— Ты накручиваешь себя. Горлунг верна нашему сыну. А про то, что она тихая, так она просто похожа на Торина, он тоже молчалив, — успокаивающе прошептал князь.

— Да, наверное, — ответила княгиня, но, задумавшись, добавила: — Но я вижу, как они с Карном смотрят друг на друга, так, словно не видят. Они чужие и оба не хотят становиться ближе и роднее, холят в сердцах обиды друг на друга, так, словно это самое важное в жизни. Им доставляет радость досадить друг другу как можно больше, обидеть горше. Почему они не понимают, что не в этом радость супружества?

— Поговори с ней, Силье, ведь в браке от женщины зависит многое, почти все, — предложил Фарлаф.

— Я попытаюсь, — согласилась она, — но знаешь, мне кажется, она не послушает меня. Горлунг очень упряма. Я однажды спросила её, почему она не лечит наших людей, ведь во дворе отца она слыла знахаркой, так она ответила мне, что это былое и больше тому не бывать, она была не права. Я тогда у неё спросила, что значат её слова, но Горлунг лишь головой покачала, и я не смогла от неё добиться ни слова больше. Неужели она считает, что наши люди чем-то хуже торинградских? Хотя нет, она часто говорит, что в Фарлафграде ей лучше, чем во дворе отца. Я поговорю с ней о Карне, иначе они разрушат друг другу жизни навсегда.

— Ты преувеличиваешь, ну, не будет лада у них в семье и что? Жизнь мужчины нельзя разрушить плохой женой. Карн возьмет меньших жен. А Горлунг будет пользоваться привилегиями княгини, он ведь не бросит её, не прогонит, она принесла ему земли, самое главное в жизни, а славу воинскую и доблесть он должен заработать сам. Для этого ему нужна добрая женщина, ждущая его в одрине, если это будет не Горлунг, то это её вина.

— Я понимаю это, просто мне жаль её, бедняга, она сама себе портит жизнь и не видит дальше своего носа, — печально сказала княгиня Силье, — она ведь хорошая женщина, чистокровная дочь Норэйг.

— Хочешь сказать лучше было бы, если б Карн женился на другой сестре? — лукаво спросил Фарлаф.

— Нет, что ты, Горлунг — хорошая невестка, почтительная, — ответила она, и, помолчав, тихо добавила, — а та, другая, говорят, разрешилась мальчиком.

— Да, неловко вышло, ведь это наш внук, только неясно, от какого сына, — помолчав, сказал князь, — неудобно мне теперь перед Торином, ведь мои сыновья загубили дочь его, кто возьмет её в жены после этого? Позор, хотя она сама виновата, она и мать её. Надо же было девке не объяснить главного в жизни!

— Это ему должно быть неудобно, что он такую дочь вырастил, — твердо сказала Силье, и добавила, — этот ребенок не наш внук, Фарлаф, я не хочу, чтобы Карн или Рулаф признали его, это повлечет проблемы после, нельзя создавать двусмысленность, когда речь заходит о наследнике, и о первородстве. Если Карн признает его, что тогда будет? Он станет наследником? А сын Горлунг, ведь будут же у них дети, кем тогда станет он? А если Рулаф признает? Он еще слишком молод, не понимает жизни, мы подберем ему жену хорошую, зачем ему этот ребенок? Ни к чему. Поэтому забудь о Прекрасе и о её ребенке. Он лишь её. Пусть докажет, что он — сын Рулафа или Карна. И так эта свиристелка много горя принесла, Рулаф только оправился, да и Карн совсем недавно его простил. Неприятно всё это было. Моему сердцу материнскому было больно смотреть на всё это, оба моих сына ссорились из-за кого? Из-за вертихвостки.

— Силье, может и стоит признать Рулафу этого ребенка, — неуверенно промолвил князь.

— Почему? — удивленно спросила она.

— Это должно еще больше связать нас с Торином.

— Но для чего? Неужели ты думаешь, что князь Торин будет пытаться расторгнуть уговор насчет земель из-за того, что Карн женился на Горлунг, а не на Прекрасе?

— Нет, но вести идут нехорошие с юга, — тихо, понурив голову, сказал Фарлаф.

— Какие вести? — встревожено спросила Силье.

— Говорят, славяне восстают против нас, изгоняют. Они идут сплошной стеной, сметая всё на своем пути, изгоняя чужеземцев, тех, кто насаждает свой уклад, свою жизнь здесь, на Руси. То есть таких как я, и как Торин.

— Неужели это правда, Фарлаф? — потрясенно спросила княгиня, — мы же строим здесь города, заботимся о них, не унижаем, мы преумножаем богатство и не только свое. Разве плохо живется люду в Фарлафграде? Разве они голодают? Нет, они живут достаточно хорошо, у них есть крыши над головами, скот, еда, защита. Почему они восстают?

— Это их земля, Силье, а мы чужеземцы. Мы никогда не будем здесь своими, сколько бы лет не прошло, сколько бы мы не прожили здесь. Мы хотим передать наши земли сыновьям, а может, и передавать будет нечего, да и некому, — горько ответил князь.

— Но почему? Не понимаю…

— Разве хотела бы ты, чтобы твоей землей правили чужестранцы? — спросил Фарлаф. — Я знаю, что не хотела бы, и я бы не хотел. Вот и они не желают. Они смелый народ и долго терпели нас.

— Может это неправда, сплетни, оговоры, — предположила Силье.

— Может, — ответил Фарлаф, но по его голосу княгиня поняла, что всё серьезно, и это проверенные данные, от верных людей.

— Что же делать теперь, неужели, Фарлаф, нам придется уехать? — встревожено спросила княгиня.

— Нет, я свою землю без борьбы не отдам, не для того я столько лет потратил, чтобы найти место, где смогу я построить свой град, — жестко сказал Фарлаф — Надо объединиться с Торином, встать единым войском на защиту наших земель, дать отпор, выиграть время. А там видно будет. Может, восстания обойдут нас стороной. Хотя надежда призрачна.

— Ты думаешь, отобьемся? — с надеждой спросила его жена.

— Не знаю. Но биться будем, другого не дано, — и, помолчав, добавил, — или погибнем за эту землю, пока она наша.

Они молчали довольно долго, думая о том, что им готовит это лето, переживут ли они его. Почему-то и князь, и его жена были уверены, что их ждут тяжелые испытания.

— Я могу отправить тебя к своему брату, в Согн, хочешь? — спросил князь.

— Нет, я не брошу тебя, — ни мгновения не думая, сказала Силье, — погибать так вместе. А ежели бороться, то, может, и от меня прок будет.

— От тебя всегда прок есть, ты меня радуешь, жена, — крепче прижав её к себе, ответил князь.

ГЛАВА 20

На утро следующего дня княгиня Силье решила поговорить со своей невесткой, и поэтому на рассвете решительно отворила дверь в её покои. Горлунг, уже одетая в темно-синее платье, заплетала косу, чтобы после спрятать её под повойником, резко обернулась, услышав звук скрипнувшей двери. Увидев княгиню, она как-то почти незримо для людского взгляда расслабилась. Но Силье это заметила, нехорошее предчувствие змеей шевельнулось у старшей княгини в груди, но она отогнала эти мысли прочь.

— Приветствую тебя, княгиня, — сказала Горлунг, почтительно склонив голову.

Вошедшая кивнула ей, с интересом смотря на невестку. Силье редко видела Горлунг без повойника, и теперь придирчиво оглядывала её тонкую, длинную шею, черную косу, кончик, которой завивался локоном. Она слишком худа, но это не страшно, мясо всегда можно нарастить, были бы кости. А так невестка хороша, приятна для взора, нет в ней изъянов, как и нет особой красоты. Но красота отвлекает и редко приносит счастье, так что миловидность лучше.

— Прости, княгиня, что заставляю ждать, — сказала Горлунг, но голос её звучал ровно, в нем не было раскаяния.

— Это я пришла раньше, ибо хочу слово молвить тебе.

— Почту за честь, — ответила молодая княгиня, приглашая жестом Силье присесть.

— Горлунг, я не хочу ходить вокруг, да около, скажу всё сразу, если ты умна, ты поймешь меня, оценишь проявленную заботу, — начала княгиня, — я давно смотрю на тебя, наблюдаю, ты мила сердцу моему, материнскому, ибо лучшей жены для своего сына мы избрать не смогли бы. Ты не боишься работы, справедлива, зря чернавок не гоняешь, не обижаешь никого. Ты будешь хорошей хозяйкой двора, помощью для мужа своего. Также меня радует, что ты не заносчива и не болтлива, в делах проявляешь твердость и мудрость. Но, в иных случаях ты ведешь себя глупо, неразумно, ты не смотришь дольше носа своего, ты не видишь будущего.

— Благодарю за совет, княгиня, но не совсем разумею, о чем ты молвишь, — несколько удивленно ответила невестка.

— Горлунг, я говорю о твоих отношениях с мужем. Будь добрее с ним, ласковее, и ты увидишь, что и он будет иначе относиться к тебе. В браке почти всё зависит от женщины, она должна дать мужу уверенность, поддержать его, ты должна понять это. Ведь у вас вся жизнь впереди…

— Я поняла, — перебив Силье, сказала Горлунг.

Разумом она понимала, что свекровь права, но, будучи несчастливой сама, она не хотела видеть рядом с собой счастливых лиц. И более всего Горлунг не хотела видеть счастливым Карна. Того, кто каждый день доказывал своим поведением правоту слов Торина.

Всю свою жизнь Горлунг ненавидела Торина, ежедневно, каждый миг своей жизни, так, как научила её Суль. И теперь, живя в другом дворе, не видя его, ей отчаянно нужен был тот, кого можно ненавидеть также жестоко и люто. И единственным, кто относился к ней здесь с неуважением, был её супруг. Горлунг ненавидела Карна, потому что иначе жить она не умела, ей было просто физически необходимо кого-то ненавидеть. Эту ненависть она холила в своей душе, ибо именно это чувство давало ей уверенность, делало её жизнь похожей на прежнюю, прожитую в Торинграде. Ту уверенность, которой ей сейчас так не хватало.

Княгиня не ожидала, что этот разговор закончится так, Горлунг не услышала её слов, она смотрела холодно и равнодушно. Слова Силье не задели её душу, всё осталось по-прежнему. Силье растерялась, но, покачав головой, решила более таких речей с невесткой не вести, всё это бесполезно. Горлунг глупа, она не понимает слов свекрови и, может, никогда не поймет. А жаль.