Симона Вилар - Ветер с севера

Ролло еще издали обратил внимание на двух викингов, наблюдавших за дублением кож близ одной из городских усадеб. Один из них, в шлеме с вызолоченными небольшими рогами, что-то во весь голос втолковывал дубильщику. Другой же молчал. Но именно от него и не мог отвести глаз Ролло. Викинг был огромного роста, неимоверно широк в плечах, да и мощь его бедер и груди вряд ли можно было приписать тучности. Богатая серебристая кольчуга бугрилась под напором мышц, а на длинных темно-русых волосах плотно сидел чеканный обруч с широким наносьем. И хотя оно частично скрывало черты его лица, Ролло тотчас понял, что перед ним его настоящий отец.

Пешеход тоже почувствовал взгляд юноши и медленно повернул голову. Щеки и подбородок его были выбриты, как их брили многие, кто воевал в Англии. Серые глаза под длинными бровями испытующе взглянули на стоящего перед ним юного викинга. И вдруг невозмутимое лицо Пешехода дрогнуло, глаза расширились, а подбородок нелепо отвис. И Ролло с каким-то тайным удовлетворением прочел ужас на лице того, кого прозвали непобедимым Ру из Виланда. Какое-то время они глядели друг на друга. Вокруг установилась тишина, и многие из присутствующих так же недоуменно воззрились на двоих, столь сходных обликом людей. Затем Ролло повернулся и неторопливо зашагал прочь.

Вечером Пешеход сам отыскал Ролло в одной из харчевен Хедебю. Ролло был уже изрядно навеселе, благодушно настроен и ничего не имел против, когда Пешеход поставил перед ним кружку с пивом.

– Я принял тебя за фюльгию[43] и решил, что близок час моей встречи с Одином. Но мой побратим, кормчий Ингольф, сказал, что будет лучше, если я поговорю с тобой.

Ролло с важным лицом кивнул.

– Как имя твоей матери? – спросил он.

Ролло почувствовал, что в нем закипает кровь. Этот медведь шатается по всем пределам Мидгарда[44] и оставляет повсюду своих бастардов, а о его матери забыл начисто!

– Я сын той женщины, из-за которой тебя бы оскопили, если бы кто узнал, что именно ты посягнул на дочь свободного хевдинга.

И тогда лицо Пешехода выразило изумление, а затем печаль, и он назвал мать Ролло по имени.

Если бы он этого не сделал, сын продолжал бы ненавидеть его. Теперь же он попросту растерялся. И тогда Ролло Пешеход сам заговорил о Хильдис, заявив, что для него полнейшая неожиданность то, что дочь Рольва Носатого родила от него дитя. Он считал ее альвом, солнечной девой, избалованной дочерью могущественного херсира. Она бы никогда, как он решил, не смирилась с положением наложницы в его доме. А ведь у него была уже в то время достойная супруга и почти взрослая дочь… Сама Фрейя вскружила ему тогда голову, ибо как иначе он посмел бы лишить девства девушку из знатной семьи. Неустанно думая о ней, именно ради нее он покинул на столько лет Норвегию. Ибо было ему предсказано, что он найдет гибель от руки той, которую полюбит.

Ролло даже рот открыл, слушая его. Да, поистине такого предсказания стоит опасаться! И сейчас, глядя на сидящего перед ним прославленного «короля моря», он думал о том, что для викинга нет ничего позорнее, чем смерть от руки женщины. Выходит, его отец был прав, постаравшись избегнуть такой участи.

А Пешеход все расспрашивал и расспрашивал о Хильдис. Потом принялся рассказывать о себе. В его словах не было цветистости скальдов, но говорить он умел. Ролло невольно узнавал в нем себя. Он тоже не владел божественным даром поэзии, как и не мог научиться вызывать у себя священную ярость берсерка. Наоборот, в стычке он становился собран и хладнокровен, хотя и умел насладиться красотой поединка.

Они проговорили до утра, пока Пешехода не отыскал его кормчий Ингольф. Пешеход тут же предложил Ролло отправиться с ними в Виланд, но Ролло, сразу сделавшись угрюмым, отказался. Ему было хорошо вот так, первый раз в жизни по душам поговорить с человеком, который был его истинным отцом, но плыть с ним он заставить себя не мог. Это было бы все-таки предательством по отношению к Хильдис. К тому же он считал, что каждый «король моря» должен полагаться лишь на себя в этой жизни.

Пешеход с печалью взглянул на вновь обретенного сына.

– Что ж, ты волен в том, плыть со мной или нет, как и волен решать, станешь ли звать меня отцом. Но об одном я тебя прошу.

Он извлек из-за пояса длинный нож из голубоватой дамасской стали с рукоятью из бивня моржа. На ней, оправленная серебряной филигранью, сверкала руна «ридер».

– Отец должен дать своему сыну оружие, когда тот вырастет. Но и меч и секиру ты добыл себе в бою. Возьми же от меня хотя бы этот нож. Это добрый друг, он принесет тебе удачу. Ибо этот клинок был освящен в Упсале, сам верховный жрец вывел на нем эту руну – начальную руну нашего с тобой имени. Храни же его в память обо мне.

Этот нож Ролло и показал матери, когда вернулся в Мер. Хильдис слушала сына с жадностью. Потом внимательно осмотрела нож.

– Хороший подарок, – спокойно сказала она. – «Ридер» означает путешествия и является хранителем в пути. Твой отец сделал хороший подарок сыну-викингу.

– Лучше бы он подарил мне меч. Видели бы вы, матушка, какое это оружие! Лучшего, наверное, не было и у асов. Зовется он Глитнир – Блестящий – и сделан из лучшей стали тех племен, что поклоняются Аллаху.

Юноша был готов еще долго говорить об этом оружии, но мать ласково взъерошила его волосы:

Хильдис, как и всегда, была права. Дорогое оружие передается старшему сыну в роду. У Пешехода же в Норвегии были лишь дочери, и Ролло не знал, есть ли у него братья за морями. И все же Глитнир достался именно ему.

Это случилось спустя три года после его встречи с отцом в Хедебю. Он уже был прославленным «королем моря», известным во всех портах Восточного моря, ходил на Ревель, земли эстов, Гардарики, торговал в Хольмгарде и Бремене, совершал набеги на шотландские земли, пиратствовал с непокорными ярлами, грабя суда того, кого называли Косматым королем. О нем уже ходили слухи как о покорителе сердец, и Регнвальду пришлось платить немалую виру на тинге трем отцам, дочери которых одновременно понесли от его пасынка, а еще поговаривали и о том, что новая жена Харальда Снэфрид Лебяжьебелая внезапно полюбила совершать конные прогулки с юным Ролло Пешеходом (правда, теперь его куда чаще называли Бешеным Ролло).

Вот тогда-то Ролло и отыскал Ингольф Всезнайка, кормчий отца, и, не произнося ни слова, протянул ему меч Глитнир.

– Твой отец поплатился преждевременной Валгаллой, – только и сказал он.

– Как умер Пешеход? – спросил юноша.

– Когда-нибудь я расскажу тебе об этом.

У Ролло вдруг защемило сердце. Давнишнее предсказание, из-за которого он отказался от Хильдис… Что ж, нить судьбы, что плетут норны, человеку не дано продлить.

Он посмотрел на Ингольфа.

– Ты сказал «когда-нибудь». Означает ли это, что ты готов служить мне, как служил ему?

Ингольф кивнул.

– Клянусь богами всех тех земель, где ступала моя нога, я готов служить тебе.

– Почему?

– Потому, что ты похож на человека, к которому расположено счастье. И потому, что ты его сын.

Для Ролло Ингольф стал подлинной находкой. Лучший кормчий, которого он когда-либо знавал, человек, знавший все течения, все ветра и приметы погоды, он умел ориентироваться по звездам, по полету птиц определять расстояние до скрытой за горизонтом земли, при приближении к берегам по брызгам воды определял подводные камни, а по ее оттенку догадывался о глубинах. С ним Ролло совершил свое самое долгое путешествие вокруг Европы в Миклегард, а вернулся в Норвегию так, что три его драккара почти до бортов уходили в воду, полные добычи. Честь и слава, казалось, сами ищут молодого ярла. Но вышло, что его вынудили отдать часть добычи в качестве дани Косматому королю. Когда же он возмутился, ему поведали о победе Харальда в Хаврсфьорде и посоветовали не искушать судьбу и смириться. И тогда Ролло стал собирать страндхуг…

Заметив, что Хильдис задремала, прильнув к резному столбику ложа, Ролло тихо привстал и накрыл ее меховым покрывалом. Дом уже выстыл, угли длинного очага догорали, а небо в квадрате отдушины стало сереть. Близился рассвет, скоро закричат петухи и пора будет отправляться. Ехать придется так скоро, как только смогут их кони…

Скачка и в самом деле была бешеной. Когда они достигли побережья, бока их коней кровоточили от шпор. Бьерн – сотоварищ Ролло – вез на крупе своего коня Атли, им отдали самую могучую лошадь. Атли перед самым отъездом вдруг расплакался и все льнул к матери. Ролло и пристыдил бы его, да сам был вынужден нахлобучить шлем с низким наличьем, чтобы скрыть слезы – слабость для ярла, собирающегося покорить мир. А Хильдис не плакала. Казалось, ее слезы иссякли за долгую ночь. Сказала только, напутствуя:

– Пусть вас любит Урд![47]

Со Снэфрид они не обмолвились ни словом. Ролло невольно нахмурился, когда понял, что будущая жена не желает поклониться его матери. Наоборот – она держалась вызывающе, а мимо Хильдис прошла, словно и не заметив. Но сказать ей об этом не было времени. К тому же мудрые люди недаром говорят – безумен тот, кто захочет решать споры своих женщин.

И вот Ролло с кручи скал наконец увидел два своих драккара. Они покачивались под скалой там, где в воды фьорда сбегал водопад, мешая воде замерзнуть.

Но и здесь дело не обошлось без стычки. Патрулирующие побережье люди Харальда появились неожиданно, как тени. Видимо, они давно приметили оба судна. Может, они бы их не тронули – в то время немало викингов покидало Норвегию, и стражникам вряд ли хотелось вступать в стычку с отчаянными воинами-профессионалами. Но, когда они наткнулись на спускавшийся с гор отряд, во главе которого стоял объявленный вне закона Бешеный Ролло, им волей-неволей пришлось обнажить мечи.

Закончилось для них это плачевно. Люди Ролло постарались, чтобы никто из охранников не ускакал за подмогой и вновь не помешал отплытию изгнанников. Ибо мало в дружине Ролло нашлось таких, кто не был бы вне закона или не точил зуб на короля Харальда. Поэтому они спокойно принесли в жертву Эгиру[48] и Одину мех с пивом, овечье мясо и свинину, а Снэфрид чертила в воздухе знаки могущественных рун, которых викинги не понимали и опасливо косились на Белую Ведьму.