти эмоции утихомирились, заткнулись.

— Короче, — не выдержал первым батя. — Судя по красным глазам и странным взглядам… мать уже рассказала новость, да?

— Да, — едва слышно. Неловко было сдавать ее — но и так… спалилась, а врать так глупо в лоб — моветон[12] тот еще.

— Так вот… видеть я его здесь НЕ ХО-ЧУ, — будто гром, разорвали его слова мои небеса. Окоченела я. — Пусть у тебя там первое время побудет, поживет — присмотришь за ним. Работу ищет — и человеком становится. А дальше — посмотрим…

— В смысле, не хочешь? — сиплым, мертвым голосом прошептала я, едва нашла силы на звук.

— Ника! — гневно взвизгнула мама, отчего тотчас уставилась я на нее.

Но еще миг сражений с самой собой — и проигрываю.

Влет сорвалась с места. Криком:

— Он же ваш СЫН!

— А ты не ори на нас! Ишь какая! И не сын он мне! Он — ВОР! А мой бы себе такого не позволил! — бешено завопил батя. Лицо вмиг побагровело. Шумно, отрывисто задышал.

Давлюсь яростью и я.

— А я — СЕСТРА ВОРА! Значит и мне — здесь места НЕТ! — исступленно.

Швырнула вилку на тарелку. И в коридор.

— Не смей! — дикий вопль папани.

Похуе. В шлепки — и на площадку!

Подняться на верхний этаж — и засесть у двери (ведущей на крышу) — любимое наше с Рожей место.

— А ну вернулась обратно! — неистовый ор на весь подъезд бати.

— Да оставь ты ее… у нее шок. Пусть придет в себя, — слышу тихий, успокаивающий, убаюкивающий голос мамки.

Сплюнуть от злости на лестницу.

«На человека стала похожа! На девушку! А не на второго Рожу…»

Еще для одной — не люди мы, а… черти что. Если своим родителям он не нужен, то кому тогда вообще? Ну я, исключение. И то… столько времени отгораживалась от него. Злилась, бесилась. Пока, в конце концов, не простила его… и не приняла, не смирилась с тем фактом… что он влетел, и теперь там его дом…

И, более того, отныне и навсегда будет идти по жизни… с жуткой «пометкой»: «ранее судимый».

Вытереть позорные сопли — и шумно вздохнуть.

Черт! И домой же никак — там эти… трутся. «ДР» свой отмечают.

Но, да ладно… переживем. Теперь надо… собраться с силами, расспросить что, как и когда — и за дело…

Рожа… Пиздец. Реально, Рожа возвращается. Это сколько прошло? Пять лет? Да, пять лет ляпнуло. Неужто УДО?

…ко мне возвращается… мой Федька.

Странно… сколько всего пережить вместе с Рожей (не только взлеты, но и падения) — и теперь… его самого бояться. А вернее, скорее всего… стесняться, смущаться. Даже не думала… что я все еще подвластна сему чувству, этому состоянию. Тем более… относительно кого? Моего Федьки…

А потому — не одна, а Женьку под руку… и потащиться в указанное время, в указанное место в указанный день.

К самим воротам (серым, высоким, в два ряда проволокой колючей обвитым, как и весь бетонный забор по периметру) подходить не отважились. Замерли в стороне. Стоим, две идиотки, грызем губы, ногти от нервов, молча наблюдаем, выжидаем… момент «Икс».

— У них че… сегодня массовый выпускной? — заржала Жарова, показательно метнув взор в сторону целого импровизированного автопарка, скопления дорогих тачек, около которых (тоже в ожидании) бродили мужчины: кто курил, кто семечки жевал, кто так… без умолку выступал — сплошной шум да гам, переполох на радостях.

— Мож, кого важного тоже выпускают… — задумчиво протянула я.

— Ага, — залилась звонким хохотом Евгения и повисла у меня на руке. — Рожу твоего… местного авторитета.

— Да иди ты! — не сдержалась я… и тоже загоготала: от волнения уже готова была взвыть, а не только… ржать над недалекими шуточками подруги.

Еще резиновые, бесконечные минуты (от явной паники до откровенных психов) — и скрипнули наконец-то ворота, зарычали засовы. Залаяли собаки.

Едва я хотела кинуться с Жаровой вперед, как тотчас подались и молодые люди в ту же сторону — а потому… позорно, покорно отступаем. Такое количество грозных кобелей — даже моей храбрости… не по силам выдержать. А потому прижались с Женькой к бетонной стене-забору — и обмерли тихо в ожидании: наш — не наш. Кому повезло больше?

И вот она — истина. Высокий, худой… как глиста. Рожа… мой Рожа — что не есть рожа. Победа за нами. Но только я вперед, счастливая, силой потащив в омут за собой подругу, как огорошенная вновь покорно замерла.

Мужчины подались к нему — и принялись по-братски приветствовать…

— Какие люди! — взревел один из незнакомцев, разведя широко руки в стороны. — И без охраны.

— Е-е! — радостно в ответ, поддаваясь на участие, Федька. — Твоими молитвами!

Теплая, радушная встреча. Вмиг принялись протискиваться к нему и остальные молодые люди. Горячие рукопожатия, жадные объятия, дружеские по плечу похлопывания.

— Ну че, братуха?! — слышится… сквозь смех голос одного из толпы. — Заудошил систему? Молоток, че…

— Эт Мазуру спасибо, — заржал в ответ Рожа. — С моим-то везением и финансами… иного надо было ждать: думал, наоборот, добавят.

Загоготали остальные…

— Ладно, че стоять тут, глаза мозолить вертухаям? По тачкам и к Валику?

Черт! Дальше тянуть и страху уступать нельзя — бессмысленно… и чревато.

А потому резвые шаги вперед и замерли мы с Женькой за спиной… виновника торжества.

— А это че за… барышни? Фанатки твои пришли? — кивнул в нашу сторону, давясь ехидным смехом, один из его товарищей.